Чтение 40–й страницы книги ~ИСТИНА~

На стене аэровокзала Домодедово висело объявление о розыске. С него
смотрела фотография человека в кепке, надвинутой на лоб, в больших темных
очках и с усиками. Не похож, но овал лица и подбородок его.

Объявление кричало: <Обезвредить преступника>. Люди останавливались и
читали: <Товарищи! Уголовный розыск ГУВД Московской области
разыскивает...>

Разыскивает! Разыскивает! Разыскивает!

Ему показалось, что это слово кричат люди, стоящие на площади,
милиционер у стеклянных дверей повторяет его. Отдаваясь под сводами
аэровокзала, оно вырывается на площадь, и ветер разносит краткое:
Разыскивается! Разыскивается! Разыскивается!

Он остановился, бесконечно читая одни и те же слова, но не понимая их
смысла. В нем поселилась звенящая пустота, в которой, заслоняя все
остальные чувства, рождался страх. Он ощущал его, как боль, начинающуюся с
секундного укола, а потом заполняющую все существо.

На ватных ногах он вошел в двери аэропорта. Голос внутри него
повторил: <Разыскивается!> Не видя никого, словно больной, подошел к
стойке регистрации. И опять то же слово... Но здесь он собрался. Сразу же.
Многолетнее ощущение опасности, с которым практически сжился, ставшее для
него таким же обычным, как утренняя гимнастика, выработало некую иммунную
систему. На смену страху, как всегда, пришла ненависть. Ко всем. К
стоящему впереди него парню в кожаной куртке, к хорошенькой девушке в
синей форме, регистрирующей билеты, к здоровым ребятам, таскающим
чемоданы.

- У вас нет багажа, товарищ Соколов? - спросила девушка.

- Только сумка.

- Поставьте, пожалуйста, на весы.

Он поставил, улыбнулся. Улыбка получилась как приклеенная.

- Она легкая.

Спокойствие пришло, голос, бьющийся внутри, замолк.

- У меня в сумке металлические игрушки, - сказал он офицеру милиции,
досматривающему ручной багаж, - боюсь, ваша установка будет сильно
жужжать.

Молодой лейтенант внимательно посмотрел на него, увидел многорядовую
колодку, две нашивки за ранения и сказал:

- Раскройте сумку.

Он раскрыл. Железная дорога, здоровенный автокран, электрический
луноход.

- Внукам, наверное? - улыбнулся лейтенант.

- Да, внукам.

Лейтенант опять взглянул на колодку. Видать, неплохо повоевал этот
человек, если получил такие ордена.

- Проходите.

И он прошел. А пистолет был аккуратно спрятан в детских игрушках. Они
были специально сделанные.

Когда бортпроводница разносила воду, он выпил таблетку, которую ему
дали с собой. Такими таблетками пользовались солдаты-диверсанты.
Действовали они стремительно. И он сразу же почувствовал прилив сил, мозг
работал сосредоточенно и спокойно, страх ушел.

Через два часа сорок минут пятьсот семнадцатый рейс прибыл в
Петропавловск. Северный Казахстан...

В аэропорту через справочную он узнал телефон, позвонил в таксопарк и
выяснил, что Сичкарь работает после семнадцати часов.

Самолет на Москву улетал лишь на следующий день, в пять двадцать, но
был хороший рейс на Караганду, и он на всякий случай взял билет.

Адрес Сичкаря у него был. Спасибо Бурмину. Взял он у него и карту
города. Что-что, а разбираться в картах он умел. На автобусе добрался до
центра, потом пересел на другой. Вылез у завода малолитражных двигателей.
Отсюда нужно было идти пешком.

По улицам шел пожилой человек в светло-сером костюме, нес в руках
сумку. Обычный пенсионер идет себе с базара, ничем не выделяясь из толпы.
Рубашку, галстук, костюм, даже ботинки он приобрел в магазине <Мосторга>.
Все отечественного производства. Все неброско, не запоминается.

На улице, расположенной на самой окраине города - дальше начиналась
степь, - дома скрывались за высокими заборами. Не было здесь традиционных
скамеек у ворот, не сидели старушки, даже пацаны не бегали. Извилистая эта
улица словно вымерла, словно спряталась от жаркого целинного солнца.
Тишина и зной висели над ней. Он вспомнил, что писал об этой улице Бурмин,
и усмехнулся. Точно. Не улица, а сторожевой пост на окраине.

Напротив дома Сичкаря был маленький пустырек, поросший высоким
кустарником, на который в своем письме указал Бурмин. Подходя к дому
Сичкаря, он обдумывал план действий. Надо убить Сичкаря дома, но, если он
будет не один, придется дождаться, когда его такси выйдет из парка, и
кончить его по дороге в аэропорт.

Он подошел к пустырю, вернее, маленькому кусочку земли, поросшему
акацией и зажатому с двух сторон заборами домов. Спрятался за кусты,
собрал пистолет. Проверил его, навинтил глушитель, загнал патрон в ствол,
сунул оружие под пиджак.

Он достал английские <Данхил>, которые привык курить уже много лет,
и, затянувшись, задумался. Долго ждать ему нельзя. Судя по запискам
Бурмина, в доме может быть женщина - приходящая жена Сичкаря. Если сейчас
она там, он убьет и ее. Он сделал шаг к калитке в заборе, и тут она
отворилась. Вышла женщина, обернувшись, крикнула кому-то находившемуся в
доме:

- Я до десяти сегодня. Ты заедешь за мной?

Что ответил мужчина, он не расслышал.

Женщина захлопнула калитку и пошла вдоль улицы. Он проводил ее
глазами до поворота, потом вытащил из сумки автомобильные перчатки, надел
их. Постоял несколько минут. Огляделся. Никого. Снова подошел к калитке,
позвонил. Залаяла собака. Сичкарь почему-то долго не выходил. Потом
послышались шаги. Он сжал рукоятку пистолета. Когда хозяин открыл калитку,
он шагнул во двор.

Сичкарь сразу узнал его, побледнел и попятился назад, старался что-то
сказать, но только мычал, не в силах совладать с голосом.

Выстрел прозвучал, как хлопок. Сичкарь упал. Он выстрелил еще три
раза в лежащего. В мертвого уже. Потому что первая пуля точно вошла в
горло. Он вообще никогда не промахивался.

Потом посмотрел на бьющуюся на цепи собаку, оглядел большой, с
огородом и сараем для живности двор и направился к выходу. Замок за спиной
щелкнул, словно взведенный курок.

Вот и все. Теперь ищите! Добравшись до центра города, он отвинтил
глушитель и разобрал пистолет. Не нужен он ему больше. Все. Части
пистолета и патроны утопил в маленьком пруду, за драмтеатром. Потом
перекусил рядом в буфете и на автобусе уехал в аэропорт.

В Москву он прилетел затемно. Дома переоделся. Сжег паспорт на имя
Соколова Льва Никитовича, уложил в чемодан костюм, рубашку и уехал на
дачу. Искупавшись в реке, уснул, впервые спокойно за последние две недели.

Вывод агента из операции было делом непростым, и Росс не мог сам
решить этой проблемы. Впрочем, конечно, мог, но не хотел брать
ответственность на одного себя.

Его работа и так была достаточно сложной. Руководство резидентурой
ЦРУ было хоть миссией и почетной, но весьма опасной в служебном отношении.
И тут ему повезло. На третий день после получения сигнала бедствия из
Москвы в Вену прилетел заместитель директора ЦРУ, курирующий страны
Восточной Европы. После обычно ничего не значащих разговоров Росс положил
перед ним шифровку из Москвы и агентурное дело. Заместитель директора
долго листал его, отхлебывая из высокого стакана лимонад. Он пил только
фруктовые воды, считая содовую вредной.

- Послушайте, Росс, - заместитель директора закрыл папку, - тут
материала на целый роман в духе Ирвина Уоллеса. Потрясающая история. Этот
человек нам достался от абвера.

- Вернее, от службы генерала Гелена.

- Но как вы его нашли?

- Нашел его наш консультант Рискевич, он его и вербовал когда-то.

- Каким образом нашел?

- Консультант сидит на изучении русской прессы. Случайно в журнале
наткнулся на его фотографию.

- Но в заключении <Зондерштаба-Р> написано, что этот человек погиб
при бомбежке леса!

- Как видите, чудом остался жив.

- Действительно чудо. Там, в Москве, это серьезно?

- Очень.

- Готовьте его переброску, Росс. Во-первых, он много знает.
Во-вторых, нам необходим солидный консультант по экономике Варшавского
пакта. В-третьих, это идеологическая атака. Известный Русский ученый
видит, предсказывает крах новой экономической программы красных. Вы можете
его вывезти?

- Да. Через несколько дней он едет на совещание в Софию. Там мы
передаем ему документы на имя коммерсанта из Западной Германии, и он на
машине уходит в Грецию.

- Прекрасно, Росс. Помните, этот человек нам очень нужен.

Ночные звонки телефона всегда неприятны. Они звучат как предвестники
несчастья и кажутся длинными и резкими. Особенно если в квартире ты один.

Казаринову казалось, что телефон дребезжит на одной длинной и