Чтение 82–й страницы книги ~Ритуал после брачной ночи~

- Вы из полиции? - высказал предположение он, и д едва не рассмеялась ему
в лицо.

- Нет. Я не из полиции...

Лучше бы я этого не говорила. Тео с неожиданным для его вегетарианской
мускулатуры проворством и силой ухватил меня за руку и почти швырнул в
кресло.

- Вы работаете на него?

- На кого?

- Не валяйте дурака. На кладбищенского вора. На Олева Киви!

Ого, какие подробности всплывают!

- Олев Киви умер, - напомнила Тео я, но от его цепких пальцев
освободиться так и не смогла.

- Это ничего не значит. Остались такие, как вы. С которыми он обстряпывал
свои делишки!.. - выдохнул он и принялся шарить глазами по залу.

Куррат, он пялился на людей, так же как и я! И наверняка был озабочен той
же мыслью, что и я несколько минут назад: "Кем бы ни была эта девка, она не
решится напасть на меня здесь, среди людей. Она не решится воспользоваться
ни удавкой, ни заточкой".

Тео Лермитт боялся меня так же, как и я его! Он был одиночкой - так же,
как и я. И в этом мы стали союзниками. Пугливыми союзниками.

- Олева Киви убили, - я уже успела оценить ситуацию и немного
успокоилась. - Убили в то самое время, когда вы были в гостинице. И вы сразу
же съехали... Что может подумать полиция?

- Полиция не будет заниматься честными людьми, - высказал он
предположение весьма сомнительного качества.

- Честные люди не пишут вот это! - Изловчившись, я вырвала анонимку из
рук Тео и потрясла ею у него перед носом. - Это уже преследуется в уголовном
порядке.

- Вы пугаете меня?

- Нет. Просто если какое-нибудь заинтересованное лицо сличит текст этого
послания с тем, что произошло с Киви, вам может не поздоровиться.

- Мне? - Тер снял очки и протер их рукавом пиджака. И слабеющим голосом
произнес:

- Это вам может не поздоровиться. Вам, разорителям храмов! Я был прав,
камни убили его! Камни, которые он крал у богов!..

- Я не имею никакого отношения к Олеву Киви. И к его камням. Я просто
хочу знать правду... Это важно. Это может спасти жизнь невинному человеку...
- Я вдруг так разволновалась, что начала говорить о себе в третьем лице.

Тео молчал. Его профессией была декоративно-прикладная вечность, что ему
до одной, отдельно взятой жизни невинного человека? И тогда я решила
прибегнуть к его же собственному средству - к шантажу. Только наглый шантаж
может укротить наглого шантажиста.

- Если вы расскажете мне обо всем, что знаете, я просто порву эту
бумажку. И все остальные тоже. Которые вы отправляли из Лаппенранты. Из
почтового отделения рядом с вашим домом... И снимки, на которых запечатлено
это увлекательное времяпрепровождение. А негативы пришлю вам по почте.
Подумайте...

По лоснящейся лысине Тео было видно: он уже подумал. Ему не нужны мелкие,
как клопы (или крупные, как жуки-навозники), неприятности "с полицией".

- Извольте, я расскажу вам правду. А с этим письмом вы можете делать все,
что угодно. Я не боюсь. Я и раньше не боялся. И его не боялся тоже... -
патетически закончил Тео. И ловко вынул из моих пальцев злополучную
анонимку.

***

Я выползла из Дома ученых с квадратной головой. Не то чтобы рассказ Тео
Лермитта как-то особенно потряс меня - после всего пережитого выбить меня из
ко - леи могла бы разве что Варфоломеевская ночь. Или ядерная бомбардировка.
Или известие о разводе Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова, любимых
персонажей журнала "Дамский вечерок".

Но ясно было только одно - Тео Лермитт не убивал. Он даже не представлял
себе, как это делается. Он слишком долго прожил среди беззащитных,
молчаливых не имеющих возраста вещей. И слишком хорошо изучил их. И он не
хотел смерти Олева Киви. Он вообще не хотел ничьей смерти. И только поэтому
писал письма. По большому счету, это был даже не шантаж, а предупреждение.
Пусть и составленное из наклеенных на листок букв.

Все, услышанное от Тео, проливало новый свет на жизнь удачливого
виолончелиста. И этим ослепительным светом я хотела теперь залить Рейно.

Вот кто удивится! Вот кто наконец поймет, что принадлежность к маленькой,
но гордой эстонской нации - это еще не повод отказывать в существовании
другим народам. И не повод утверждать, что все без исключения эстонцы -
ангелы с перепончатыми крыльями.

...Я долго бродила по улицам, а потом села в первый попавшийся трамвай и
только в салоне позволила себе посмотреть на часы. Без пяти восемь.

Рейно наверняка еще не вернулся.

Что ж, придется сходить в какую-нибудь киношку и устроиться на последнем
ряду. С фантастической историей Тео Лермитта в обнимку. Я уже знала, что эта
история не будет давать мне покоя, что через какие-нибудь полчаса она начнет
терзать меня и проситься наружу.

Я должна. Я должна хоть с кем-нибудь поделиться.

Вот только странно, что Филипп Кодрин так испугался фотографии с
безобидным Тео. Наверняка Филипп работал на Киви. Но ведь Филя мог и не
знать, что как убийца Тео Лермитт бесперспективен. Даже сверчок, даже
ладожская корюшка были более опасны, чем специалист по Юго-Восточной Азии...

Пока я думала об этом, пошел ливень, а первый попавшийся трамвай привез
меня туда, куда и должен был привезти.

На Васильевский.

Монтесума или Аурэл Чорбу?

Аурэл Чорбу или Монтесума?

Монтесума наверняка отбивается от фээсбэшной гиены Лемешонка. Таскает его
по самым клоачным питерским местам, загоняет в сети армянской банной мафии,
приманивает его к кафе "Севан"...

А с Аурэлом Чорбу я безнадежно опоздала.

Я обещала ему появиться в "КАСА МАРЭ" вчера, а сегодня - уже сегодня. Он
наверняка меня не ждет. Но можно просто зайти в винную галерею и купить
бутылку вина, которым поил меня Аурэл. Из своих ладоней.

Вот только названия этого вина я так и не запомнила.

...Я добралась до "КАСА МАРЭ" вымокшей до нитки, сопровождаемая раскатами
грома и молниями, бившими прямо по темени. И сразу же нарвалась на табличку
"CLOSED".

Винная галерея работала с 11 до 20. Без выходных и без перерывов на обед.

Что ж, приходится признать, что я действительно безнадежно опоздала. Даже
купить вино.

Дождь потоком лил за шиворот, и только для того, чтобы защититься от его
домогательств, я прижалась к стеклянной двери. И расплющила нос по стеклу.

И увидела...

Я увидела того, кого и должна была увидеть.

Аурэла Чорбу.

Аурэл что-то писал, склонившись над стойкой. Совсем как Соломон,
подсчитывающий все богатства мира, которые достались ему от боженьки. И
сердце у меня снова заколотилось - то ли от грозы, то ли от... Нет, лучше об
этом не думать.

Ты все равно не сможешь уехать в Кишинев.

Чтобы хоть как-то заглушить, замаскировать этот бешеный стук или,
наоборот, усилить его, я начала ломиться в двери.

Аурэл поднял голову. Очевидно, он пытался разглядеть кого-то за сплошной
стеной дождя. А этим "кем-то" была я. Он подошел к двери.

И улыбнулся мне. И перевернул табличку: "OPEN".

Теперь можно было входить.

Я упала ему на руки, отряхиваясь от брызг и отфырки-ваясь от нахлынувших
на меня чувств. Он взъерошил темными жесткими пальцами мои темные жесткие
волосы и смачно поцеловал меня в щеку.

- Не обязательно было высаживать стекло. Там колокольчик.

- Хорошо. Я буду знать. В следующий раз...

- Следующего раза не будет. Завтра я уезжаю, а тебе без меня здесь нечего
делать. Вообще-то я жду тебя со вчерашнего вечера.

- Правда?..

Он подхватил меня на руки и понес от двери. И посадил на стойку.

- Нет. Не правда. Просто у меня сегодня дела, и я задержался. Привожу в
порядок бумаги.

- Понятно.

- Сиди здесь и никуда не исчезай.

- Я буду сидеть здесь и никуда не исчезну. Аурэл покинул меня, а я так и
осталась сидеть на стойке. Подо мной натекла лужа, подо мной в полной боевой
готовности стояли бутылки с самыми удивительными наклейками. А совсем рядом,
в низком зальчике, обшитом ореховым деревом, в маленьких уютных гнездах
спало вино. И у каждого вина было свое собственное нежное имя. Когда-нибудь
я выучу эти имена. Все до единого...

Я закрыла глаза, сбросила ботинки и принялась болтать босыми ногами.

- Раздевайся!

Аурэл стоял совсем рядом. С рубашкой и лохматым пледом в руках.

- В смысле? - спросила я севшим голосом.

- Раздевайся - в смысле раздевайся. Или есть еще какие-нибудь другие
смыслы?

- Но...

- Ты вся мокрая. Нужно высушиться.

- Но...

- Ты стесняешься? - Он несказанно удивился. - Ты меня стесняешься?
Напрасно... Я очень старый человек.