Чтение 5–й страницы книги ~Битва божьих коровок~

***

...Долговязый парень из страшного, как тьма египетская, и недосягаемого,
как почившее в бозе Политбюро, следственного управления ушел час назад,
оставив Настю одну.

Одну - наедине с Кирюшиным сумасшествием.

Каждый угол в окаянной квартире был пропитан этим сумасшествием, и почти
каждая вещь носила его отпечаток. Оно начало проявляться не сразу, а
постепенно, как проявляются фотографии в копеечных кюветках (в детстве
Кирюша тоже увлекался фотографией).

А поначалу...

Поначалу квартира даже понравилась ей. Просторная комната и кухня со
скошенным потолком: окно кухни выходило на соседнюю крышу, на целый выводок
крыш, подпирающих низкое небо. А вот комната... Единственное ее окно хмуро
глазело на стену соседнего дома. Настя прикинула расстояние до стены - метра
два с половиной - три, не больше. Но не это поразило ее, а надпись на
стекле: ?GOOD-BYE, LADY-BIRD?.

Почерк был Кирюшин. Вне всякого сомнения. Она узнала бы его из тысяч
других. Нетерпеливые, подталкивающие друг друга буквы, заносчивые гласные и
поникшие согласные. Фраза была выведена белилами прямо на стекле, но
предназначалась она не тем, кто рано или поздно войдет в квартиру, чтобы
вынуть Кирюшу из петли. Она предназначалась улице, небу, стене напротив. И
все потому, что была написана задом наперед, в зеркальном отображении.

- Что это значит? - едва придя в себя, спросила Настя у Пацюка. Он стоял
перед ней на коленях и держал ватку с нашатырем.

- Должно быть, предсмертная записка вашего брата. - Стажер наконец-то
отнял от ее носа нашатырь. - Ведь это он написал?

- Он...

- .Вот видите.

- Это ведь английский, да?

- Английский. Вам перевести?

- Если можно. Английского я не знаю.

- Прощай, девушка-птица, - с выражением прочел Пацюк. И, не удержавшись,
добавил:

- По-моему, очень романтично...

- А кто это - девушка-птица? Та, что позвонила в милицию?

Настина приземленность не понравилась влюбленному стажеру, и он смешно
сморщил нос.

- Возможно.

- Так это он из-за нее такое с собой сотворил?

- Не думаю. - Насте даже показалось, что парень обиделся. - Во всяком
случае, ничто на это не указывает. Ее имени он не называет. Да вы поговорите
с ней, может быть, что-нибудь прояснится.

- Я поговорю...

Отлепившись от Пацюка, Настя начала свое тягостное путешествие по
комнате.

Напротив окна с испугавшей ее надписью стояла широкая низкая кровать со
сбитым в ком бельем. Настя помяла в руках кончик простыни: ткань была
добротная и явно дорогая. На таком белье никогда не спят супруги,
осточертевшие друг другу под завязку.

Только - страстные любовники в период их первых ночей.

Настя тяжело вздохнула: никогда, никогда у нее не будет такого белья...
Никогда она не расстелет его и не погрузит в него чисто вымытое тело. Разве
что зугдидские или цхалтубские родственники Зазы - только они могут
рассчитывать на подобную шелковую роскошь в гостевой половине дома...

- Неплохо жил ваш братец, а? - совсем не к месту сказал Пацюк.

Настя оставила его замечание без ответа, опустилась на колени и заглянула
под кровать: куча окурков и пустых бутылок с самыми разными этикетками.
Спиртное. Странно: когда Кирюша уезжал из дому, он не брал в рот ничего
крепче кефира. А всего-то три года прошло!.. Впрочем, кто знает эти Большие
Города? В них время идет совсем по-другому.

Мебели в комнате, если не считать кровати и низкого журнального столика,
почти не было. Не было в ней и вещей. Только огромный плоский телевизор с
разбитым экраном в комплекте с видеомагнитофоном и уйма кассет. Кассеты
стояли стопками и валялись просто так. И еще - музыкальный центр,
находившийся в таком же плачевном состоянии, что и телевизор. Было похоже,
что кто-то сознательно, с остервенением и сладострастием уничтожал дорогую
технику. Кто-то...

Наверняка это сделал сам Кирюша. И почему он не вернулся домой,
бедняжка?

Настя подняла пару пепельниц с засыпанного пеплом и всего в пятнах ковра
и направилась к выходу из комнаты. И только у самой двери обернулась.

- А что это там нарисовано?

Пацюк тяжело вздохнул. Когда-то лихо подогнанные под евростандарт стены
были испохаблены множеством рисунков. Вернее, рисунок был один, но постоянно
повторяющийся: божья коровка. Сколько их было, маленьких и больших
изображений? Сто, триста, пятьсот?.. Даже если она сосчитает их, - Кирюшу
все равно не вернешь.

- Что это? - еще раз переспросила Настя. Пацюк вздохнул: диагноз налицо.

- Вы не знаете, почему именно божья коровка? - запоздало спросил он.

Настя пожала плечами. В детстве брат, как и все мальчишки, обожал лошадей
и собак и даже разводил меченосцев в крошечном круглом аквариуме... Но божья
коровка!

- Вы не в курсе, чем он занимался в последнее время? - спросил у Насти
стажер, увязавшийся за ней на кухню.

Настя вытряхнула пепельницы в мусорное ведро и принялась с остервенением
их мыть.

- Так вы не в курсе? - продолжал наседать Пацюк.

- Я не знаю... Мы не виделись три года... Тогда он был студентом
культпросветучилища.

- А потом?

- Он почти не звонил. - Если следователю Настя соврала, то от
сопровождающего решила отделаться полуправдой.

- Да... - Пацюк закатил глаза. - Время такое. Все связи рвутся. Тем более
- родственные...

- А разве вы не установили, где он работал? Впрочем, глядя на кислую
физиономию Патока, она уже предчувствовала ответ - нет, не установили.

- А его подруга? Разве она не знала?

- Смекаете, - поощрил Настю стажер. - Вам нужно работать в органах. А
насчет его подруги... Она этого не знала... Да ее и не особенно трясли. И
никого не трясли. Случай-то ясный.

Настя намертво завинтила кран: ?ясный случай?, с которым никто не хотел
возиться, произошел с ее младшим братом. Любимым и погибшим.

- Ну все, - сказала она. - Я уже здесь освоилась. Спасибо вам.

Это был прозрачный намек, и Пацюк его понял.

- Уже ухожу. Если что - звоните.

Он вынул из нагрудного кармана пиджака ручку и что-то нацарапал на обоях
у двери.

- Это мой домашний. Или нет... - Он неожиданно передумал. - Я сам вам
позвоню. Завтра с утра. Часов в одиннадцать. Ничего?

- Ничего.

Когда Настя вернулась в комнату, Пацюк застенчиво перерывал стопку с
видеокассетами.

- Вы не возражаете, если я возьму несколько?

Чужие люди роются чужими руками в Кирюшиных вещах... Да еще собираются
умыкнуть их самым наглым образом!..

- Не возражаю, - только и смогла выговорить Настя.

- Вот. Четыре штуки. Завтра принесу. Спокойной ночи. Приятно было с вами
познакомиться. И до завтра...

...Когда за стажером захлопнулась дверь, Настя опустилась на краешек
кровати. Как же она устала! А как мечтала приехать к брату! Все эти три
года. И вот она здесь, а Кирюши нет. И никогда больше не будет. Есть
дурацкие подушки и дурацкое видео, дурацкие кассеты и дурацкие пепельницы, а
Кирюши нет. Все эти вещи, сиюминутные и непрочные, равнодушно пережили
своего хозяина. И теперь так же равнодушно взирают на Настю.

Нет. Плакать она больше не может.

И почему только она не настояла на том, чтобы сына назвали Кириллом? Ведь
она хотела, а Заза решил - Илико. И мальчика назвали этим именем, и
многочисленная родня Зазы - зугдидская и цхалтубская - очень этому
радовалась. А у Насти не было никакой родни, кроме Кирюши. Да и сам Илико
никогда не принадлежал ей по-настоящему. Он был сыном своего отца, Зазы.

Настя вытащила из потертой сумочки кошелек: в большом отделении лежала
одна большая фотография, склеенная из двух маленьких: Кирилл и Илико. На
фотографии им обоим было по восемь. Два маленьких восьмилетних мальчика,
между которыми нет ничего общего. Сейчас Илико двенадцать, почти взрослый,
похожий на настоящего хевсура. На Зазу.

...Настя вышла замуж, когда ей едва исполнилось семнадцать. Нет, не
вышла, - бросилась, как в омут с головой, так будет вернее. За первого
встречного, а им оказался Заза Киачели. Он был вдвое старше ее, но на это
можно было закрыть глаза. Вот она и закрыла. И свою первую брачную ночь тоже
провела зажмурившись. От Зазы пахло крепким потом и крепким хозяйством, он
не тратил время на нежность. Какая уж тут нежность, если на тебе веригами
висят виноградник и сыроварня. И с десяток инжирных деревьев.

Заза Киачели появился в пыльном городишке у моря за год до появления на
свет Кирюши. Насте тогда было восемь: девочка с косичками и вечно разбитыми
коленками. И пока она подрастала, подрастал и дом Зазы - на южной
оконечности Вознесенского, у скал, лицом к морю. Он завершил строительство в
тот год, когда погиб их отец. И посватался к Насте в год, когда умерла их
мать.