Чтение 24–й страницы книги ~Дурные приметы~

испытания. - Я понял тебя. Ты не просил у меня пять тысяч долларов и не
должен их мне. Я не правильно поступил, напомнив тебе о них. Сожалею.

- Ничего страшного, - успокоил приятеля Евлентьев. - Так что там у тебя?

- Ты можешь мне помочь. Задание достаточно невинное... Надо припугнуть
этого типа.

- Того, у которого крутые яйца?

- Да.

- А убивать его не надо?

- Нет, не пришло время.

- Но оно придет? - уточнил Евлентьев.

- Поживем - увидим.

- Хороший пошел разговор, - Евлентьев весело взглянул на Самохина.

- Его надо хорошо припугнуть. Для начала. Он должен понять, что играет с
огнем. Что есть некая сила против которой у него нет защиты.

- В чем будет заключаться это припугивание?

- Ты расстреляешь окна его квартиры. Несколько выстрелов. Но можешь
выпустить всю обойму. Так будет даже лучше. И он поймет, что ходит по лезвию
ножа.

- По стволу, - поправил Евлентьев.

- Не понял?

- Он поймет, что ходит по стволу, - пояснил Евлентьев. - А как он
догадается, что это ты его запугиваешь?

- Об этом я сам позабочусь.

- Когда?

- Сегодня.

- Нас учили, что нужна подготовка.

- Не всегда. Ты подъедешь ночью, бабахнешь по окнам и отправишься домой
спать.

- Покажешь, где эта улица, где этот дом?

- Да, прямо сейчас.

- Но еще светло?

- Я покажу тебе его окна, - и Самохин тронул машину с места. - Мы к нему
и поедем.

- Поедем, - слово это Евлентьев произнес каким-то равнодушным тоном, в
которое не было ни согласия посмотреть, ни готовности стрелять. Он всего
лишь согласился с тем, что Самохин куда-то поедет, а он, Евлентьев, будет
при этом сидеть в машине.

Ехать пришлось достаточно долго.

Сначала машина свернула на эстакаду, по Новослободской Самохин добрался
до Садового кольца, свернул направо, под Триумфальную площадь, а от
Министерства иностранных дел направился к Киевскому вокзалу. Оказавшись на
Дорогомиловской, он снизил скорость и метров через триста въехал во двор.

Дом был большой, добротный, в свое время квартиры здесь получали люди
достаточно значительные или те, кто мог прикинуться значительным. С тех пор
сменилось поколение, а то и два, и теперь в доме жили потомки тех
влиятельных, уважаемых, заслуженных граждан советской эпохи. Эти были
помельче, победнее, какого-то сутяжного толка. И "новые русские" без
большого труда уговаривали их расстаться со своими квартирами, тем более что
предлагали за них неплохие деньги.

После ремонта квартиры становились совсем хорошими и постепенно
наполнялись жильцами солидными, неторопливыми, молчаливыми. За них все
говорили машины, на которых они приезжали, - приземистые, бесшумные, с
затемненными стеклами, машины, которые выдавали новый стиль жизни, закрытый
немногословный.

- Смотри, - Самохин показал рукой на угол дома. - Третий этаж. Видишь?
Три окна выходят на эту сторону, три окна за углом. Не спутай только... Над
его окнами бетонная лестница, видишь?

- Выйдем прогуляемся? - предложил Евлентьев.

- Ты что?! Мне здесь показываться?! Чему тебя учили?

- Стрелять.

- Окна запомнил?

- Вроде...

- Поехали, - и Самохин, не задерживаясь больше ни секунды, выехал со
двора и помчался в сторону Кутузовского проспекта. Машина несколько раз
дернулась, чуть было не заглохла, Самохин в спешке перепутал передачи,
включил третью вместо первой, чертыхнулся, сзади раздался резкий осуждающий
гудок, и мимо них, в десятке сантиметров промчался темно-зеленый джип.

- Ладно-ладно, катись, - проворчал Самохин. - Ну, так что? - повернулся
он к Евлентьеву.

- Скажи мне, Гена, вот что... Ты уже расплатился со мной за эту
стрельбу?

Или это был аванс?

- За эту стрельбу ты еще ничего не получил.

- А сколько получу?

- Тысячу долларов.

Евлентьев ничего не ответил, не торопясь, пересчитывал доллары в рубли,
потом обратно. По его прикидкам, он должен был получить около шести
миллионов рублей. Деньги неплохие, им с Анастасией при скромной жизни
хватило бы на полгода без беготни по электричкам. Он уже хотел было
согласиться, но не успел.

- Хорошо, полторы, - сказал Самохин, по-своему истолковав затянувшуюся
паузу.

- Как скажешь, Гена... В рублях это десять миллионов, да? Но не будем же
мы торговаться из-за таких пустяков. Только у меня одно условие... Это будет
не сегодня. Отложим на денек-второй.

- Почему?

- По многим причинам... Я должен привыкнуть к мысли... Смириться с тем,
что я выхожу на военную тропу.

- Побить стекла - это военная тропа?

- Не надо, Гена, пудрить мне мозги. Ты сам знаешь, что дело не в битье
стекол. Дело в стрельбе боевыми патронами. Дело в прицельной стрельбе. И
еще...

Я должен побывать в этом дворе, познакомиться с обстановкой, условиями,
особенностями.

- Смотри не засветись.

- Постараюсь, Гена.

- У тебя есть машина?

- Нет.

- Как же будешь смываться?

- Не знаю, пока не знаю.

Самохин свернул перед самой станцией метро "Кутузовская" вправо и,
проехав сотню метров по тихому, безлюдному переулку, остановился. Некоторое
время смотрел в зеркало заднего обзора, убедившись, что ничего
подозрительного нет, снова заговорил, не глядя на Евлентьева.

- Считай, что эта машина твоя. Я тебе ее оставляю, прямо сейчас. Сам
доберусь на метро. В бардачке все документы. Они выписаны на твое имя.
Права, техпаспорт... Там только твоей подписи не хватает.

- Когда же ты успел?!

- Работаем, старик, работаем, - улыбка чуть тронула тонковатые губы
Самохина. - Там же, в бардачке, лежит "Макаров" с одной обоймой. Этого тебе
хватит. Дело сделаешь, пистолет выброси.

- Выброшу, - кивнул Евлентьев.

- Постарайся хорошо выбросить. Чтобы не нашли.

- Понял, Гена. Я все понял. Как долго я могу пользоваться этой машиной?

- Пока мы работаем вместе, она твоя.

- Потом отнимешь?

- Не думай об этом, старик... Отработаешь. Если уж очень прикипишь к
ней...

Подарю.

- Насовсем?! - с преувеличенным восторгом воскликнул Евлентьев, и Самохин
чутко уловил издевку в его голосе.

- Вопросы есть? - спросил он сухо.

- Нет, Гена, я сообразительный. Я понятливый, Гена.

- Тогда будь здоров. - И Самохин, выйдя из машины, быстро зашагал к
станции метро, скрытой за деревьями. Пока они сидели в машине, прошел
небольшой весенний дождь, и свежая листва слегка поблескивала влажно и
свежо. Самохин поднял воротник куртки, провел руками по волосам, перебежал
через проезжую часть и скрылся за деревьями.

На Евлентьева он так и не оглянулся.

- Ну что ж, Гена... Будь здоров, - вслух проговорил Евлентьев и потянулся
к бардачку проверить, все ли там в порядке, все ли на месте из того, о чем
только что сказал Самохин.

Осторожным становился Евлентьев, предусмотрительным.

***

На следующее утро Евлентьев пораньше отправился к банку Самохина. Ему
хотелось посмотреть на своего приятеля в привычном для того облике, в
привычном окружении. Он заранее подъехал на площадку перед банком и
пристроился за темно-зеленым джипом. Подходили сотрудники, посверкивая
начищенными туфельками, хромированными уголками чемоданчиков, пробегали
девушки в распахнутых плащах и коротких юбчонках, но и тех и других было
немного, совсем немного.

Черный "Мерседес" подошел, когда до девяти оставалось ровно пять минут.

Наверняка машина была вымыта этим же утром, на стекле и крыше
посверкивали капли влаги, охранник в серой форме и с коротким автоматом на
животе отделился от входа и неуловимым движением в полупоклоне распахнул
заднюю дверцу. Самохин ступил на асфальт легко, молодо, даже радостно.
Кому-то кивнул, кому-то махнул рукой и быстро, не медля ни секунды, зашагал
к подъезду. В сером посверкивающем костюме, в белоснежной рубашке, в