Чтение 28–й страницы книги ~Дурные приметы~

прислушивается к себе - не завелось ли в ней какое-нибудь инопланетной
существо.

- Вы сколько выпили в тот вечер? - хохотал Миша, встряхивая кудрями и
призывая всех присоединиться к его веселью.

- За свои пили, - потупилась Зоя.

- А пастух?

- Что пастух?

- Он признался в прелюбодеянии?

- Признается, как же, - вздохнула Зоя.

- А это туманное существо из межзвездного пространства? Напоминает о
себе?

- Голоса его я не слышала, но во мне как бы прозвучали слова, внятно так,
явственно... Но такая в них сила, такая мощь...

- Представляю, - обронил Варламов.

- Не представляешь, - Зоя печально покачала головой. - И говорит он...
Мы, говорит, еще встретимся, и даже дату назвал, год... И место определил.

- И когда же все это произойдет? - Миша даже грудью к столу припал.

- Не скажу, - тихо ответила Зоя. - И не выпытывай. Как раз этого я никому
не скажу.

Евлентьев молча взял бутылку с остатками водки и разлил по стаканам. Не
веселили его сегодня межпланетные похождения Зои, внутри все было сжато, как
в судороге. Слова в него проникали с трудом, и все, что видел он, казалось
неживым, ненастоящим.

Снова и снова Евлентьев протискивался между гаражами, скользил по залитой
мочой земле, снова вздрагивал и дергался в его руке короткоствольный
"Макаров" и сыпались на землю со слабым, приглушенным звоном стекла из окон
мордатого банкира. И опять мелькала перед глазами ночная дорога, поворот у
Триумфальной арки, гаишник на Тверской и Анастасия в прихожей, дрожащая от
внутреннего озноба.

Ничего не спросила она у него в ту ночь, ничего не сказала, разве что
самые простые, будничные слова, которые могла произнести в любой другой
вечер.

- В ванную пойдешь?

- Да, надо бы...

- Есть будешь?

- Выпил бы чего-нибудь.

- Водка?

- Немного.

- Самохин звонил.

- И что?

- Сказал, что еще позвонит. Каким-то он нервным показался, не то
перепуганный, не то рассерженный.

- Перебьется.

- Оставь туфли, я помою.

- Я сам.

- Оставь, сказала! Ты же не знаешь, где щетка! Наутро Евлентьев обнаружил
свои туфли не просто вымытыми, а чуть ли не протравленными каким-то
стиральным порошком. Такие туфли уже сами по себе могли вызвать подозрение
чистотой при их поношенности. И он надел их тут же, пошел в магазин, забрел
к художникам, пошатался по улице. Теперь на них и в самом деле не было мочи
из гаражных щелей.

- Какой-то ты не такой, Виталик! - сказал Варламов.

- Маленько есть.

- Перебрал, наверно, вчера? - предположила Зоя.

- Маленько было, - не стал отрицать такой версии Евлентьев.

- Смотри, - сказала Зоя. - А то могу сходить...

- Сходи, - вяло кивнул Евлентьев и, порывшись в карманах, дал Зое
пятьдесят тысяч.

- Ого! - воскликнул Миша восторженно. - Хорошо идет торговля?

- Идет.

- Богатеем не по дням, а по часам?

- Вроде того, - Евлентьев отвечал однообразно и как-то обессиленно. Не
хотелось ему вступать в словесный перебрех, и он произносил слова, которые
сами подворачивались, не задумываясь даже, насколько они неуместны.

- Ты чайку махани, - посоветовал Варламов. - Махани чайку-то... Оно и
отпустит, оно и полегчает. А то, я смотрю, у тебя и в самом деле перебиты,
поломаны крылья, а?

- И нет в моторах былого огня, - улыбнулся Евлентьев.

- Будет, - твердо заверил Варламов. - Так всегда бывает и со всеми... То
нет огня, то он есть, то нет, то опять гудит из сопла так, что смотреть
страшно.

Знаешь, что я тебе скажу... Всегда есть опасный соблазн настроение
сегодняшнего утра, или вчерашнее состояние твоего кошелька, или ночные слова
женщины продлить в будущее, дескать, наверное, так будет всегда, всегда
будет пустота в душе, будет пуст твой кошелек и отношения с женщиной будут
пусты и беспросветны.

- Если она останется.

- Значит, всегда будет пустота после ее ухода! - подхватил Варламов. -
Чушь, Виталик. Так не бывает.

- А как бывает?

- Иначе. Жизнь течет, и все меняется. Сегодня я пью водку, а завтра буду
писать Николая Чудотворца. Это грех, конечно, но что делать... Я покаюсь,
помолюсь, и, возможно, Бог меня простит. Как ему не простить, кто-то ведь
должен писать иконы, кто-то молиться, кому-то приходится пить водку...
Некоторым удается поспеть и там, и там... У тебя что-то с Анастасией?

- Да нет, - Евлентьев передернул плечами. - С ней вроде порядок.

- Тогда считай, что у тебя везде порядок.

- Ты думаешь? - с надеждой спросил Евлентьев.

- Нет, Виталик, я давно уже не думаю, потому что давно уже все знаю. Мне
нет надобности думать. И тебе не советую. Когда человек думает, он вроде сам
ищет решение, находит его, отвечает за него... А когда он не думает, решения
к нему приходят свыше. Значит, и отвечать тоже тем, наверху... - Варламов
показал рукой вверх, на небеса, которые едва просвечивались сквозь
полуподвальное окно.

- Мысль, конечно, интересная, - протянул Евлентьев, но продолжить не
успел - пришла Зоя. Молча, деловито, озабоченно поставила бутылку на стол,
тут же кучкой сложила всю сдачу до последнего рубля, даже несколько монет
положила сверху. Евлентьев, не пересчитывая, сгреб все в ладонь и сунул в
карман. За бутылку платил он, ему предстояло и разливать. И он разлил -
сразу всю на четверых поровну. - За творческие успехи! - сказал он, чокаясь
с Варламовыми и Зоей.

- За удачу!

- Будем! - воскликнул Миша. - Да здравствует высший разум! .

- Да ладно тебе, - Зоя чутко уловила, что последние слова касаются только
ее.

Закусывать было нечем, но Варламов, порывшись в шкафчике у двери, достал
всем по прянику. Поскольку разгрызть их было невозможно, он налил в каждый
стакан еще и чаю. Теперь все стало на свои места. Глаза Евлентьева ожили,
страшные картины, которые он только что видел на сером экране телевизора,
отдалились и обесценились, как видения прошедшей ночи.

Самохин не объявлялся несколько дней.

Не звонил, не назначал встречи. Да и деньги! Ведь он должен был кое-что
заплатить Евлентьеву за выполненную работу. Видимо, решил залечь на дно и
отлежаться, пока не спадет волна общественного гнева или, лучше сказать,
волна общественного любопытства к покушению на одного из известных банкиров
Страны.

Как-то, не выдержав, Евлентьев позвонил ему с уличного автомата.

Секретарша, ничего не спрашивая и не уточняя, сразу сказала, что Геннадий
Владимирович в отъезде и она не знает, когда он появится.

Повесив трубку, Евлентьев отошел в сторону и сел на первую попавшуюся
скамью. За его спиной сверкал солнечными бликами ЦУМ, рядом поблескивали
стеклянные витрины киосков с зарубежным тряпьем, а перед лицом проносились
машины. Большинство составляли "Мерседесы", "Вольво", джипы. Да, в Москве
появилось неимоверное количество джипов. Ни в какой стране мира не было
столько этих мощных машин, способных вместить дюжину вооруженных боевиков,
способных оттеснить на дороге любую другую легковую машину, обогнать,
прижать к обочине, столкнуть с моста. Очень удобной машиной оказался джип в
московских условиях конца двадцатого века.

- Так, - сказал Евлентьев почти вслух. - Это что же получается... Самохин
слинял. Как поступить мне? Я тоже ложусь на дно и молчу, как рыба об лед.
Молчу несмотря ни на что и вопреки всему. Клиент жив, это главное. Пусть
разбираются.

Пусть ищут громилу с черной бородой на иномарке... Авось найдут.

Посидев еще некоторое время, Евлентьев взял в киоске пива, выпил его под
полотняным навесом, продолжая бездумно следить за движением по Кузнецкому
Мосту.

Потом поднялся и отправился бродить по улицам. Это было его любимое
занятие, и с некоторых пор он получил возможность заниматься этим вволю.

А вечером позвонил Самохин.

- Привет, старик! - радостно произнес он. - Как поживаешь?

- Все лучше и лучше, - сдержанно ответил Евлентьев и кивнул Анастасии -
да, дескать, это он, Самохин, собственной персоной.

- Повидаться бы?

- Можно.

- Подъезжай к тому же месту... За полчаса доберешься? Я и подсяду. И
положил трубку. Евлентьеву ничего не оставалось, как подчиниться.

- Повидаться хочет, - пояснил он Анастасии.

- Что-нибудь новенькое?

- Вряд ли... Мы еще старенькое не подчистили.

- Машину, наверное, хочет взять обратно?