предлагается убраться отсюда восвояси в родные края.
- И как можно скорее, - сказал Цион, грозно вытирая рот салфеткой.
Люди комиссара вокруг прибавили ему уверенности, и он счел возможным
говорить дерзко.
- Только с тобой, милочка, - развязно сказал герцог, не замечая Циона и
коварно улыбнувшись герцогине, - ты ведь знаешь, как я тебя люблю.
- Сволочь, - побледнела от злости Ривка, - а обо мне ты подумал?
- Ты вернешься домой, женщина, - по-хозяйски, будто речь шла о деле давно
уже решенном, вмешался комиссар.
- Ах, иди ты... - послала Ривка суженого и, повернувшись к Балкруа,
принялась жалобно хныкать, - милый, ты хочешь меня покинуть ради этой
сушеной воблы...
- Отстань! - злобно бросил Балкруа, - надоела...
- Не смей говорить так с моей женой, - взорвался комиссар. Герцог извлек
из кожаного чехла миниатюрный топорик, а комиссар вырвал из кобуры старый
"Кольт", смахнув при этом на пол тарелку с пельменями. Тарелка со звоном
раскололась, переполошив обеспокоенных официантов.
- Не боись, герцог, - сказал Заярконский, - его пуля тебя не возьмет.
Уроки де Хаимова не прошли даром, он уже не боялся Вольфа и даже герцога,
который после сытной порции любимого им мяса выглядел непривычно
подобревшим.
- Предатель! - гневно воскликнул комиссар, - я пристрелю тебя, как
собаку! - Он направил кольт на Циона.
- Ой, напугал, - усмехнулся Цион и пожалел, что рядом нет Васи, он оценил
бы его железное хладнокровие.
- Господа, рыцари, - поспешно вмешалась Алис, - мы ведь собрались здесь
совсем для иных целей, не правда ли?
Два дня упорной тренировки и дружеского участия со стороны коротконожки
превратили Кадишмана в искусного стенолаза.
- Будь внимательнее, - сказал коротконожка, - на стенах нашего брата
кончают наиболее часто.
- Постараюсь, - пообещал Кадишман.
- Настрой усы по ветру, - не унимался коротконожка, - и чуть что, ныряй
вниз без раздумий.
Новый приятель показал ему, как следует настраивать усы:
- Имей в виду, - Габай метает обувь без промаха.
Имя ненавистного соседа вызывало у Кадишмана дрожь в теле. Дожидаясь
прихода председателя домовой комиссии, он вспомнил, как перехватил однажды
его откровенно похотливый взгляд, будто бы случайно скользнувший по
изящной фигуре Берты. Уже тогда лейтенант хотел дать домкому по морде, но
не решился портить отношения с соседом. А надо было. Ох, как надо было
врезать разочек по самодовольной жирной физиономии этого Альфонса. Самое
ужасное было в том, что Берта ведь отвечала ему взаимностью.
* * *
Габай явился на следующий день.
Пришел, открыто, не таясь, и будь его собственная жена немного
наблюдательнее, ей ничего не стоило бы уличить мужа в неверности.
Габаи жили этажом ниже. Лейтенант никогда не знался с соседом, но Берта
покупала овощи в его ларьке, и он был так любезен, что предложил однажды
открыть кредит в своем поганом заведении. В этом не было нужды, но Габай
настоял на своем и, чтобы угодить клиентам, наладил бесплатную доставку
овощей на дом. Теперь лейтенант понимал, почему он так старался.
Чтобы отчетливее разглядеть торговца, повадившегося в постель к Берте,
Кадишман взобрался на потолок. Он долго карабкался, вверх рискуя сорваться
и повредить усы, но похотливое хрюканье потного Габая, упражнявшегося в
сексе с его супругой, придало ему силы. Добравшись до цели, он с
замиранием духа глянул вниз и увидел взмокшую спину домкома, старательно
выполнявшего свою любовную работу. Он не сразу разглядел под ним жену,
но, узнав ее по трепещущим ногам, согнутым в коленках, похолодел от
ужаса. "Что же ты натворила то, милая?" Глаза у Берты был закрыты (как же
иначе, ведь ей хорошо с ним), но она открыла их и он, страстно мечтавший в
Одиночном мире взглянуть в "синие озера" любимой, не увидел в них
раскаяния.
- Таракан! - пугливо вскрикнула Берта, увидев его, и вздрогнула под
Габаем. Домком не сразу отозвался на крик, и Кадишман успел повернуть
назад, памятуя о словах коротконожки. Но далеко он не ушел; Габай нехотя
сполз с кровати, схватил с полу тапок (его, между прочим, тапок) и с силой
зашвырнул в таракана. Снаряд со свистом врезался в грязную стену всего
лишь в миллиметре от трепещущего Кадишмана. Все произошло так быстро, что
даже усы его не успели отреагировать, на что так надеялся коротконожка.
Взрывной волной лейтенанта сбросило на пол. Он упал на спину с большой
высоты, но боли не почувствовал. Беспомощно шевеля в воздухе тонкими
лапками, он увидел над собой перекошенное от злобы лицо Габая, готовившего
повторный удар. Надо было спасать шкуру, но перевернуться и встать на ноги
ему никак не удавалось. Несмотря на все усилия, он только слабо дергал
мохнатыми культями и в страхе шевелил усами. Габай нагнулся, отыскивая
второй тапок. "Умереть в своем доме от руки любовника" Кадишману стало
смешно. Он сделал отчаянное усилие, перекатился на живот и, не веря своему
счастью, торопливо засеменил под кровать. Едва он вступил в спасительную
темень своего излюбленного укрытия, как раздался оглушительный шлепок
второго тапка. И на сей раз, Габай промахнулся. Это было, по словам
эрудированного коротконожки, счастливым стечением обстоятельств.
Несомненно, от Кадишмана осталось бы мокрое место, окажись яростный
любовник чуточку поточнее.
Переведя дыхание и успокоившись, он увидел коротконожку, с ужасом
наблюдавшего за злоключениями везучего друга:
- Ну, дядя, ты просто с усами родился, - сказал он восхищенно, - этот
Габай ни разу еще не промахнулся. Такая дрянь...
- Знаю, - сказал Кадишман.
- Предлагаю обгадить ему стейк, - сказал усатый великан, - и тем
отпраздновать твое боевое крещение.
- Браво! - поддержал коротконожка, - я всегда готов на доброе дело.
Приняв участие в коллективных испражнениях на стейк, заботливо
приготовленный для любовника Бертой, Кадишман почувствовал облегчение,
когда утомленный Габай надкусил мясо и понял, что над ним уже поработали
тараканы.
- Опять эта мразь постаралась! - сказал он, сделал недовольную гримасу,
выплевывая стейк. Испуганная Берта засуетилась, вытаскивая из холодильника
рыбные котлеты, купленные еще Кадишманом.
Наевшись, Габай взасос поцеловал соседку и выскользнул из квартиры,
загадочно шепнув ей на прощание:
- Что я тебе принесу завтра, Берта!
В разгар переговоров в "А-пропо" Исмаилу вдруг позвонили на сотку:
- Это я, - кричал в трубку сержант Альтерман, - вы узнаете меня, шеф?
- Чего надо? - оборвал Исмаил, не очень приветливым тоном. Он не любил,
когда подчиненные фамильярничают с ним. Ему казалось, что тем самым они
подчеркивают его арабское происхождение. Как правило, никто в подобных
случаях не собирался что-либо подчеркивать, просто люди хорошо к нему
относились, но вновь назначенный заместитель комиссара полиции был
обладателем обостренного комплекса неполноценности, свойственного почти
всем представителям этнических меньшинств в стране, и ничего не мог
поделать с собой. Он лишь внутренне обижался на "высокомерных евреев" и
говорил дерзости, за которые ему потом было стыдно.
- Мне повезло, шеф, я сел на хвост мертвецу! - радостно орал в трубку
Альтерман.
- Меня не интересует на кого ты там сел, - прервал подчиненного Исмаил, -
говори конкретно, что надо?
Ему вменялось оберегать бесценного шефа от возможных происков герцога, а
тут, всякие ослы отвлекают его от прямых обязанностей.
- На центральном автовокзале, по сведениям моих агентов, находится
однорукий Румын, - выпалил сержант Альтерман, ожидая одобрения со стороны
зама. Но Зам. был неприступен, как айсберг:
- Ну так бери его, - равнодушно сказал он, - чего ты там телишься, Абрам?
- Не Абрам, я - а Иов, шеф, - обижено напомнил Альтерман, - здесь слишком
много народу, поднимется паника, люди передавят друг друга...
- Что же ты от меня то хочешь, сержант?
- Получить ваше "Добро", шеф...
Так же как Альтерман и любой другой, мало-мальски значащий в полиции чин,
Исмаил не посмел бы решать подобные вопросы единолично. Упустишь мертвяка,
а потом газеты поднимут такую шумиху - до конца дней не отмоешься. Нет, уж
лучше доложить Вольфу
Но комиссару в это время было не до зама, и он грубо отослал его
подальше, пробудив, тем самым придремавший было в подчиненном комплекс
Посняков Андрей
Мурич Виктор
Свержин Владимир
Конан-Дойль Артур
Василенко Иван
Жюль Верн