вашей визы я такие суммы не выдаю.
Бояна, который написал на этой бумаге что-то такое, что повергло обычно
спокойного первого зама в легкое подобие паники, на Ваганяна и Толстикова,
подобострастно взирающих на шефа в надежде на его последнее, положительное
слово.
Владимир Владимирович. - Вряд ли. Нет в них масштаба".
дарования.
останавливаясь только на цифрах.
мы сами должны делать? Зачем ты нам нужен, вообще говоря, можешь пояснить?
Убеди меня, - сказал Вавилов, решив проверить парня на прочность. Пусть
попробует увернуться от такого наезда.
с вами говорили. Вы дали добро. Мы все подсчитали... Я не понимаю... Что-то
произошло? У нас денег нет?
плачу.
веселье.
растащился парень, и на прием - бабки просить. Кто ж ему денег-то даст,
такому торчку?"
открытой улыбкой. - Мне и Гольцман в Питере предлагал, и еще другие фирмы...
А я к вам - думал, вы же крутые... И вообще, мне в Москве нравится работать.
Со своими... Тем более все так удачно совпало.
пожал плечами.
стал акцентировать внимание на промашке подчиненного. Видимо, факт смерти
питерского музыканта серьезно пошатнул душевное равновесие Артура Ваганяна.
Горе. А этот старый сарай - от родителей еще остался. Такая, знаешь,
совковая постройка, нищета... Там он этого Лекова и держал. На Николину
боялся возить. А то, врубись, спалил бы хату на Николиной - вообще труба! Но
не в этом суть. А в том, что Леков сгорел. А Боян наш, - Ваганян посмотрел
на заскучавшего парня, - Боян, он что хочет делать? Программу по старым
хитам Василька.
кассеты он не слушал.
кабинете возникло некое напряжение.
надо денег? Двадцать штук?
сегодня-завтра собирался к Лекову ехать... А тут такое случилось. Ну, я
сразу к вам. Думаю, сейчас нужно время не терять, а делать, что называется,
по горячим следам. Извините...
почувствовал, что ему предлагается большое, перспективное дело. Не супер,
конечно, не гигантских масштабов, но вполне надежное и крепкое. А главное,
доходное. И что самое приятное, не было в этом деле никаких подводных
камней, никаких видимых сложностей. Начинать можно было хоть сегодня. И
прибыль, кажется, гарантирована.
Дерзайте, господа. Валера, - он посмотрел на Якунина, - давай профинансируй
все это дело. В рамках вот того, что здесь нарисовано. А потом мне отчет
дай, ну и все, как полагается. Идет?
кто там следующий!
тихое сопение, он с трудом повернулся на бок - шевелить головой было
невероятно сложно, и для того, чтобы узнать, кто дышит за его спиной, ему
пришлось аккуратно переместить все тело.
неестественно заломленные назад, бледную маленькую попку, длинные ноги,
свисающие со слишком короткой для них кровати.
Который час, интересно?"
а?
из привычных для того времени подпольных "квартирных" концертов. Ольга
сидела рядом с Митей на полу у самых ног Гребенщикова, который пел под
гитару, попивал красный портвейн и в особенно патетических местах своих
песен прикрывал глаза.
что-либо из того, что происходило в комнатке с низким потолком, набитой
народом, в этой клетушке, жилой секции блочного пятиэтажного "хрущевского"
дома. Для Матвеева исчез и дом, и Гребенщиков, и портвейн, стакан с которым
ему то и дело протягивали из-за спины.
музыке и иногда поднимала брови, словно внутренне не соглашаясь с особенно
вычурными поэтическими оборотами автора.
настолько "несоветской", что он тут же окрестил ее про себя "леди", хотя
девушка и была одета в потертые джинсы, дешевенькие совковые сандалии и
затрапезную футболочку, которую оттягивали вперед острые груди - судя по
всему, Оля не носила лифчика никогда в жизни.
посиделками с питьем портвейна и ночной же, купленной за десятку у таксиста,
бутылкой водки под утро, Митя увязался за Олей, говоря, что он обязательно
должен проводить девушку домой.
осталось ни у Мити, отдавшего последние рубли на ночную водку, ни у Ольги.
Они медленно брели по Московскому проспекту - Оля решила зайти к подруге,
которая жила неподалеку от метро "Электросила", и занять у нее трешку на
такси. Митя что-то без конца говорил, восхищался Гребенщиковым, сулил ему
большое будущее, махал руками, пел целые куплеты из его песен, а Ольга
молчала и, кажется, вовсе не слушала своего провожатого - шаркала себе
подошвами сандалий по асфальту и смотрела в сторону.
по боковой улочке, теряющейся среди заводских построек.
кирпичный забор, поднялись на последний этаж высокого, мрачного,
послевоенной постройки дома, и Оля позвонила в крошечный звонок,
прилепившийся к косяку обшарпанной коричневой двери.
прогулки улыбнулась. - Тут весело.
тяжелой музыки. С деревянным, виолончельным звуком тихо пела гитара, мерно
бухал барабан, тонкий пронзительный голос тянул вязкую, завораживающую
мелодию.
рубашке, завязанной на животе узлом.