силу и агрессивность, чем на дипломатические способности и интеллект.
Ушаков.
из-за этого его убили. Но что муж мой участвовал в этом... - Она посмотрела
на начальника уголовного розыска наивными глазами, и тот с удовлетворением
отметил, что она врет. Притом маскировала это дешевыми трюками, от чего
вранье сразу бросалось в глаза. Да, врать она любила, но не умела - это было
видно сразу.
вопросами. А потом огорошил "прямым ударом" в лоб:
произнесла она с неожиданным напором. - И не потому, что воспитание не
позволяло... Просто нужно знать моего мужа... покойного мужа, чтобы отпало
всякое желание шутить с ним...
некоторой брезгливостью - зажигалка была одноразовая, желтая, из тех,
которые продают в ларьке за пять рублей. Инесса презирала людей, которые
признают в вещах только утилитарное назначение. Она считала, что вещь должна
быть красивой и дорогой, пусть это и обычная зажигалка.
ему глаза в глаза, немножко с запозданием затянулась, повела плечами, и он
почувствовал, что внутри у него все подвело, а голова пошла кругом. И понял
- как дикарь Глушак попал в сети этой женщины. Одно ее присутствие навевало
туманные мечты. И в ее глазах было обещание и еще что-то, чему и слов нет.
Ох, хорошо бы... Но тут Ушаков взял себя в руки и скинул наваждение.
женскими чарами, обладает, и не стеснялась применять его.
заниматься?
увесистые банковские счета. Вместе с тем остались и договора, и
обязательства. Что вы со всем этим будете делать?
резче, чем надо, произнесла она, и Ушаков понял, что надавил на ее больное
место. Да, дама получила то, о чем мечтала, - это видно невооруженным глазом
и это не скроет маска скорби и траурное платье от Кардена. Чего она сейчас
боится больше всего на свете? Потерять все это. И на эту болевую точку надо
давить.
присел на стуле напротив гостьи. Он перешел на отечески заботливый тон и на
"ты". - То, что ты с нами не желаешь откровенничать, - я понимаю. Ты
считаешь, что разберешься с делами "Востока" сама. Только ты еще не
въезжаешь, в каком кипящем котле оказалась. И какие черти водятся в нашем
табачном омуте. Те, кто убил твоего мужа, могут однажды прийти и к тебе.
люди, которые тебе помогут.
нарочито, но читался в ее движениях намек на то, что затворницей после
смерти мужа она быть не стремится.
все, что знаешь, и не пытаться вести свои игры, Инесса. Иначе кончишь, как
муж. А ты за час беседы не сказала ничего... Думай, наследница состояния.
Думай...
вспоминай, Инесса. Чтобы потом не жалеть.
неподвижно в кресле и задумчиво разглядывал обитую деревянными панелями
стену напротив него. Интересные пироги получаются. Инесса ненавязчиво, но
упорно мечтала его притянуть на свою сторону. А так как другими науками не
владеет, то решить эту проблему собралась одним, так хорошо известным и
безотказным способом. Отсюда вопрос - на черта он ей сдался? Уж не из-за его
мужских достоинств - тут он лишними иллюзиями себя не тешил, зная, что таким
женщинам нужны богатые, удачливые мужчины, а не тощие безденежные кобели,
как он. Тогда что? Поддержка? Власть? Какая такая особенная власть у
начальника розыска? Вывод напрашивался сам - ей нужно быть в курсе хода
расследования. Зачем? Значит, ей есть что скрывать.
поделятся с нами, пока им пальцы в тиски не зажмешь.
Знаешь, с кем она от нас уехала?
Глава 5
КЛИНИКА ГУМБОЛЬДТА
такой и где находится. Он лежал весь в проводах в отдельной больничной
палате, рядом пиликала, как в рубке межзвездного корабля, какая-то сложная
аппаратура, раскладывая состояние пациента на кривые и графики. Медперсонал
над ним толковал по-немецки.
касаясь, провела тонкими пальцами по его груди. - Ничего.
означало, что из молодого, полного сил и энергии мужчины, ходящего, где
захочет, и занимающегося тем, чем заблагорассудится, в миг он превратился в
какую-то вещь, в безвольный предмет, как чемодан, - теперь не он идет, куда
захочет, а его доставляют, везут, пакуют. - Мне больно... Я не хочу...
линии на экранах, и слыша, как тревожно запиликала аппаратура. В палату
вбежала медсестра...
себя. Рядом была Лена, он видел, что ей тяжело, она находится на грани
нервного срыва, круги залегают под ее глазами все более глубокие, но его
почему-то это совершенно не волновало. Были вещи похуже.
едва не расстался с жизнью, но в конечном счете отделался легко и потихоньку
шел на поправку. Но этого не скажешь о его душе. Ее стервятниками терзали
страхи. Он возвратился с того света, постоял на краю пропасти, и одно
воспоминание об этом наполняло его холодным, стискивающим все внутри ужасом.
При этом его терзало не столько само сознание того, что человек смертей, и
не ощущение того, что он был уже практически за гранью смерти и чудом
вернулся обратно. Его терзали острыми осколками от разбитого стекла засевшие
в душе мельчайшие детали.
он застонал и сбросил с подноса бокал.
Тогда будто наяву вновь бил по ушам грохот выстрелов, по телу проходила
ледяная волна и все вокруг покрывалось налетом отвращения. Тисками
сдавливала память о безболезненном ударе пули в грудь. И мысли устремлялись
к тому Моменту. Он переживал его вновь. И во сне его тоже безболезненно, и
от того еще страшнее, барабанили пули. Он кричал, просыпался, чтобы в
очередной раз убедиться - ни пробуждение, ни сон не помогут. Во сне давят
кошмары. В яви живут воспоминания и тот проклятый вкус апельсинового сока на
губах. Когда его сознание прояснилось, он спросил: