Вытаскивают одну-единственную историю и гонят до самого
конца. А всем эпизодическим персонажам - либо пуля в голову,
либо реплика в массовку. Дерьмово быть эпизодическим
персонажем, а?
да.
должны сойтись. А в жизни ни одна из линий не сходится... Вы
закрываете глаза, когда целуетесь?
закрывала.
два дня с трезвым Владом, появляющимся иногда в сугубо
медицинских целях в прорезях моей маски. От нечего делать я
стала смотреть телевизор - раньше я ненавидела его, но Еве
он вполне мог понравиться, особенно мелодраматические
сдублированные французские фильмы с обязательным Владимиром
Jосма в качестве композитора... И лишь однажды, после
трехчасового бесцельного блуждания по каналам, мне удалось
подсмотреть, как целуется Джоди Фостер в "Отступнике", так
неожиданно похожая на меня в своем внезапном беспорядочном
бегстве через всю Америку. Она действительно закрывала
глаза, когда целовалась, но ей было с кем целоваться, и этот
кто-то, Денис Хоппер, наемный убийца с дурацким саксофоном,
любил ее и готов был защищать.
у меня не было, и роли, придуманной десятком бравых
голливудских писак, тоже не было.
Москву.
три дня.
созрело обычное московское лето с его пыльной зеленью и
короткими, всегда внезапными дождями. Старуха Софья
Николаевна оказалась симпатичной и предупредительной, она
всегда брала для меня один и тот же творог и подворовывала
копейки - всегда тактично и с извинительной улыбкой.
бильярд; в ее большой комнате стоял бильярдный стол,
оставшийся от мужа, растрелянного в конце тридцатых. Он был
по совместительству и обеденным, зеленое сукно было закапано
жиром и лоснилось, а на костяных шарах стерлись номера - но
это был настоящий бильярд! В игре эта рождественская
троцкистка оказалась сущим дьяволом. Ставки были по-
старушечьи маленькими, "на монпансье", но деньги начали
таять - и тогда я взмолилась об игре без ставок.
приемам с еще дореволюционной историей - настоящий русский
бильярд, не какой-нибудь вшивый американский! Мы катали шары
целыми днями, а вечерами и ночами я оставалась одна.
Заключенная, как моллюск в створки своей раковины-маски, я
вдруг обостренно начала чувствовать запахи - прибитой дождем
пыли, фаршированных перцев, дорогих духов и пота, причудливо
смешанных и поднимающихся облаком кверху.
для своей девочки, для Евы. Я оставила ей южное
происхождение, так или иначе прорывающееся иногда в мягком
акценте, - вот только сместила географические координаты ее
рождения. В ее жизни было чуть больше моря, чем у меня, чуть
больше солнечных дней в конце октября и намного больше
мужчин. Мужчины всегда были моим слабым местом.
все остальное, но начать я решила с голоса.
тихий, извиняющийся голос, испуганно реагирующий на любое
обращение. Такого голоса не могло быть у Евы, обожающей Жака
Превера и французские качественные мелодрамы с умными и
"a%#$ ускользающими диалогами. Часами я варьировала тембр,
пока не остановилась на одном, уж никак не могущем вызвать
подозрений и страшно далеком от меня прежней.
ресторанных певичек. Такой голос знает себе цену, он не
позволит ущипнуть себя за задницу - разве что бокал
шампанского за ваш счет, и больше никаких вольностей.
старенький магнитофон, забытый под кроватью в спальне, и
гоняла его до одури, повторяя свой новый голос, вдалбливая
его до автоматизма, - и это было похоже на лингафонные
курсы. С той лишь разницей, что я приучала себя даже думать
этим голосом.
приступила к его расцветке. Он должен быть немного усталым,
потому что женщина интересна только своим прошлым, в котором
может наврать с три короба; он должен быть чувственным (Боже
мой! Это бесстыдное искушающее имя Ева подвигло меня на эти
подвиги - прав был Влад!); он должен был раздеть кого угодно
и сам раздеться; но в нем должны иногда прорываться
интонации маленькой девочки, страдающей лейкемией, - чтобы
его хотелось защитить, прижать к груди и уже не отпускать.
были закончены. - Не вовремя я умер!"
идиоткой, устраивайся на секс-телефон! Через неделю получишь
звание ударника труда и уйму денег. Мужики будут к тебе в
очередь стоять, даже из Ханты-Мансийска приедут по этому
случаю, помяни мое слово!"
Венька.
на груди.
маску, она осталась в его руках, а в мое освобожденное
беззащитное лицо впились иглы вполне безобидного, но уже
основательно подзабытого воздуха.
новым голосом, навсегда поселившимся во мне.
рук.
рукам прибирает, точно!.. "Мирабил дикту"!
спрашиваю у вас перевода.
внимательно осмотрел.
боев без правил? - Я чувствовала свое голое вспухшее лицо,
ничем не защищенное и еще не готовое сражаться и побеждать.
лицо. Все должно быть в порядке. Витенька будет приезжать к
тебе, менять повязки. Еще дней пятнадцать, пока не сойдут
*`."./.$b%*(. Выпишу тебе направление на электрофорез, это
необходимо. И некоторые другие вещи.
как черт из табакерки выскочил мой новый голос и обиженно
закусил губу в конце предложения.
заговорщицки подмигнул мне, - ладно, приступим к груди.
раз спасибо, доктор!
хорошо распорядиться... Дискомфорт не чувствуешь? Вообще,
как с чувствительностью? - Влад профессионально безразлично
занимался моей грудью.
нереальности происходящего: неужели это я, цинично
подправленная человеком, который мне нравится и которому я
совершенно безразлична? Я ничего не знала о нем, и он не
хотел знать обо мне ничего... Нет, кое-что я все-таки знала:
дискета под паркетной половицей, одна из немногих его тайн,
связанных с риском. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы
догадаться, что он делает криминальные пластические
операции, и одно только это заставляет его пить водку и
Корнев Павел
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Махров Алексей
Афанасьев Роман
Лондон Джек