разу его не обнимал, и делать это снова и снова.
результате, в общении с ними приходилось преодолевать немалые трудности, но
Фицдуэйн уже давно заметил, что любая вещь или человек, заслуживающие
внимания, как правило, оказываются не простыми.
жизнь: из детей, горячих ванн, пластиковых уточек, женщин и трудностей. Люди
бесконечно долго искали и продолжают искать смысл жизни, а он, вот так
походя, лежа в ванне, открыл то, что не давалось в руки философам и ученым
на протяжении тысячелетий. Для этого ему потребовалось полежать в горячей
воде всего два часа, или на это ушли дни и годы? Сейчас он не имел ни
малейшего представления о времени.
воздух, пахнущий морем, казался свежим и прохладным. В Ирландии, где бы ты
ни находился, всегда ощущалась близость моря, а в Данкливе можно было почти
постоянно, кроме редких безветренных дней, расслышать шепот прибоя. Фицдуэйн
любил голос моря, каким бы он ни был, громким или тихим; этот звук дарил ему
ощущение покоя и умиротворенности. Здесь же он не мог расслышать шорох волн,
как ни старался, а это значило, что морс расположено не далеко, но и не
близко. Понемногу Хьюго начал припоминать, что дом, в который он попал, был
выстроен довольно далеко от берега и стоял на каменистой террасе, врезанной
в склон горы. Фицдуэйн был уверен, что отсюда должен открываться
великолепный вид на морс и бухту внизу, однако проверить это сейчас было
невозможно.
традиционный японский декоративный сад, и здание окружало его со всех
четырех сторон. Во дворике царило уединение и полная тишина, нарушаемая лишь
обычными ночными звуками: шорохом листвы и негромким голосом ветра. Сколько
Фицдуэйн ни прислушивался, он не мог уловить даже отдаленного шума
автомобильных моторов. Это означало, что домик вряд ли находится в самом
Токио или даже вблизи от него - город-гигант не затихал даже ночью.
вполне самостоятельный отдельный мир, в котором главенствовали законы
гармонии и красоты. Должно быть, именно выверенные пропорции японской
традиционной архитектуры ласкали здесь глаз, создавая ощущения спокойствия и
неподвижности. Сочетание линий и фактуры отделочных материалов ненавязчиво,
исподволь рождало ощущение гармонии, единения с природой и временем.
сочетании строгости, простоты и глубокого понимания природы естественного.
Вместо клумб, на которых теснили друг друга специально выведенные гибриды, и
прочих излишеств, характерных для западного садового искусства, здесь
присутствовали лишь самые простые и естественные из всех природных
материалов - песок, гравий, булыжники, несколько аккуратно выровненных
кустов и скромные полевые цветы. Безусловно, естественность ландшафта была
иллюзией, но иллюзией, которая никуда не исчезала, даже если знать, что
самый маленький камень здесь со тщанием отобран и помещен на заранее
определенное для него место. В этом была сама Япония с ее татемаи и хонни.
Сильные, но осторожные пальцы начали массировать ему шею и плечи. Ощущение
было настолько приятным, что Фицдуэйн снова закрыл глаза и позволил себе
окунуться в океан блаженства, накатившего на него теплой бархатной волной.
Иногда искусные пальцы Чифуни оставляли его спину и опускались все ниже и
ниже, лаская его в самых интимных местах.
кончики пальцев, всякий раз проводя языком по коже ладоней. Чифуни была
одета только в легкий халат-якату, и сквозь его мягкую ткань Фицдуэйн
затылком ощущал податливую тяжесть ее полных грудей и остроту напряженных
острых сосков.
кончик ее языка скользнул вглубь по лабиринту ушной раковины. Обнаженный, он
поднялся из горячей воды и шагнул на каменные плиты, которыми была вымощена
площадка вокруг ванной. Холодный ночной воздух обжег его кожу, однако
возбуждение не покинуло тела, а напрягшийся пенис указывал в небо, где
бледные зарницы предвещали скорый рассвет.
его плечах и укрыть от прохладного ночного бриза, потом взяла второе
полотенце и, опустившись на колени, стала промакивать живот и бедра. Она
прикасалась к нему свободно, без всякого стеснения или сдержанности, словно
они давно были любовниками и не имели друг от друга секретов. Фицдуэйн
вскоре почувствовал, как ее упругий язык движется у него в промежности,
лаская замшевую поверхность яичек. Через несколько минут этой эротической
стимуляции, показавшихся ему вечностью, после ласки настолько изысканной,
что она казалась болезненной, он наконец почувствовал, как ее пальцы легли
на клавиши его флейты, а полные губы сомкнулись вокруг мундштука.
в пучок или в какую-нибудь иную строгую прическу, теперь рассыпались по ее
мраморным плечам и слегка щекотали его ноги. Экстатическое наслаждение
поднялось в нем с такой силой, что Фицдуэйн едва мог его выносить. Тогда он
наклонился вперед, поднял Чифуни на руки и прижал к груди.
определить, но которые еще усилили его влечение. Это был легкий сладкий
аромат, смешивающийся с легким и острым мускусным запахом ее собственного
возбуждения. Руки Чифуни обвились вокруг его шеи, их губы соприкоснулись в
глубоком поцелуе, языки сплелись, и Фицдуэйн, оттолкнув плечом
загораживающую вход циновку, понес се в дом, туда, где он заметил мерцающие
огоньки свечей.
напольного матраса Фицдуэйн с удивлением обнаружил низкую и широкую кровать.
Тогда он поставил Чифуни на пол и, не переставая целовать се в губы, снял с
нее тонкий, как паутинка, халат, а потом уложил ее на кровать.
темно-карих глаз, в которых плясали золотые искры, повернулась к Фицдуэйну,
слегка согнув колени и открывая ему потайной сад мягких вьющихся волос на
лобке.
глаза и губы, потом шею, не переставая при этом нежно теребить кончиками
пальцев ее соски и грудь. Чифуни извивалась и стонала, се колени поднялись
выше, а бедра начали подрагивать, поднимаясь навстречу Фицдуэйну. Ногти ее
вонзились ему в спину, а гибкий влажный язык снова очутился в ухе, так что
Фицдуэйн чувствовал ее горячее и частое дыхание на своем лице.
кусать до тех пор, пока она не ахнула и не задохнулась от страсти. Продолжая
ласкать ее грудь руками, Фицдуэйн провел кончиком языка вниз по ее животу,
пересек мягкий треугольный сад и приник к влажной и манящей плоти ее лона.
мягкие врата и, медленно перебирая их горячие складки, проник в глубину и,
действуя медленно и осторожно, нащупал там в укромном уголке маленький
бугорок горячей плоти. Чифуни негромко вскрикнула от его прикосновения и
принялась ритмично подниматься ему навстречу, а он старался отвечать на эти
выпады движениями языка и губ.
пробормотала какую-то фразу по-японски, которой Фицдуэйн не понял, потом
провела рукой по его волосам и стиснула плечи. Затем она снова поднималась
ему навстречу, один оргазм следовал за другим, так что Фицдуэйн почти
растворился в бушующем море ее страсти, где одна волна не была похожа на
другую.
размеров тела Чифуни, а его страной стало влажное и горячее, пахнущее
мускусом и поросшее кудрявым лесом убежище между ее ногами, куда он рвался
со всей нежностью и страстью, пока Чифуни извивалась и стонала в его
объятьях. Ее кожа стала мокрой от пота, и его руки скользили по ней, лаская
тело Чифуни без всякого стеснения и без соблюдения каких бы то ни было
условностей. Ему принадлежал каждый квадратный дюйм ее тела, который он мог
и хотел ласкать, целовать, гладить и пощипывать.
слегка приподнялся на руках, а она снова сжала его фаллос своими тонкими
пальцами таким образом, чтобы помочь ему еще несколько минут удержаться на
краю бездны, сдерживая оргазм и сохраняя упругость инструмента страсти.
Потом Чифуни пропустила его внутрь, и он атаковал ее тело сильнее и сильнее,
задыхаясь от нежности, а она отвечала ему встречными выпадами. Оба они
раскачивались, словно в лодке в штормовую погоду, а потом - тело к телу,
грудь к груди, едва касаясь губ губами, но не отрывая взгляда друг от друга,
- слились воедино, и Чифуни почувствовала, как его горячее семя упругой
струйкой течет в нее и как по щекам катятся соленые слезы.
***
Когда Фицдуэйн проснулся, во дворе снова было темно, и он не сразу сообразил, что проспал весь день.
изматывающим сам по себе, а последующий секс-марафон с Чифуни, хоть и
состоял из изысканнейших наслаждений, отнял у него последние силы.
глазами все оказалось намного проще. Фицдуэйн увидел новые свечи в
подсвечниках и склонившееся над ним лицо Чифуни. Увидев, что он проснулся,
Чифуни поцеловала его. Ее волосы были влажными после душа, а одета она была
в махровый купальный халат.
Разве мы не отдыхали?