нормальным человеком, - он был ненормальным журналистом. Ненормальным
журналистом, специализирующимся на криминале. Теперь, глядя ему прямо в
глаза, я поняла это окончательно. Моя потенциальная виновность привлекала
его так же, как привлекает кобеля сука в течку. Он находил ее возбуждающей.
верил своему счастью.
все, правда?
лживости и спокойствию своего голоса. Откуда только что берется?..
темные делишки в международном масштабе?
и залепил их поцелуями.
себя в возрасте семнадцати лет, когда по доброй воле отдалась Сюлеву Хаасу,
своему первому парню и однокласснику. Поздним вечером, на веранде детского
сада.
искренне ему посочувствовала. Сейчас перед ним сидела не просто симпатичная
телка, а симпатичная телка, убившая двух здоровых мужиков, потенциальный
материал на книгу, не говоря уже о статьях в газете. Эта телка готова
пролить свет на механизмы преступления и предлагает себя в качестве
подопытного кролика. Есть от чего прийти в неистовство.
вдоль и поперек, я научилась реагировать на каждое их движение, даже
непроизвольное. Вот и теперь - я знала, что произойдет: либо Сергуня полезет
ко мне целоваться, либо (если ситуация уже вышла из-под контроля) -
отправится в ванную: утихомирить член и слить в раковину ополоумевшую
сперму.
быстро...
зависал в ванной, мешал текилу с виски, а виски с водкой. Заплетающимся
языком он пытался расспрашивать меня о том, что чувствует человек, когда
убивает другого человека, и правда и, что в этот момент он переживает нечто
вроде сексуального возбуждения. Я многозначительно мычала и откликалась
единственно на вопросы о сексуальном возбуждении. Только об этом я имела
хоть какое-то представление.
требовал, чтобы я изобличила русско-эстонскую шайку в:
пикантнее с точки зрения вашего издания?..
авторитетно заявил мне, что респектабельные экономические преступления
волнуют людей гораздо меньше, чем кровавые убийства с использованием ножей,
топоров, бензопил и автогенов. По ее окончании пламенный трибун рухнул под
козлы и благополучно отрубился.
хозяином Идисюда, положила перед собой сумку и выключила свет.
трудом заставила себя не глазеть на мерцающие светляки портовых кранов и
сделала то, что хотела сделать весь день.
некоторые старинные предметы. А в том, что нож был старинным, у меня почти
не оставалось сомнений. В каждой грани его клинка, в каждой грани его алмаза
(о, если бы только это действительно был алмаз!) чувствовался бесстыжий,
ничем не прикрытый намек на вечность. Ни один нормальный человек по доброй
воле не расстался бы с этим ножом, он не оставил бы его даже на собственной
кухне, среди погнутых вилок, - не говоря уже о теле другого человека.
собачий, лишаться богатства, по доброй воле отдавать его в руки алчных
правоохранительных органов?.. Да, похоже, кто-то очень сильно ненавидел
Олева Киви, если решился на подобное. И ненависть его стоила целое
состояние. Показательная казнь, вот как это называется!
уверен, что я не проснусь? А если бы я страдала бессонницей?..
потому трудилась в койке по две смены кряду. И зарабатывала больше нас всех.
А потом появился старичок-швед, коечное ремесло ушло в прошлое, и Монтесума
переключилась с членов на таблетки.
что я не проснусь? И почему я моментально вырубилась, едва только доползла
до кровати Олева? И почему с утра моя собственная голова показалась мне
такой тяжелой? И - самое главное - почему мне не приснились так горячо
любимые руины монастыря кармелиток?!
дня прожить?
представительской тележкой-столиком: фрукты и шампанское. Ну, конечно, он
порывался открыть шампанское сразу же, но Олев запретил ему... И выпили мы
не сразу, и пила его только я...
официант! Вытягивал шею, тряс кадыком, никак не мог отклеиться от своего
столика... Отвратный тип. Недаром он показался мне подозрительным!..
пугающее и самое восхитительное. Как будто моя собственная рука попала в
западню, в искусно расставленный волчий капкан, .слегка припорошенный
листьями.
корни. И корни эти теперь продвигались вверх, сантиметр за сантиметром,
входили в затопленные тоннели костей, перескакивали по веткам сухожилий,
забирались на стволы шейных позвонков и наконец штурмом взяли обмякший
череп.
расчетливым, как жена палача, - я увидела комнату, в которой спал журналист.
Он по-прежнему валялся под козлами, рубаха его выбилась из джинсов и
обнажила узкую полоску тела.
Лункой, вырытой специально для Моего Ножа. Он должен оказаться там, и тогда
прямые лучи солнца зажгут алмаз на его рукояти...
Этого оказалось достаточно, чтобы я выронила нож, отшатнулась и упала на
колени. Черт, что я делаю в комнате и что за помутнение на меня нашло?!
нож. Он лежал рядом со мной, безобидный, как мертвая змея. Неужели еще
секунду назад я готова была вонзить его во впалый живот Сергуни? И только
Идисюда, пристроившийся на руке спящего хозяина, помешал этому?..
непереваренного ужина. Сергуня так долго заставлял меня поверить в то, что я
убийца, - и я действительно чуть ею не стала.
подонистого мужика! Чуть не совратил меня, скотина!..
Идисюда и уселась на пол, сложив ноги по-турецки. Алмаз в рукоятке был сама
невинность, он и сам прекрасно знал это - и потому снова принялся меня
соблазнять: всем своим неторопливым царственным блеском. И я - совершенно не