десятка бывших солдат и унтер-офицеров того самого третьего батальона,
но он ни на шаг не продвинулся вперед. Все те, с кем он разговаривал,
были удивительно однообразны. Да, они служили в третьем батальоне
мотострелкового полка дивизии "Тейфель". За время службы были
свидетелями двух чрезвычайных происшествий - самоубийства писаря
Фогеля и дезертирства ефрейтора Георга Хоманна. Что собой представляет
Хоманн? Обычный солдат, каких тысячи. Впрочем, он умнее многих, ибо
перешел на сторону русских добровольно и может рассчитывать на лучшую
долю по сравнению с той, какая ожидает их, попавших в плен. Только три
недели назад Хоманн как примерный солдат побывал в краткосрочном
отпуске в родном городе, а теперь приказом командира полка, который им
зачитали перед строем, объявлен изменником, лишен воинского чина, всех
прав и наград, подлежит поимке и расстрелу. Вот, в сущности, все, что
они знают о Хоманне, ибо в батальоне служат недавно - зачислены всего
три месяца назад при переформировании полка.
не имевшие отношения к Хоманну: свою заинтересованность перебежчиком
он старался не выказывать.
примерно одинаковы. Столковаться они не могли, так как изолированы
друг от друга. Значит, говорят правду.
которой служил Хоманн. Но с этим он не спешил. Надо было поговорить
сперва с рядовыми. Допрос солдат должен был прояснить, что
представляет собой командир и как надлежит вести с ним дело.
строг, но справедлив, по пустякам не взыскивал, солдат жалел. И еще:
Георг Хоманн был уволен в отпуск по ходатайству Шульца.
стола, походил по кабинету, разгоняя сонливость, выкурил папиросу. В
окно была видна часть территории лагеря с несколькими большими
строениями для жилья. Возле одного из них группа пленных резала
широкой пилой толстые березовые поленья. Другие возились у только что
врытого столба, утрамбовывая вокруг него почву. Еще один пленный,
нацепив "кошки", карабкался по столбу, держа в руках большой
серебристый громкоговоритель.
конвоир. Это вели на допрос очередного пленного.
гимнастерки, пригладил волосы, сел.
отворилась, конвойный ввел пленного. Аскер оглядел стоявшего у порога
человека, сделал знак конвоиру удалиться. Пленный - пожилой человек,
коренастый и чуть кривоногий - тяжело шагнул вперед к стоявшему
посреди комнаты табурету, зацепился за что-то ногой и едва не упал. Он
смутился, покраснел. Оказавшись возле табурета, сесть не решился,
вопросительно поглядел на советского офицера.
ногтями, провел языком по губам и вздохнул. Искоса он посматривал на
следователя. По ту сторону стола стоял высокий статный офицер.
Зачесанные назад светлые с рыжинкой волосы открывали большой лоб,
из-под которого поблескивали спокойные глаза. Пленный отметил
хрящеватый, с едва заметной горбинкой нос, чуть широкие скулы, твердый
подбородок. Гимнастерка облегала атлетический торс, пояс туго стягивал
талию.
и пленный неожиданно для самого себя улыбнулся.
Ланге.
Где служили? Назовите дивизию, полк, батальон и свою должность.
рота, первый взвод.
член НСДАП?
- Да, не коммунист, господин офицер. Я беспартийный. Но беспартийные
бывают разные. Есть люди, имеющие твердые убеждения и принципы. А есть
болтуны и тупицы. Я принадлежу к числу последних.
так потому, что сочувствовал социал-демократам и, как это ни печально
признавать, на собственных плечах привез к власти Адольфа Гитлера и
нацистов.
необычный допрос.
прельстили бредни наци о великой миссии германского народа на земле. А
таких, увы, было немало...
Они что, переменились?
совсем в другом.
люди, которых мне довелось встретить на своем пути.
люди. Я бы назвал их имена, да вам они ни к чему.
вы знаете лучше, пожалуй, чем я...
глаза на многое. Когда-то, в годы моего детства, он был лодочником в
Гамбурге. Хорошо знал отца. Нянчил меня, на руках носил... Потом
пропал. Уехал. И вот, много лет спустя, я встретил его в Остбурге.
Случайно встретил. Мы хоронили кого-то из друзей, и на кладбище вдруг
я вижу старого Лотара! Там же, на кладбище, его сторожка. Он бобыль,
живет обособленно. Я остался у него ночевать, И мы скоротали время до
утра, сидя за кружкой пива. Помнится, это было в тридцать восьмом
году, да-да, осенью тридцать восьмого... И знаете, что предсказал Фиш?
Войну Гитлера против вашей страны!
этой войне! Лотар так и сказал: "Эти русские свернут шею нашему
бесноватому. Попомни мое слово, Герберт".
осторожно положил в пепельницу обгорелую спичку. - Не думаю, по всей
вероятности, нет.
февраля, когда в Берлине горел рейхстаг. Это была наша первая встреча.
Порт Гамбурга гудел, будто потревоженный улей. Там шел митинг. Ораторы
вовсю драли глотки. Говорили многие, но громче всех - фашисты. Им
подпевали социал-демократы. Все они хором вопили о необходимости
"сильной руки", чтобы вновь завоевать стране и нации "место под
солнцем", поносили коммунистов. Тогда мне это нравилось, и я орал
вместе с другими, потрясая факелом, и готов был хоть сию минуту идти
воевать за это самое место под солнцем. "Глупец", - сказал кто-то
рядом. Я обернулся и увидел человека в фуражке с лаковым козырьком и в
синем комбинезоне. Он жевал сигарету, насмешливо глядел на меня. Это
был здоровяк, и я сдержал ругательство, готовое сорваться с губ. А
митинг продолжался. Страсти так накалились, что произошла потасовка.
Здорово досталось наци, а заодно и эсдекам. В таких случаях полиция
тут как тут. И вот уже заработали резиновые дубинки шуцманов. Я счел
за благо потихоньку выбраться из толпы. "Эй!" - окликнули меня. Я
оглянулся. Подошел тот самый, в фуражке. "По кружке пива, а? - сказал
он так, будто мы были давнишние знакомые. - Я плачу". Он чем-то
понравился мне, и я забыл, что несколькими минутами раньше едва с ним
не подрался. Мы устроились в маленьком кабачке и тянули пиво.
Разговорились. Впрочем, больше говорил я, а он слушал и лишь изредка
вставлял словцо. Я болтал вовсю, рисуя картины новой Германии, одну
Прозоров Александр
Ибсен Генрик
Пехов Алексей
Лукин Евгений
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий