Чтение 17–й страницы книги ~След нумизмата~

-- Поручик от артиллерии.

-- Выражаю вам свое соболезнование, -- склонил голову Обухов, впрочем, не
сняв при этом фуражки. Затем он машинально, по привычке, сделал два шага
влево, затем прошел назад и, только выдержав паузу, протянул Соболевской
странную монету.

-- Скажите, сударыня, откуда это у вас?

Лицо женщины дрогнуло, но ответила она так же твердо, хотя по-прежнему
тихим голосом.

-- Эту монету подарил мне муж мой, Соболевский Алексей Александрович,
еще будучи моим женихом.

-- Подобные монеты не имели хождения в Российской империи. И императора
Константина Первого, изволю вам напомнить, не было.

-- Да, я знаю. Как мне объяснял покойный муж, подобных монет было
отпечатано всего несколько экземпляров. Произошло это в период
междуцарствия, после смерти Александра Благословенного и воцарения Николая
Павловича. В это время Алеша служил в Министерстве финансов чиновником по
особым поручениям, -- Соболевская торопливо открыла небольшую дамскую
сумочку, обшитую мелким вытертым бисером, и протянула квартальному сложенный
вчетверо листок. -- Это собственноручное объяснение Алексея Александровича о
том, как к нему попала монета.

Обухов быстро прочитал листок, задержал взгляд на подписи Соболевского
и положил бумагу на стол.

-- Как же вы после этого очутились в Тобольске? -- спросил он.

-- Алешу перевели сначала в Сызрань, ну а потом уже в Тобольск,
управляющим государственного банка, -- пояснила Соболевская.

Обухов удивился.

"В такие места обычно отправляют за провинность. Карьера явно шла вниз.
И зачем она хлопочет о пенсии за сына, ведь банкир даже в Тобольске как
минимум на два чина выше в табели о рангах, чем поручик артиллерии? У его
семьи и пенсия должна быть выше."

-- Мой муж умер в пятидесятом году, -- как-то поспешно добавила женщина,
и это отнюдь не развеяло недоумения Обухова.

-- Меня заинтересовала эта вещичка, -- квартальный надзиратель покрутил в
пальцах монету. -- Ваше счастье, что она попала именно ко мне. Любой другой
полицейский чин просто бы завел дознание по столь необычному случаю. А оно
могло кончиться плохо, вплоть до заведения дела о распространении фальшивых
государственных знаков.

Обухов значительно посмотрел на вдову. Соболевская явно растерялась,
лицо ее побледнело. Она никак не думала, что дело может повернуться подобным
образом. Как раз на такую реакцию и рассчитывал чрезвычайно опытный в
психологии квартальный. Сделав традиционных два шага влево и вернувшись на
место, он нанес свой главный удар:

-- Я могу предложить вам за эту монету тридцать рублей ассигнациями.

-- Всего лишь?! -- вырвалось из уст вдовы. -- Но Алеша говорил, что она
стоит гораздо больше. Я рассчитывала ее продать хотя бы рублей за... триста.

Обухов засмеялся. Делал он это тяжело, равномерно. У квартального даже
лицо побагровело, перед глазами поплыли яркие извивающиеся светлячки, в
голову ударил прилив крови, что с ним частенько случалось в последнее время.
Отсмеявшись, он вытащил из внутреннего кармана шинели портмоне и положил на
стол перед Соболевской три десятирублевых банковских билета.

-- Берите, это все, что могу вам предложить.

-- Но хотя бы еще сто рублей! -- умоляющим тоном попросила вдова. -- У
меня не осталось в столице ни друзей, ни родных. А мне жить в
Санкт-Петербурге еще как минимум два месяца, я уже и кольцо обручальное
заложила в ломбард, последнюю память о муже.

Обухов отрицательно покачал головой:

-- Увы, ничем не могу помочь. Желаю удачи в делах, мадам!

Квартальный сделал под козырек, отвернулся и вышел из комнаты,
скользнув цепким взглядом по фигуре Сычина, еле успевшего отскочить от
замочной скважины. Полицейский сделал два шага вперед, но затем обернулся к
старику.

-- А ты, милейший, запомни: три покойника за неделю -- это слишком много!
У тебя меблированные комнаты, а не лазарет. Смотри мне!

Произведя это внушение, Обухов покинул столь нелюбимое им заведение,
пробормотав на ходу:

-- И все-таки здесь воняет лошадьми.

А Сычин, проводив квартального взглядом, разогнулся, стер с лица
угодливую улыбку и без стука вошел в двенадцатый номер.

В тот же вечер Обухов, облаченный в домашний халат, при свете шести
свечей разглядывал в большую лупу свое приобретение. Позаимствовав у вдовы
аптекаря медицинские весы, он уже убедился, что вес монеты соответствует
выбитому номиналу. Удивило квартального, что на гурте монеты также
присутствовала соответствующая надпись. В купленном у той же вдовы
Косинского каталоге Шуберта про это ничего не было сказано. Но вглядываясь в
четко прорисованный профиль Константина, изображение орла, расположение цифр
и букв, Обухов снова и снова убеждался, что это подлинник, а не кустарная
подделка. За этим рублевиком явно просматривался Санкт-Петербургский
монетный двор.

Отложив, наконец, монету в сторону, Михаил Львович откинулся на спинку
стула и довольно улыбнулся. Приятное ощущение редкой удачи переполнило его
душу благостной расслабленностью.

"Жалко, что поляк не дожил до этого дня, -- подумал полицейский о
Косинском. -- Вот бы я утер ему нос. Впрочем, я и так перекупил его
коллекцию. Тридцать старинных монет за пятьдесят рублей, весьма по-божески.
Надо бы еще навести справки про этих Соболевских -- нет ли тут какого
подвоха".

В архив он сумел выбраться лишь через три дня. Подвернулась
необходимость навести справки об одном попе-расстриге из Тобольска,
задержанном в трактире за редкостное буйство с членовредительством. В этот
же запрос Обухов вписал и Соболевского, а зная о сроках прохождения подобных
бумаг в канцеляриях, квартальный в архив отправился сам. Имел он там
кое-каких старых знакомых, так что тем же вечером опять у себя на квартире
Обухов перечитывал полученную справку: "Коллежский асессор Соболевский А.А.
за растрату государственных средств отдан под суд и лишен всех званий и
чинов. Умер в тюрьме во время дознания по причине слабого здоровья,
подорванного постоянным пьянством. Сын означенного Соболевского обучался в
кадетском корпусе за казенный кошт. Выпущен из училища в 1854 году в чине
подпоручика."

"Теперь понятно, почему Соболевская вела себя столь странно", -- подумал
Обухов и аккуратно подклеил справку в черную коленкоровую тетрадь,
позаимствованную им из казенной части. Ранее он туда же вклеил листок,
полученный от Соболевской, тщательно, хотя и формальным языком, вписал
подробности получения им монеты.

Обухов привык к педантизму в канцелярских делах, подобную привычку
переносил и на личную жизнь. Уже засыпая, квартальный подумал: "Надо
заказать для этой монеты особую коробочку. Все-таки вещь редкая".

Спустя три недели после того памятного торга Обухов неторопливо
шествовал от своего дома к полицейскому участку. Чуть впереди него из
переулка вывернули дроги на санном ходу с парой невзрачных лошаденок,
понукаемых оборванцем кучером. На санях что-то лежало, прикрытое дерюгой.
Квартальный сразу понял, что везут покойника. Это негласно подтверждала
внушительная фигура Жмыхова, двигавшегося рядом с санями. Оглянувшись и
увидев своего непосредственного начальника, городовой приказал вознице
остановиться и рявкнул свое звероподобное:

-- Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

-- Здорово, братец, кого везешь?

-- Покойницу нашли, ваш благородь, на Волчьем пустыре. Судя по всему,
замерзла.

-- Покажи.

Жмыхов с готовностью склонился над дрогами, но предупредил:

-- Лицо и ноги собаки объели, ваш бродь.

Зрелище было, конечно, ужасное, но Обухов в жизни видел и не такое.
Посмотрев на красную маску, оставшуюся вместо лица, квартальный
перекрестился, хотел было уже сказать, чтобы городовой прикрыл тело, но
неожиданно узнал бисерную сумочку, навек зажатую в побелевших руках
покойной. У Михаила Львовича даже рука застыла в последнем движении
крестного знамения, у левого плеча. Чуть растерянно он посмотрел на
городового, потом спросил:

-- Так ты думаешь, она сама замерзла?

-- Так точно, ваш бродь! Видите, -- Жмыхов показал на странно согнутые
ноги и руки покойной. -- Сидела на пеньке, потом замерзла и завалилась набок.
А может, это ее собаки свалили.

"Сычин все-таки выгнал ее из своих вонючих номеров," -- подумал Обухов,
совершая еще одно крестное знамение.

-- Ну вези ее дальше, на съезжую. Я сейчас подойду.

Он еще раз глянул на зажатую в руках покойной вытертую сумочку с
остатками бисера и сделал разрешающий жест саням двигаться дальше.

Отстав подальше от печального обоза, Обухов остановился на перекрестке,
нашел глазами кресты ближайшей церкви и, сняв свою форменную мерлушковую
шапку, снова перекрестился. Впервые за долгие годы в душе у полицейского
шевельнулось что-то вроде угрызения совести. Это чувство как-то притупилось
под воздействием ежедневно встречаемой им мерзости и грязи. Уже уходя с
перекрестка, Обухов пробормотал себе под нос:

-- Надо будет заказать молебен за упокой ее души.

Часть вторая
1. СТУПЕНИ ВНИЗ.

Силин буквально в последнюю секунду успел вскочить на утреннюю
электричку. Первые полчаса он простоял в тамбуре, народу было полно, в вагон
не пробиться, да он и не пытался это сделать. Нумизмат боялся оказаться на