Чтение 42–й страницы книги ~Одна тень на двоих~

- Данилов, я считаю, что нужно обратиться в милицию, - сказала Марта
твердо. Он усмехнулся.

- Давай обратимся, - согласился он любезно. - Что мы там скажем?

- Что разгромили дом Тимофея Ильича Кольцова, и ударили по голове его
охранника, и написали на стене странную надпись голубой краской, что в
постель тебе подкинули окровавленную рубаху - кстати, непонятно, чья там
кровь, - а потом на зеркале...

- А Тимофей Ильич, и даже не он сам, а кто-нибудь из его окружения
скажет, что у меня бред и никакой дом не громили. Он сразу не позволил
вызвать милицию. Охранник упал с лестницы и ударился головой. Все
остальное .чистой воды бред. Окровавленная рубаха в спальне, на зеркале
написано "Ты виноват" - ну и что? Никого не убили и даже не покалечили.
Никакого, - Данилов поискал слово, - состава преступления нет;

- А машина? Которая хотела тебя сбить?

- Мало ли пьяных гоняет по вечерам!

- То есть в милицию мы не пойдем, - подытожила Марта злобно.

- Нет. Не пойдем.

- Ну и черт с тобой.

Оставшись в одиночестве, Данилов аккуратно соскоблил с зеркала все
розовое, что там было, и сунул лопаточку в коробку из-под туалетной
воды. Он и сам не знал, что будет делать с этими "вещественными
доказательствами". Потом тщательно - три раза подряд - вымыл зеркало и
стену и побрызгал какой-то химией из плоской бутылки. На бутылке было
написано, что она "возвращает блеск".

Потом, стараясь не смотреть, вытащил из ванны свою бывшую рубашку и
вместе с пиджаком запихал в пакет. Пакет придется вынести до прихода
Нинель Альбертовны. Ее расспросов Данилов бы не вынес.

- Я подумал, - сказал он, вернувшись в гостиную, где Марта в
одиночестве с мстительным видом поедала огромный ломоть жареного мяса, -
почему рубаху, ту, концертную, мне подложили в спальню, а зеркало
раскрасили именно в ванной?

- И почему?

- Я однажды слышал, что человек больше всего пугается, если находит
паука под своим одеялом. Если сидишь на траве, а паук ползет по твоему
ботинку, пугаешься куда меньше.

Марта перестала жевать.

- И что?

- Ты боишься, если что-то гадкое оказывается рядом с тобой, когда ты
особенно беззащитен. Спальня и ванная - это такое очень личное
пространство.

То, что там был кто-то чужой да еще делал что-то отвратительное,
выбивает из колеи куда сильнее, чем... чем, если бы на кухне
переколотили всю посуду.

Марта смотрела на него с внимательным и напряженным сочувствием.

Данилов встал и принес из кармана дубленки сигареты.

- Когда я нашел ту рубаху, то решил, что спятил, - сказал он твердо и
взглянул Марте в глаза. - Я боюсь спятить с шестнадцати лет. Я не мог
выступать, мне казалось, что у рояля сейчас упадет крышка и отрежет мне
пальцы.

Я боялся не только зала, но и рояля. До сих пор вижу во сне, что мне
отрывает пальцы и затягивает внутрь, в рояль. Полночи я был уверен, что
сошел с ума, а потом все-таки понял, что еще нет. Если бы я сегодня
приехал один, да еще с дыркой в груди, и увидел эту надпись, не знаю,
что со мной было бы. Ты нормально переносишь табачный дым?

- Я отлично переношу табачный дым, - уверила его Марта немного
дрожащим голосом. Она даже не подозревала, что Данилов боится
сумасшествия.

Данилов с его уравновешенностью, сдержанностью, рассудочностью, с его
логическим умом и твердым представлением обо всем на свете!

- Но зачем? - задала она вопрос, на который Данилов никак не мог
ответить сам, - зачем?!

- Не знаю.

- А машина? Она должна была тебя... убить?

- Думаю, что нет, - произнес он задумчиво, - убить машиной - очень
ненадежный способ. Можно сильно ударить, покалечить, изуродовать, но нет
никаких гарантий, что человек, которого сбила машина, непременно умрет.
Мне кажется, что дело вовсе не в моей смерти...

- Но даже если бы она тебя просто покалечила, - закричала Марта, -
все равно тебя увезли бы в больницу и ты не прочитал бы этого дурацкого
послания на зеркале!

- Я думаю, что он - или она - видел, что меня не покалечил.

Марта замерла перед ним столбиком, как суслик в свете автомобильных
фар. И глаза у нее стали круглые, тоже как у суслика.

- Как... видел?

- Очень просто. Он заехал за угол, припарковал машину и вернулся
посмотреть на плоды трудов своих.

- Он... видел нас? Видел, как мы там ковырялись? В снегу?!

- Думаю, что да. А потом он приехал сюда, влез на балкон и написал,
что я виноват. Чтобы я получил сполна.

- Почему ты решил, что он влез после того, как стукнул тебя машиной?

Зачем было лезть, когда времени совсем не оставалось и ты мог в любой
момент вернуться?!

- В спальне на полу снег с ботинка. Снег бы растаял, если бы лежал
долго. Он ушел за несколько минут до нас. Снег не успел растаять.

Марта стиснула кулачки.

- Данилов, иди в милицию.

- Хочешь вина, Мартышка? Или тебе нельзя?

- Ты уже спрашивал. Мне можно.

Он действительно спрашивал, только теперь ему казалось, что его
вопрос и ее ответ были в другой жизни. Он задавал этот вопрос в пятницу
вечером. А сегодня вечер среды. Вот как. Полвека прошло.

- Он тебя изведет, этот придурок! - проговорила Марта, и голос у нее
опять задрожал. - Ты же сам сказал, что тебе показалось, что ты
сумасшедший!

Так нельзя. С этим нужно что-то делать.

- С этим как раз ничего не нужно делать. Мне двадцать пять лет
кажется, что я сумасшедший.

- Данилов! - Она, даже ногой топнула.

- Что?

- Ничего.

- Вот именно, - сказал он и улыбнулся. Если бы не Марта, сегодня
ночью он бы точно сошел с ума. Она даже не подозревает, как близко это
подошло к нему и каким свободным и счастливым - несмотря ни на что - он
чувствует себя сейчас, просто потому, что это опять прошло мимо. Пока.

Он глотнул вина и закурил новую сигарету. Марта положила ему мяса.

- Только оно остыло, наверное. Хочешь, я подогрею?

- Нет, спасибо.

- Если на зеркале помада, значит, это женщина. Правильно, Данилов?

- Нет. Не правильно.

- Почему?

Он улыбнулся, сморщив сухие губы. Как обычно - он сам и не думал
улыбаться. Улыбнулись только губы.

- В моей квартире батарея французских духов и полка с кружевным
бельем.

Это не означает, что я женщина.

Марта покраснела. Духи и белье принадлежали ей. Она привезла к нему
кое-какое свое барахлишко, когда поняла, что, оставаясь у него ночевать,
утром не знает, во что переодеться. Было не только белье. Были джинсы,
майки, свитер и даже один офисный костюм, на всякий случай.

- Все равно ты не носишь в кармане мою губную помаду.

- Не ношу. Но если бы ты ее уронила или потеряла, я бы подобрал ее и
положил в карман.

Что-то промелькнуло у него в голове, связанное с этой помадой.

Промелькнуло слишком быстро, и он не успел понять, что именно.

Да. Если бы Марта уронила помаду, он поднял бы ее и положил в карман.

Данилов замер, пытаясь вернуть мелькнувшую мысль-воспоминание, но
безуспешно.

- Данилов, если ты не хочешь идти в милицию, ты должен в конце концов
сесть и подумать серьезно, - сказала она назидательным тоном, как будто
до этого он думал несерьезно! - У тебя есть враги? Какие-нибудь ужасные,
смертельные враги, как в кино?

- В кино? - переспросил Данилов.

- У каждого горца есть свой враг, поэтому каждый уважающий себя горец
носит под подкладкой плаща двухметровый меч. Чтобы ему не отрубили
голову. В конце должен остаться только один.

- У меня нет двухметрового меча под подкладкой, - признался Данилов с
сожалением, - но у меня есть блокнот и ручка.

- Какая ручка? - не поняла Марта.

- "Паркер", - сказал Данилов, - поставь кофе. Из кабинета он принес
записную книжку и ручку. Он привык записывать все, что ему было
необходимо для работы и жизни. Даже то, что нужно купить апельсины, он
всегда записывал. Это началось еще в школе и продолжалось всю жизнь.

- Значит, так. Корчагин, Таня Катко и Ирина, это мои сотрудники, - он
строчил в блокноте, - они знали, что я строю дом для Кольцовых, и знали,
что в субботу утром я должен там быть. Лида, Веник и Знаменская тоже
знали. Они все звонили в пятницу в офис, и Ира им сообщила, что я
собираюсь на Рижское шоссе.

Грозовский не звонил и вообще про Кольцова знать не мог, тем не менее
откуда-то знает.

- Слухом земля полнится, - сказала Марта и подлила Данилову вина.