десять литров солярки, а остальное забирай. Выедешь через вторые ворота.
Если нужен трос, спросишь у работяг...
десятку и, поблагодарив за помощь, направился на выход
крикнул:
штык...Подменщик Петра должен к этому времени подгрестись...
ворота, через которые Воропаев благополучно вырулил на гаревую дорожку,
ведущую к шоссе. Через сорок минут он уже въезжал на территорию бывшей
автобазы. И тут только вспомнил об оставленных на стройплощадке бутылках, на
которых, между прочим, остались и его отпечатки пальцев. Но подумав, что
вряд ли кому придет в голову связывать стеклотару с его посещением
Ахтырцева, он тут же забыл о бутылках, тем более, к нему уже направлялся
Ахмадов.
было. -- Может, Алик, сам без Николеску оттащишь эту панель? Завези ее за
казарму, будет неплохое прикрытие от пуль...
обнаружим...
железобетонной глыбы его уже ждали молдаванин и тщедушный Изотов.
не спешил. Он сошел с трактора и сходил в туалет -- сохранившийся в
полуразрушенной казарме и приведенный Николеску в порядок. Потом он
отправился попить, а перед дорогой выкурил две сигареты.
где он жил, были точно такие же заросли ивняка и такая же разбитая дорога.
Ему жаждуще захотелось пройтись по той дороге и полежать на ее мягких
откосах. От мысли, что все уже отрезано навсегда и нет ни малейших шансов
восстановить прежнюю жизнь, его обдало жаром. Он нажимал на газ и старенький
трактор, тарахтя и подпрыгивая на выбоинах, как будто просил пощады,
демонстрируя всю свою уязвимость и дряхлость сердца...
Заглушив мотор, он отправился в вагончик, однако тот был пуст. На выходе он
остановился возле панелей и пошарил рукой в тайничке, где накануне оставил
сетку с бутылками, но ее там не оказалось. Он даже встал на колено,
нагнулся, чтобы поглубже просунуть руку, но -- тщетно. И эта маленькая
неувязка омрачило его. Ему стало казаться, что за ним наблюдают со всех
сторон. Исподлобья, насколько хватало угла зрения, он обвел пространство
взглядом, но не увидел ничего подозрительного. Двое рабочих сгружали с МАЗов
кирпичи, экскаватор с монотонным скрежетом ковша рыл котлован. Воропаев
повернулся и направился в сторону проезжей части улицы. Однако на остановку
автобуса не пошел. Смешался с прохожими и не спеша направился в сторону
городской окраины.
от шоссе. Он шел и думал, как год назад его захомутали в селе Самашки. Он
находился в кабине газика, трое омоновцев, которых он вез на блокпост менять
смену, вышли, чтобы попить у самотечной трубы. Они направились вправо, а с
левой стороны тянулся забор с предупреждающими надписями "Осторожно!
Заминировано!" Он даже не видел, как две доски отошли в сторону и в них
куницами проскользнули люди в масках. Он только почувствовал на щеке холодок
от ствола автомата, а через секунду его буквально выдернули из машины и
поволокли через дырку в заборе. Он слышал как совсем рядом кричали и звали
его товарищи, услышал автоматную очередь и увидел отщепки отлетевшие от
телеграфного столба. Но его волокли и волокли, как волчица в зубах волочит
своих щенков -- за загривок, не щадя и не обращая внимания на скулеж. Ей
надо их спрятать. В подвале разрушенного дома Олегу завязали глаза, заклеили
рот и со связанными руками оставили на ночь. Он слышал шорохи, стрельбу и
один мощный взрыв, но его никто не трогал и никто с ним не говорил. Сколько
прошло времени, он не знал.
возможности дышать через рот. И, наверное, умер бы от асфиксии, если бы под
утро его не увели из подвала. Его куда-то везли, это чувствовалось по тряске
и шуму автомобильного движка. Потом из машины его вытащили и положили
поперек лошади: он ощущал специфический запах конского пота и слышал четкий
стук копыт. По спине, по голове его гладили тугие ветки кизила и он понял,
что его привезли в горы
был чеченец, а возможно, дагестанец, который начал с вопроса:
соляной налет. Он не мог говорить, что допрашивающим было воспринято, как
нежелание общаться. Бородатый ударил его кулаком в лоб и Олег потерял
сознание. Придя в чувство, как во сне, услышал тот же вопрос: "Сколько ты
убил наших людей"? Понимая, что этот вопрос может быть последними звуками,
которые он услышит в жизни, он промычал "не--ее...", и мотнул головой.
Стоящий поблизости молодой моджахед, перепоясанный пулеметными лентами,
хихикнул: "Врет, шакал!"
шофер...У меня не было даже оружия...
протянул ему чеченский, изогнутый в талии, кувшин. Олег алкал воду, как
умирающая от жажды собака, и думал, что никогда не напьется. Вода заливалась
за воротник, холодила грудь и он при этом напряженно искал варианты ответа
на последний вопрос: "Как зовут командира и где находится часть?" Но ему
всегда внушали, что лучше умереть, чем выдать врагу дислокацию части. Кто-то
ударил по кувшину и его края едва не выкрошили ему зубы. Из рассеченной губы
потекла кровь.
договорил и новый удар в лоб выключил его сознание.
было темно и пахло сыростью. Он протянул руки и нащупал бугристую глиняную
стенку. То, что это глина, он почувствовал пальцами, ногтями -- твердая, но
крошащаяся...Он лежал на чем-то твердом, но не на пустом камне, возможно, на
какой-то подстилке. Ноги его были скованы наручниками. И хотя тело его
испытывало тягчайшие муки, все его мысли были то в своей воинской части, то
дома, в Подмосковье. Неизвестно через сколько часов ему принесли стакан
козьего молока и кусок ржаного хлеба. И черепок с мутной водой. Это он успел
заметить, пока крышка подвала была поднята.
человек. Это был их "пряник." Он говорил вкрадчиво, все время упоминал
Аллаха и при этом задавал риторические вопросы: зачем, мол, такому большому
и сильному государству, как Россия, такая слабая и маленькая страна, как
Чечня? Она ведь миролюбивая и очень уважает свободу, а разве каждый народ,
даже если он состоит из ста человек, не вправе бороться за свою
независимость? Несколько дней его уговаривали и убеждали в том, что
чеченский народ -- беззащитная жертва, и что замечательный русский народ,
совершенно случайно, по воле своих глупых руководителей, стал главным
притеснителем обездоленных женщин, детей и стариков маленькой миролюбивой
Чечни. И все время шло упоминание об Аллахе.
открыли крышку подвала. Отвыкшие от света глаза болели и слезились. Тот, кто
его уговаривал стать мусульманином, принес и передал ему Коран. Вместе с ним
-- свечу и газовую зажигалку. Но он не дотронулся до книги, лишь переложил
ее в изголовье.
отвели в пещеру, где пахло стеарином и керосиновыми запахами. Там горели
огромные свечи и несколько фонарей "летучая мышь". Человек, к которому его
доставили, сидел на расстеленном ковре и был одет в камуфляж. На голове --
серая каракулевая папаха, что говорило о высоком чине человека. Воропаеву
показалось, что это лицо он уже когда-то видел. Но память ничего не
подсказывала.
раскрыл книгу. -- Скажи, Олег, что написано на четвертой странице, второй
абзац сверху?
Христа, когда их пытали язычники? История повторяется. Человечество не
умнеет.
приговорил тебя к... расстрелу. Ты неисправим..." И его вывели из пещеры под
звездное, подлунное небо. Его оттащили к белой скале, на фоне которой он
казался слабой бессмысленной запятой, в которую нацелился ствол автомата
того пацаненка моджахеда, который его называл шакалом и который подал ему
кувшин с водой...Двое других чеченцев, смеясь и переговариваясь по-чеченски,
стояли рядом, курили...Пахнуло анашой...
Стреляй бритоголового...
об нее и искрами рассыпался. Воропаеву казалось, что вся Вселенная тонкой
струйкой входит в его грудь и там умирает. Он закрыл глаза и опустился на
колени. Ждал смерти. Но его ожгло один только раз: отрикошеченная от скалы
Посняков Андрей
Андреев Николай
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия