Чтение 17–й страницы книги ~Генералы подвалов~

– Я из школы, – ответил Дохлый, изучая незнакомца. Типичный «бычара». Стриженый, челюсть вперед. Чего это Настя связалась с таким?..

– Из школы… – Бычара, похоже, был в легком недоумении. Однако, повернув голову, крикнул:

– Настя! Из школы…

– Кто? – услышал Дохлый приглушенный голос своей одноклассницы.

– Да я, я, елы-палы, Максим.

– Это Дохлый… Димка, впусти его. Максим, проходи, я сейчас оденусь…

Незнакомый детина, которого, как теперь узнал Максим, звали Димкой, посторонился и пропустил его в прихожую. Входя, Максим оглядел этого самого Димку. Тот был босиком, в спортивных штанах и майке, надетой задом наперед.

Максим шагнул было в гостиную, но Димка в перевернутой майке преградил ему дорогу.

– На кухню, – скомандовал он, и Максим, кивнув и пройдя в указанном направлении, сел на табурет в ожидании хозяйки.

– Я сейчас, – крикнула из гостиной Настя. – Сейчас иду. Дима, зайди ко мне…

Димка пошел на зов, оставив Максима, тот, вытащив сигареты и закурив, осмотрелся. До этого ему пару раз приходилось бывать у Насти. По каким-то тоже школьным делам. Родители Волковой не любили, когда в дом ходили одноклассники. Поэтому Настя предпочитала общаться с друзьями на улице или сама сваливала из дома на сутки, а то и больше. В принципе предки у нее нормальные были. Все разрешали, современные такие. Но вот в дом не пускали никого. Бизнес у них, понимаешь, дела… Ну, ладно, Максим на такие вещи не обижался. Не пускают – не надо. А Настька своя в доску, правильная девчонка, классная… Что за «быка» только себе отхватила, чего это ее вдруг на гопоту такую потянуло?.. Неужели поприличней не нашла?..

Максим не хотел даже себе признаться в том, что был бы не прочь, ох как не прочь стать ее, так сказать, дружком. Красавица эта Волкова, как ни крути, а что есть, то есть. Но мало того, что красавица, еще и не дура. А это большая редкость. Из всех одноклассниц Максим только в Волковой видел достойного собеседника. Остальные – просто порожняк. Журналы «ОМ» и «Птюч», кассеты «Мумий Тролля» и походы на дискотеки. Все. На большее их не хватало. И сплетни идиотские, детсадовские.

Акселерация, говорят… Максиму было всегда смешно слышать про акселерацию. Дегенерация, это точнее будет. Книг не читают, не знают ни хрена, ничем не интересуются, как разноцветные воздушные шарики летят туда, куда ветер дует. И такие же внутри пустые, как эти самые шарики…

– Привет! – услышал он Настин голос, прервавший его размышления.

– Здравствуй!

Максим привстал и отвесил манерный полупоклон.

– Как дела, Анастасия?

Праздный вопрос. Он и сам видел, как у нее дела. По ее раскрасневшемуся лицу, по тому, как она одергивала на себе топик, видимо только что напяленный, по тому, что одна из пуговиц хороших стильных джинсов была не застегнута… Ясен перец, чем они тут с этим Димой занимались в тот момент, когда он пришел. Ясен перец…

Он изо всех сил пытался подавить в себе внезапно вспыхнувшую ревность. С какой стати он должен ревновать? Какие у него права на Настю? Да никаких. Максим никогда даже повода ей не давал, ни разу не высказывался вслух о том, что хотел бы с ней… как бы это… поближе познакомиться…

Наконец отпустило. «Привычное дело», – мрачно подумал Максим. Действительно, не впервой ему было ломать себя, когда он видел Настю в компании других, высоких, крепких, уверенных в себе парней… Сам-то он был совсем не высокий и уж, конечно, никакой не крепкий. Ладно, каждому свое. Зато умом его природа не обидела… Он, Дохлый, как его звали в школе, еще себя покажет. Еще поглядим, что важнее – крепкая накаченная шея или извилины в голове…

– Дела? – переспросила Настя. И, глядя ему в глаза, улыбнулась. Улыбнулась как-то очень по-взрослому.

Максим был удивлен переменами, произошедшими с его давней знакомой.

Она села напротив, вытащила из пачки сигарету и щелкнула зажигалкой, продолжая смотреть Максиму в глаза.

– Какие могут у меня быть дела? Сам понимаешь.

«Да… – подумал Максим. – Что говорить? Сетовать о смерти родителей – глупо, ей уже, наверное, столько разных слов наговорили… Что он еще может добавить?»

– В школу-то думаешь ходить? – спросил он.

– В школу? А зачем?

– Ну-у… – протянул он. – Ты же в институт хотела, то-се…

– В институт… В институт я, видимо, уже поступать не буду. Не до института мне, Максик. Кстати, вы познакомьтесь. Это Дима. – Она кивнула стоявшему рядом парню, который уже расслабился и впервые улыбнулся, протягивая Максиму руку.

– Дима.

– Максим.

– Максимка – мой одноклассник, – сказав это, Настя снова замолчала.

Максим вдруг почувствовал себя совершенно лишним в этой квартире. Он думал, что увидит ту самую Настю, к которой привык за десять лет школы, которую, можно сказать, любил… А перед ним сейчас сидела совершенно другая, взрослая женщина, у нее были какие-то свои дела, свои, неведомые ему планы, выходящие далеко за рамки обычных, стандартных «школа-экзамены-институт-сессии». Этот ее Дима опять же…

– Ты чего пришел-то? – спросила Настя. – Посочувствовать? Так я уже очухалась. Тяжело, знаешь, первый месяц было. Вот Дима мне помогает, так что у меня все в порядке.

– Да… – промямлил Максим. – Я думал… В школе спрашивают все – будешь ты, не будешь… Приветы передают… Тебя же не видно, не слышно… К телефону не подходишь…

– Почему? Подхожу, когда мне нужно. А все эти школьные расклады – знаешь, мне просто не до них сейчас.

– Да я понимаю. В сеть-то не заглядываешь? – Максим спросил об Интернете просто так, чтобы как-то продолжить беседу. А Интернет был его любимой темой. Здесь он чувствовал себя асом. Вот если бы и Настька была бы на уровне!

– Нет. Не до этого. Папин компьютер включен, но я еще и не смотрела ничего. Да и не умею Интернетом пользоваться.

– Так давай покажу. Элементарно. Ты же себя лишаешь такого… – Максим попытался схватиться за эту соломинку, но увидел, что никакого интереса его предложение у Насти не вызвало.

– Максик, давай как-нибудь потом. Ладно? Я тебе позвоню…

Конечно, ведь им кайф сломан. Он сейчас уйдет, а они опять – в койку. Чего там, можно понять…

– Запиши номер «трубы», – сказал Макс. – Девять…

– У тебя «труба» появилась?

Впервые Максим заметил в ее глазах какое-то подобие искреннего интереса.

– Да, знаешь, появилась. Зарабатываю помаленьку.

– А что делаешь?

– Ну, как что… Машина меня кормит. Программы пишу всякие простенькие, макетики делаю для журнальчиков мелких. Так, халтурка, но денежку кое-какую приносит.

– Давай номер.

Максим продиктовал номер своей «трубы».

– Хорошо. – Настя встала, загасила в пепельнице окурок. – Максик, ты меня извини, но…

– Да-да. Я понимаю. Ну, ты звони…

Макс кивнул Диме, тот сделал ему ручкой – пока, мол, дружище. Когда за ним захлопнулась дверь, Максим замер и, сжав кулаки, в сердцах плюнул на бетонный пол лестничной площадки. Но тут дверь Настиной квартиры опять открылась, и он, резко обернувшись, увидел высунувшуюся одноклассницу. Сейчас она была совершенно другой – такой, как всегда, как в школе, как на вечеринках… Простая, милая, родная такая…

– Максик, ты не обижайся, правда… Как там наши-то все?

– А чего им сделается? – Максим чувствовал, что теплая волна приподнимает его над холодным бетонным полом. – Все нормально. Так ты позвонишь?

– Конечно… Прости меня, я просто действительно еще в себя не пришла как следует… Обязательно позвоню…

Она скользнула на площадку, и, в два прыжка подлетев к Максиму, обняла его и чмокнула в щеку, обдав теплом своего тела и облаком тонких духов.

– Пока, Максик. Я обязательно позвоню.

***

Димка ждал ее на кухне.

– Что за тип? – спросил он, потянувшись было за сигаретой, но на полпути отдернув руку. – Вот, черт… опять…

– Ты чего нервничаешь, Дим? Ревнуешь, что ли?

– Да вот еще… Так что это за Максик?

– Я же сказала – одноклассник.

– Ну, я понял. А чего он пришел-то?

– Проведать пришел. Я же в этом году ни разу еще в школе не была.

– А может, он не просто так пришел?

– Слушай, Дима, тебе все-таки лучше курить! А то что-то с тобой не в порядке. Что значит «не просто так»? Перестань. И так…

Настя не хотела договаривать, что «и так…», Димка и без объяснений должен был понимать ее состояние. Они не касались запретной темы почти два месяца. И все это время Настя не выходила из дома. Димка практически переселился к ней. Ходил по магазинам, приносил еду, какие-то вещи. Делал подарки, на которые она почти не смотрела, сваливая их у себя в комнате: компьютерные игры, компакт-диски, видеокассеты, книги…

– Димка…

– Чего?

– Знаешь, я хочу с тобой серьезно поговорить.

– Давно пора.

– Да уж. – Настя полезла за сигаретой.

– Хватит курить. – Димка выхватил сигарету из ее пальцев.

– Ладно, ладно, не дергайся. Слушай, скажи мне, как мы жить-то будем дальше?

– В каком смысле?

– Ну… не знаю… Чем будем заниматься? Нельзя же вот так всю жизнь как в скиту…

Димка прищурился:

– Я так и знал, что этот Максик тебя раззадорил. К школьным дружкам захотелось? Я тебе надоел? Этот мальчонка тебе интереснее? Я видел, как у тебя глаза загорелись, стоило ему войти.

– Не говори ерунды. Я не об этом. Надо что-то делать.

Димка сел напротив и внимательно посмотрел Насте в глаза:

– Знаешь, Настя, не говори мне, что не в этом дело. В этом, в этом. И в Максике твоем. И в школе. Я же вижу, что ты скучаешь. Я-то тебе правда не надоел?

– Ты мне не можешь надоесть.

– Ну, хоть на этом спасибо. У тебя теперь другая жизнь. Так получилось. И нам жить в этой другой жизни. По ее законам. А не по школьным.

– Да уж…

Действительно, не учат в школе, что делать, когда у тебя в течение одной недели погибают отец и мать. Не учат, что делать, когда понимаешь, что их убили. Не объясняют, как себя вести, когда узнаешь, кто убийца. Не показывают на примерах, как поступать, чтобы ему воздалось по справедливости.

И уж никакая школа не даст установок, как действовать, когда у тебя оказывается чемодан, принадлежащий убийце твоих родителей, причем содержимое его – миллион хрустящих и новеньких, будто только-только со станка, долларов.

– Но я не могу жить затворницей, – сказала Настя. – Блин! – Она снова потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила. – Сколько можно тут сидеть! Объясни, почему я должна прятаться?

– Настя, – терпеливо, не противясь на сей раз ее позывам к табаку, отозвался он. – Я же говорю, это другая жизнь. Ты ее не знаешь. Я-то ведь успел с этими людьми покрутиться. Это страшные люди, Настя. Ты себе даже не представляешь…

– Кто? Какие люди?

– Люди, ворочающие миллионами баксов. Это другой мир. Если ты крутишься возле тысячи-другой долларов – это мелкие шалости. А если у тебя пара сотен тысяч – тут другой расклад. Могут и кидануть, да и просто пришить. Элементарно и без каких-то там угрызений совести. Речь об этом вообще не идет. После сотни тысяч начинаются другие отношения. А если у тебя лимон – тут уж… мама родная…

– Так никто не знает же…

– Дура ты все-таки, хоть и умная. В натуре, как ребенок… Никто не знает!.. Так не бывает. Всегда кто-нибудь да знает. Вот я и хочу сейчас переждать, лечь на дно, глянуть, начнется шевеление какое или нет… А потом уж будем решать, что дальше. Ведь тебе же не хочется, чтобы нас обоих за такие бабки грохнули? Я видел, как это делается…

– И не только видел…

– Перестань. Мы же договорились.

– Ладно. Так сколько ты мне еще предлагаешь сиднем сидеть?

– Посмотрим. Думаю, что недолго. Если нас пока никто не вычислил, то, может, и обойдется. Обычно братва отлавливает очень быстро. Редко кто уходит от них.

– В самом деле?

– Одного мужика, который двадцать пять штук всего был должен, на «счетчик» поставили… Так он свалил в Петрозаводск. И даже не в сам город, а прилично в сторону: в лесу жил, в избе… Нашли.

– И что?

– Что-что… Не важно. А иные любят поближе к границе, в погранзону сваливать, куда только по пропускам въезд. Все равно находят. Братва – она везде братва. Бабки все границы открывают.

Димка подошел к окну, выглянул на улицу.

– Да-а…

– Что? – спросила Настя.

– Да так. Слушай, а может, нам за границу рвануть, а? С такими-то деньжищами?

– Ну, Дима, это не я ребенок, а ты – дитя. Как вывезешь такие деньги?

– Я же говорю тебе – деньги границы открывают. Вывезем. Дадим кому надо полсотни штук, и все дела.

– Нет. Не хочу.

– Ну, тогда не знаю. Ведь профигачим все бабки, и все… К хорошему, Настя, быстро привыкаешь… Потом трудно будет.

– Миллион – профигачим?

– А что ты думаешь? Да запросто. Машину купим, то-се… Поживем нормально. В России лимон потратить – это проще простого… У нас же самая дорогая страна в мире, ты что, не знаешь?

– Ну-у.. наверное…

– Стремно только это. Светиться нельзя ни в коем случае. Ты меня слушай, я в этом деле кое-что волоку.

Димка хотел еще что-то сказать, но его прервал мелодичный звонок телефона и сразу же последовавший за ним щелчок включившегося автоответчика. После голоса Насти, сообщавшего собеседнику, что никого нет дома, и просьбы оставить информацию о звонившем, ребята услышали знакомый хрипловатый голос. Единственный, на который они отвечали последние два месяца.

– Алло! – Настя схватила трубку радиотелефона, лежавшую перед ней на столе. – Марк Аронович? Да, я, а кто же?.. Приедете? Сейчас. Да. Конечно. Мы вас ждем.

Она отключила телефон и повернулась к Димке.

– Куз? – спросил он.

– Да. Сейчас приедет. Говорит, срочное дело у него.

Этот пожилой журналист нравился Димке. Он, вообще-то, не любил интеллигентов, размазню в очках. Но Куз оказался интересным, умным мужиком и далеко не хлюпиком. Конечно, Димка, случись схлестнуться с журналистом, уделал бы его. Тем более что опыт такого рода по отношению к Кузу уже был. Однажды Димкины орлы, промышлявшие в городе, принесли ему кузовский паспорт. Сказали, что отметелили на улице мужика, отобрали бумажник, документы… Если бы Димка знал тогда, кто этот побитый мужик, сам бы наказал пацанов. Но не знал. Кузу он, понятно, про этот случай не рассказывал. Он вообще старался не распространяться о своей прошлой жизни, хотя и закончилась она всего пару месяцев назад. И, как Димка был уверен, бесповоротно. Хватит! Сейчас у него появился смысл жизни, который он искал все свои недолгие еще лета то в уличных драках, то в деньгах, то в ночном клубе «Краб»… Но оказалось, что этот смысл выглядит совершенно по-другому. Вот он, сидит напротив и курит уже третью сигарету подряд. Светловолосый, невыразимо притягательный, с огромными глазищами.

А Куз этот, хоть и еврей, был настоящим мужиком. Чувствовалась в нем внутренняя твердость, крутость какая-то… Оказывается, среди интеллигентов тоже настоящие люди встречаются. «С яйцами», как говорил Димка, желая похвалить человека. «С яйцами мужик»…

И советовал Куз что-то всегда по делу. Попусту не болтал, не ахал, не охал, руками не разводил. И сейчас, если сказал, что есть у него мысли, то, значит, что-то путное сообщит.

Димка потянулся, напряг мышцы, потом резко встряхнул руками. Он и сам засиделся в этой квартире. Застоялся, как молодой конь в стойле… Кажется, действительно пришло время выходить из «подполья».

ГЛАВА 3

Промышленная зона называлась «Парнас». Так странно именовалось огромное, в несколько десятков гектаров, пространство, застроенное ангарами, кирпичными постройками – с окнами и без окон, с цехами немыслимых каких-то заводов, обозначенных номерами, железнодорожными путями, подъемными кранами. Еще десять лет назад здесь кипела жизнь, скрипели механизмы, разгружали лес, металлические трубы, литье, прокат, станки, мебель, сантехнику. Вообще, почти все, что поступало в город или отправлялось отсюда в долгое путешествие по просторам Советского Союза.

К середине девяностых жизнь здесь словно замерла. Улочки, разделяющие всю промышленную зону на квадраты, опустели. Иногда по ним мягко проносился черный «мерс», везущий сосредоточенных людей в длинных пальто, которые затем исчезали в каком-нибудь ангаре. А вскоре уже не один «мерс», а три или четыре возвращались в город с «Парнаса». Растаможенные автомобили и другие, не многие, но ценные грузы тоже сейчас перебрасывались новым хозяевам России через этот мрачный перевалочный пункт.

Иномарки, сверкая полированными боками, спешили покинуть дикое место, шурша по улочкам, также не имеющим названий – Пятая, Шестая, угол Седьмой и Двенадцатой… Как в Нью-Йорке, но не совсем. Обитатели иных, даже не самых респектабельных нью-йоркских кварталов, думается, испытали бы определенный дискомфорт, окажись они ночью среди опустевших ангаров, зарослей бузины и кривых деревьев, выросших на пропитанной мазутом и бензином почве. Хотя скорее всего не это смутило бы свежего человека, откуда бы он ни был, случись ему оказаться на «Парнасе» впервые в жизни. Не деревья-мутанты и не молчаливые стальные стены ангаров.

Попавшему сюда могло показаться, что на много километров вокруг здесь нет ни одной живой души. Но это было не совсем так. Неожиданно из-за угла какого-нибудь грубого строения с облупившейся штукатуркой выходил угрюмый человек в черном ватнике. Он смотрел куда-то в сторону, но редкий прохожий понимал, что уже «сфотографирован» этим аборигеном и что равнодушие его взгляда деланное. Черный человек исчезал так же неприметно, как и появлялся.

Обитали здесь и другого рода люди. Когда двери какой-нибудь страшенной развалюхи вдруг открывались, оттуда выглядывал человек в костюме от Версаче. Затем, блеснув «Ролексом», он закрывал дверь, снова исчезая в своем, так сказать, жилье.

Своя, не бросавшаяся в глаза жизнь шла на «Парнасе», свои дела проворачивались здесь. Миллионы долларов перекачивались через грязную, заброшенную с виду промзону, и посторонним здесь делать было нечего. Не жаловали тут посторонних.

Не жаловал их и Панчуков.

Затушив окурок «Беломора» в пустой консервной банке, он сидел на замасленной, черной от времени и грязи табуреточке в углу пустого – если не считать двух КаМАЗов с прицепами – ангара. Новенькие машины, несмотря на свои внушительные размеры, выглядели в ангаре игрушечными. Панчуков, от нечего делать, ночью помыл их, избавив от грязи русских дорог. КаМАЗы пришли из Финляндии и на подъезде к Питеру успели так изгваздаться, что водилы, Серега и Андрюха, выйдя из кабин, ругались на чем свет стоит.

– У финников, бля, машинки были хоть к столу подавай. А здесь два метра проедешь – весь в говне…

Хозяин машин Виктор Степанович оставил «в помощь» Панчукову здоровенного детину в камуфляже и с коротким автоматом.

– Так надо, – сказал Виктор Степанович. – Ты сам знаешь, дед, какой сейчас беспредел… Ни за грош зарежут, так что Вова с тобой ночку посидит. В машинах – груз, так тебе с ним будет спокойнее.

– Да ни хрена тут не случится, – ответил Панчуков. – У нас тут тихо. Кому, на хрен, надо сюда лезть? Да и не выехать отсюда в город – везде посты, только позвонить, и все – повяжут в пять минут. Отсюда никто не сворует, это вам не Америка, понимаешь…

– Ладно, ладно, дед, чего тебе-то? Веселей будет…

Вова не понравился Панчукову. Из этих, из «новых»… Бугай эдакий – на таких пахать и пахать. А сидит, автоматом своим поигрывает, посмеивается… Козел сраный… Эх, время сейчас сучье, раньше бы быстро в оборот взяли… К станку, а если не хочешь – на лесоповал, милости просим… Сучье время… Порядку нету…

– Ну, дед, ты молодец, однако, – по утру сказал хозяин машин, впуская сквозь распахнутые ворота ангара лучи солнца. – Премия тебе полагается за такую работу.

Он кивнул на вымытые до блеска машины, затем посмотрел на бугая с автоматом:

– А ты, Вовик, хули? Хоть помог деду-то?

– Дождешься от них… – проворчал Панчуков.

– Ладно, – сказал Виктор Степанович. – Вовик, иди зови ребят.

Когда Вовик, молча повесив автомат на плечо, вышел из ангара, хозяин сказал, обращаясь к деду:

– Держи, старина, – и, вытащив из кармана несчитанную пачку отечественных купюр, положил их на табурет. – Да, дед, ты ведь и премию заслужил, – спохватился Виктор Степанович. – Правда, у меня наших больше нет… – Достав пятидесятидолларовую купюру, он положил ее на тот же табурет. – Пойдет?