по тому, как он держался с Заярконским. И вообще, он был неподходящей
партией для герцогини. Прибыл в замок из непонятного далека, к которому
она никак не может привыкнуть, да и родословная его покрыта туманом. Слуг
вроде нет, живет в какой-то тесной конуре, а из предметов роскоши одна
лишь хрустальная пепельница, которая в их замке даже за плевательницу не
сошла бы. Гол, как сокол, а вот, поди, же, закрутил милашке голову, да и
рыцаря самого славного в Европе ни за что ни про что обидел. Неизвестно
еще чем вся эта история закончится. Герцог ведь не станет спускать обиды
какому-то непутевому господину без роду и племени. И что тогда будет с ее
драгоценным Ципулей, почему он должен страдать от бездумных интриг лихого
маркиза?
Колдуя над глазуньей, Заярконский не заметил, что в спальне вдруг все
подозрительно стихло. Ситуация не свойственная бывалому Василию; пробуждая
в даме чувственность, он имитировал обычно бурное дыхание, и его было
слышно за целый квартал. На сей раз вместо прерывистых вздохов маэстро,
Цион услышал пронзительный вопль герцогини. Это отнюдь не напоминало крик
страсти, и Цион опешил даже в первое мгновение - "Щипает он ее что ли?"
Пока он строил догадки, рассуждая о прогрессивной методе маркиза, и
разбивая о край сковородки очередное яйцо, Виолетта почуяла, что в спальне
происходит нечто неладное.
- Ципа, - сказала она насторожено, - там кого-то убивают.
- Не выдумывай, - беззаботно сказал Цион, - но на всякий случай пошел на
крики Алис. Войдя в спальню, он увидел могучего гиганта в олимпийском
костюме. Гигант стоял подле широкой бронзовой кровати (единственно ценная
вещь в доме Заярконского) в позе геркулеса схватившегося со львом и
картинно душил маэстро. Грубый шрам, пересекавший мужественное лицо
"олимпийца" не оставлял сомнений относительно того - кто именно удостоил
друзей своим "желанным" визитом. Он был невероятно силен, этот коварный
герцог, но не сильнее Васи, который железо в руках, конечно, не крошил
подобно свирепому рыцарю, но выдавить из картошки жижу вполне мог.
Алиса пыталась укусить незваного гостя, но легким движением плеча тот
отбросил ее далеко в сторону.
Ударившись затылком об угол книжного шкафа, герцогиня как-то враз обмякла
и медленно стала оседать на пол. Цион стоял у порога ни жив, ни мертв.
Как эта сволочь проникла в дом - дверь была заперта на ключ и окна
зарешечены? Никогда еще он не видел друга в столь беспомощном состоянии:
Балкруа удалось воспользоваться фактором внезапности, иначе бы ему не
справиться с маэстро, удар которого весил полтонны и мог успешно
раздробить челюсть молодцам покруче, чем железный герцог.
Обладая слабым здоровьем, Цион не знал, как помочь другу, но, вспомнив о
кнопке экстренного вызова полиции в нагрудном кармане куртки (подарок
комиссара), резко надавил на нее.
Сыщики, очевидно, находились рядом и ворвались в спальню почти сразу
после сигнала оруженосца. Разгневанный герцог успел перекрыть маэстро
кислород, но, увидев полицейских, бросил полузадушенного врага и, взвалив
на себя бесчувственную герцогиню, пошел из спальни. При этом ударом кулака
он проломил череп, преградившему ему путь копу, второй, отпрянув в угол,
пальнул рыцарю в спину, рискуя попасть в Алис.
- Не стрелять! - скомандовал Василий и ударил полицейского по руке. Пуля
пробила спортивную куртку Балкруа, не причинив ему вреда, а полицейский
быстро подобрал упавший пистолет и навел его на Васю:
- Я лейтенант Чомбе, - сказал он, - а тебе, парень, лучше стоять на
месте.
- Но он уйдет сейчас, - дернулся Василий, - ты что не видишь, мент?
- Спокойняк, - отвечал Чомбе, - внизу его ждет комиссар полиции, тебе
незачем волноваться, парень.
Герцог встряхнул для удобства, кулем свисавшую с плеча, Алис и неспешно,
будто прогуливаясь по каньону "Золотой попугай", скрылся за дверью
студенческой квартиры Циона.
Глава 34
- Таким образом, господа, человек, из-за которого вы не спите ночами,
абсолютно не причастен к пугающим вас аномальным явлениям. - Громко сказал
профессор Хульдаи и насмешливым взглядом обвел высокое собрание.
Это было очередное экстренное заседание членов правительственного
кабинета, где он, и другие авторитетные лица, третий час подряд излагали -
каждый свою точку зрения на "потусторонние" события имеющие быть в городе.
На сей раз, собрание достигло своего апогея, и мнения разделились уже к
началу второго часа; большую часть времени взмокший профессор усиленно
убеждал членов правительственного кабинета, что злобствующий ренегат -
академик Ашкенази в корне не прав, утверждая, что небезызвестный миру
иракский диктатор Садам Хусейн располагает средствами, могущими поставить
Израиль на колени. Министр обороны, один из первых проявивший интерес к
ядерному потенциалу Багдадского правителя, был явно задет насмешками
знаменитого ученого:
- Заблуждаетесь, профессор, - сказал он, - на меня лично, господин Хусейн
действует как снотворное.
Шутка министра оказалась весьма кстати и почти разрядила "высокое
напряжение", царившее в аудитории.
Временный Комитет по национальной безопасности, возглавляемый
профессором, был распущен неделю назад, и теперь он был поставлен во
главе, так называемой Государственной комиссии по национальной
безопасности, сформированной по личному указанию Натан-Ягова. Такая, на
первый взгляд, ничего не значащая трансформация в наименовании вновь
созданного института куда более, по расчету функционеров из канцелярии
главы правительства, соответствовала чрезвычайному положению, объявленному
в городе.
Надежда некоторых деятелей оппозиции на то, что Госкомиссию возглавит
академик Ашкенази, рассыпалась в прах. Несмотря на международный авторитет
академика, его кандидатура была отклонена большинством депутатов кнесета,
желающих подыграть премьер-министру.
Бывший действительный член академии наук СССР Сидор Лейбович Ашкенази не
отличался доброжелательностью и желчность его характера, переходящая в
откровенное пренебрежение ко всем смертным, мешали его нормальным
контактам с нужными людьми. В правительственных кругах строптивого ученого
считали несносным снобом, который даже в друзьях подозревает
злонамеренность, а от недругов ждет только подвоха. Он повсеместно обливал
нацию грязью, принижал ее историческое значение и даже сказал однажды с
высокой трибуны, что - "Древний аристократизм евреев выродился ныне в
элементарное хамство!"
Это и многие другие шокирующие заявления ученого воспринимались
современниками двояко: одни полагали, что академик прав, и евреям давно
пора пересмотреть свою завышенную самооценку в мире, поскольку это
озлобляет и без того агрессивно настроенных антисемитов, другие считали
его фразером и юдофобом с некоторыми отклонениями в психике.
- Сказать по совести, - пошутил по этому поводу более гибкий профессор
Хульдаи, - если и есть в нашем государстве параноики, которым по ночам
снится ракетный обстрел Тель-Авива, то доктор Ашкенази, несомненно, в их
числе!
Явно тенденциозная шутка в устах столь известной личности сыграла свою
зловещую роль, и когда речь зашла о человеке, способном оставаться
объективным в условиях жесткого прессинга, вызванного чрезвычайными
обстоятельствами, выбор пал на профессора Хульдаи, как на патриота и
ученого трезво оценивающего ситуацию с покойниками. Именно ему было
поручено, в кратчайший срок провести детальный анализ фактов и представить
правительству научное толкование тех загадочных явлений, которые
превратили в ад беззаботную до недавнего времени жизнь жителей большого
Тель-Авива. Вопрос о превентивном ударе на возможную провокацию Садама
Хусейна поднимался в этот вечер не раз, и теперь его снова выдвинул
министр обороны Израиля Ицхак Мордехай. Несмотря на свои
шапкозакидательские, еще неделю назад, прогнозы относительно войны с
Ираком, он побаивался необъявленной химической атаки со стороны
неуравновешенного диктатора.
- Так вы утверждаете, стало быть, что мы зря грешим на Садама? - снова
спросил он профессора с некоторым недоверием. Только что он солгал,
сказав, что Садам навевает на него сладкие сны; так же как и все
присутствующие в этом кабинете, он бодрствовал уже третьи сутки,
беспрестанно думая о происках багдадского правителя и пытаясь разобраться
в потоке противоречивой информации, поставляемой внешней разведкой страны.
- Разумеется, господин министр, - сказал Шломо Хульдаи, - к вашим, так
называемым, мертвецам сей жалкий параноик не имеет никакого отношения,
заявляю вам это со всей категоричностью.
- Зачем же вы сами то отмежевываетесь от покойников, профессор, -
обиделся министр обороны, - они такие же наши, как и ваши.
- Не будем придираться к словам, коллега, - сказал министр по внутренней
безопасности и с деланной озабоченностью обратился к профессору, -
господин Хульдаи, могли бы вы представить нам приемлемое объяснение
аномалиям, имеющим место в некоторых районах большого Тель-Авива?
- Разумеется, господа, мы считаем, что восстание мертвецов - ни что
иное, как результат смещения временных рамок между Настоящим и Прошлым. -
Он помолчал немного, выжидая, какова будет реакция на его сенсационное
заявление. Государственные мужи, однако, по-прежнему умно помалкивали, и
лишь министр внутренних дел, бывший уже в курсе данного дела (комиссар
полиции своевременно представил ему копии документов, добытые им в
кабинете ученого), с притворной озабоченностью попросил профессора
выражаться пояснее:
- Наша аудитория далека от науки и специальных терминов, - сказал он.
- Постараюсь быть предельно ясным, - с демонстративным сочувствием к
непонятливым слушателям, сказал профессор, - итак, господа к вышеназванной
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Прозоров Александр
Майер Стефани