Шмиэл Сандлер
Призраки в Тель-Авиве
30 марта 1998 года в полицейский участок южного Тель-Авива пришла
молодая женщина. Она была вся в слезах и долго не могла говорить.
Дежурный следственного отдела лейтенант Кадишман привычно поднес
пострадавшей стакан с водой:
- Что с вами случилось, мадам? - вежливо спросил он. Дрожащей рукой
женщина приняла воду и, судорожно отпив глоток, немного успокоилась:
- Меня зовут Елизавета Шварц - сказала она - я живу на улице Членова.
Вчера ко мне пришел дедушка.
И снова она ударилась в слезы, бурно переживая постигшее ее
несчастье.
- Госпожа Шварц, - сдержанно сказал полицейский, - может быть вам нужен
врач?
- Нет, что вы, - испугано, сказала женщина, - мне нужны вы, господин
инспектор.
- Тогда возьмите себя в руки и начните все по порядку. - Женщина
тяжело вздохнула:
- Вчера кто-то постучал к нам в дверь, я подумала, что это няня (она
никогда не пользуется звонком), но когда я открыла - это оказался старый
и больной человек. - "Надо же, какие подробности" - усмехнулся про себя
Кадишман.
- Он сказал вам что-нибудь?
- Нет, но мне показалось, что я уже где-то видела его.
- Может быть, он угрожал вам?
- Что вы, напротив, он смотрел на меня очень ласково. - Кадишман
удивленно вскинул бровь:
- Но что привело вас в такое состояние, мадам?
- Видите ли, он все разглядывал меня и молчал, и это мне не понравилось.
- Как долго вы молчали?
- Минуты две, наверное, потом я спросила - "Что вам угодно, господин?",
но он не ответил мне, а показал на шрам, пересекавший его бледное лицо.
- Давайте опустим художественные детали, - поморщился Кадишман, -
итак, он указал вам на свой шрам?
- Да, и я вдруг вспомнила кто это.
- Может быть, поделитесь воспоминаниями, мадам?
- Такой шрам был у моего деда. Я узнала его.
Женщина по инерции всхлипнула и лейтенант, боясь нового взрыва
рыданий, поспешно протянул ей стакан.
- Чем уж так насолил вам родной дедушка, что вы не можете говорить о
нем без слез?
Взбалмошные дамочки, подобные этой, обращались иногда в полицию по
совершенным пустякам.
- Он вошел в прихожую, - продолжала Елизавета, - внимательно оглядел
ее и вышел.
- Госпожа Шварц, - напомнил Кадишман, - люди, тем более близкие, имеют
обыкновение входить и выходить из прихожей...
- Я знаю об этом...
- Но почему вас это так взволновало? - Кадишман не мог взять в толк,
чего, собственно, от него добивается эта нервная дамочка.
- Видите ли, мой дедушка умер много лет назад, - угнетенно сказала
дама, наблюдая как у лейтенанта, вдруг перекосилось лицо.
Весной 1998 года Василию исполнилось двадцать шесть.
В двадцать лет он стал чемпионом Израиля по боксу и отправился в Америку
искать счастья на профессиональном ринге. Его первый бой широко
рекламировали все еврейские организации США, и проходил он в знаменитом
Медисон Сквер Гарден, знавшем боксеров куда более именитых, чем Вася.
Одна из газет, выходящая в Лос-Анджелесе на идиш, восторженно сравнивала
его с библейским Самсоном и предсказывала блистательную карьеру на
поприще мирового бокса. Увы, всем этим прогнозам не суждено было сбыться;
в первом же раунде, получив сильнейший нокаут от более техничного
чернокожего боксера, Василий навсегда оставил большой ринг и неожиданно
для всех женился на дочери бывшего академика, которая посоветовала ему
заняться мелким бизнесом. Именно с этого знаменательного события начались
все его неудачи.
Пробуя себя сначала в качестве владельца рыбного ресторана, а затем
оптового поставщика туалетной бумаги, Василий быстро спустил состояние
своих родителей, развелся с высокородной супругой, к которой перешла вся
его скромная недвижимость.
Академик тяжело принял развод единственной дочери, считал зятя жалким
продуктом еврейского пост модернизма и не сомневался в том, что "по этому
прохвосту плачет каталажка"
На израильском ринге Васе не было равных, но зарабатывать на жизнь в
качестве любителя нечего было и думать. У него был неплохо поставлен удар
справа, и это позволило ему некоторое время подрабатывать вышибалой в
одном из ресторанов южного Тель-Авива.
Однажды, повздорив с занудливым клиентом, усомнившимся в кошерности
поданной ему свинины, он не рассчитал силы, и блестящая серия боковых,
проведенная им в стиле незабвенного Роки Марчиано, имела весьма печальные
последствия.
Клиента между тем предупреждали, что дело он будет иметь с чемпионом
страны в среднем весе, но тот предпочел "Разбираться с шефом", вынудив
чемпиона пустить в ход свою коронку.
Выплатив пострадавшему компенсацию за нанесение ущерба, выразившегося в
сильнейшем сотрясении мозга, который, как оказалось, наличествовал все же
у того под кипой, он остался без единого гроша в кармане и серьезно
задумался о том, как бы ему устроить жизнь так, чтобы в дальнейшем не
размахивать кулаками.
* * *
Заявление Елизаветы Шварц было столь нелепым и абсурдным, что в первую
минуту Кадишман растерялся, и от неожиданности у него пересохло в горле.
Он и сам не прочь был отпить теперь глоток воды из стакана, который
минуту назад столь "любезно" предлагал этой экзальтированной даме.
- Почему вы решили, что это ваш умерший дедушка? - спросил Кадишман вдруг
осевшим голосом, - это вполне мог оказаться человек на него похожий?..
- Вы правы, - сказала Шварц, - поначалу я так и подумала, но другой
человек не стал бы вести себя так не - логично.
- В чем вы узрели отсутствие логики? - недоверчиво спросил лейтенант.
Он уже успел промочить горло, и в голосе его снова зазвучали насмешливые
нотки.
- Хотя бы в том, - запальчиво сказала Елизавета, - что приходит человек с
улицы, по-хозяйски оглядывает квартиру, будто вспоминает что-то и, не
проронив ни слова, столь же неожиданно покидает ее.
- Ваш дед, надо полагать, жил в этой квартире?
- Он оставил ее мне.
- Стало быть, он хорошо знал расположение комнат?
Кадишмана раздражала эта женщина.
Ей, наверное, кажется, что полиции больше нечего делать, кроме как
вытягивать слова из впечатлительных дамочек.
- Это была его квартира, - сказала Елизавета, досадуя на привередливого
лейтенанта, не понимавшего столь очевидных вещей.
- Странная история получается, мадам: дедушка ваш прибыл с того света,
чтобы навестить внучку, по которой слегка соскучился?
Елизавета робко пожала плечами, словно извиняясь за странную историю:
- Я и сама не знаю, что думать, господин инспектор.
- А нервы у вас, случаем, не пошаливают, мадам?
- Не знаю, - тихо вздохнула Елизавета, - мы с Гаври в последнее время
часто ссоримся...
- Кто такой Гаври? - сказал Кадишман, удивленный столь неожиданным
поворотом беседы.
- Гаври - это мой муж.
- Какое он имеет отношение ко всей этой, извините, истории?
- Мы бранимся с ним из-за детей, - сказала Елизавета, - у нас двойня -
девочка и мальчик. Он балует малышей, а я пытаюсь приучить их к порядку.
- Послушайте, госпожа Шварц, - возмутился Кадишман, - зачем вы
рассказываете мне все это, я ведь не педагог и даже не психолог, к вашему
сведению...
- Да, но должна же я вам сказать, как это было...
- Я следователь, мадам, - строго напомнил Кадишман, - и меня интересуют
одни лишь сухие факты!
- А я вам, что мокрые подаю? - вспылила Елизавета.
- Не надо нервничать, мадам!
- Я абсолютно спокойна, господин инспектор!