выходило, что политики - люди значительные, но значительно в них все, что
угодно, кроме их политики. Президентом клуба был добродушный пожилой мистер
Одли, все еще носивший старомодные воротнички времен Гладстона. Он казался
символом этого призрачного и в то же время устойчивого общественного уклада.
За всю свою жизнь он ровно ничего не сделал - ни хорошего, ни даже дурного;
не был ни расточителен, ни особенно богат. Он просто всегда был "в курсе
дела". Ни одна партия не могла обойти его, и если бы он вздумал стать членом
кабинета, его, безусловно, туда ввели бы. Вице-президент, герцог Честерский,
был еще молод и подавал большие надежды. Иными словами, это был приятный
молодой человек с прилизанными русыми волосами и веснушчатым лицом. Он
обладал средними способностями и несметным состоянием. Его публичные
выступления были всегда успешны, хотя секрет их был крайне прост. Если ему в
голову приходила шутка, он высказывал ее, и его называли остроумным. Если же
шутки не подвертывалось, он говорил, что теперь не время шутить, и его
называли глубокомысленным. В частной жизни, в клубе, в своем кругу он был
радушен, откровенен и наивен, как школьник. Мистер Одли, никогда не
занимавшийся политикой, относился к ней несравненно серьезнее. Иногда он
даже смущал общество, намекая на то, что существует некоторая разница между
либералом и консерватором. Сам он был консерватором даже в частной жизни.
Его длинные седые кудри скрывали на затылке старомодный воротничок,
точь-в-точь как у былых государственных мужей, и со спины он выглядел
человеком, на которого может положиться империя. А спереди он казался тихим,
любящим комфорт холостяком, из тех, что снимают комнаты в Олбени,- таким он
и был на самом деле.
но сидело всего двенадцать членов клуба. Все они весьма удобно разместились
по одну сторону стола, и перед ними открывался вид на весь сад, краски
которого все еще были яркими, хотя вечер и кончался несколько хмуро для
этого времени года. Президент сидел у середины стола, а вице-президент - у
правого конца. Когда двенадцать рыболовов подходили к столу, все пятнадцать
лакеев должны были (согласно неписаному клубному закону) чинно
выстраиваться, вдоль стены, как солдаты, встречающие короля. Толстый хозяин
должен был стоять тут же, сияя от приятного удивления, и кланяться членам
клуба, словно он раньше никогда не слыхивал о них. Но при первом же стуке
ножей и вилок вся эта наемная армия исчезала, оставляя одного или двух
лакеев, бесшумно скользивших вокруг стола и незаметно убиравших тарелки.
Мистер Левер тоже скрывался, весь извиваясь в конвульсиях вежливых поклонов.
Было бы преувеличением, даже прямой клеветой сказать, что он может появиться
снова. Но когда подавалось главное, рыбное блюдо, тогда - как бы мне
выразить это получше? - тогда казалось, что где-то парит ожившая тень или
отражение хозяина. Священное рыбное блюдо было (конечно, для непосвященного
взгляда) огромным пудингом, размером и формой напоминавшим свадебный пирог,
в котором несметное количество разных видов рыбы вконец потеряло свои
естественные свойства. "Двенадцать верных рыболовов" вооружались знаменитыми
ножами и вилками и приступали к пудингу с таким благоговением, словно каждый
кусочек стоил столько же, сколько серебро, которым его ели. И, судя по тому,
что мне известно, так оно и было. С этим блюдом расправлялись молча, жадно и
с полным сознанием важности момента. Лишь когда тарелка его опустела,
молодой герцог сделал обычное замечание:
покачивая своей почтенной головой.- Только здесь - и нигде больше. Правда,
мне говорили, что в кафе "Англэ"...- Тут он был прерван и на мгновение даже
озадачен исчезновением своей тарелки, принятой лакеем. Однако он успел
вовремя поймать нить своих ценных мыслей.- Мне говорили,- продолжал он,- что
это блюдо могли бы приготовить и в кафе "Англэ". Но не верьте этому, сэр.-
Он безжалостно закачал головой, как судья, отказывающий в помиловании
осужденному на смерть преступнику.- Нет, не верьте этому, сэр.
видом, словно он открыл рот впервые за несколько месяцев.
некоторых отношениях это премилое местечко. Например, нельзя отказать им...
Сделал он это совершенно бесшумно, но вялые и благодушные джентльмены
привыкли к тому, что невидимая машина, обслуживавшая их и поддерживавшая их
существование, работает безукоризненно, и неожиданно остановившийся лакей
испугал их, словно фальшивая нота в оркестре. Они чувствовали то же, что
почувствовали бы мы с вами, если бы неодушевленный мир проявил непослушание:
если бы, например, стул вдруг бросился убегать от нашей руки.
постепенно охватывала странная неловкость, типичная для нашего времени,
когда повсюду твердят о гуманности, а пропасть между богатыми и бедными
стала еще глубже. Настоящий родовитый аристократ, наверное, принялся бы
швырять в лакея чем попало, начав с пустых бутылок и, весьма вероятно,
кончив деньгами. Настоящий демократ спросил бы, какого черта он стоит тут,
как истукан. Но эти новейшие плутократы не могли переносить возле себя
неимущего - ни как раба, ни как товарища. Тот факт, что с лакеем случилось
нечто странное, был для них просто скучной и досадной помехой. Быть грубыми
они не хотели, а в то же время страшились проявить хоть какую-то
человечность. Они желали одного; чтобы все это поскорее кончилось. Лакей
простоял неподвижно несколько секунд, словно в столбняке, вдруг повернулся и
опрометью выбежал с веранды.
сопровождении другого лакея, что-то шепча ему и жестикулируя с чисто
итальянской живостью. Затем первый лакей снова ушел, оставив в дверях
второго, и опять появился, уже с третьим. Когда и четвертый лакей
присоединился к этому сборищу, мистер Одли почувствовал, что во имя такта
необходимо нарушить молчание. За неимением председательского молотка он
громко кашлянул и сказал:
могла бы...
приближавшегося к нему своей обычной ныряющей походкой. Но лицо почтенного
хозяина никто не назвал бы обычным. Всегда сияющее и медно-красное, оно
окрасилось болезненной желтизной.
страшная неприятность. Скажите, ваши тарелки убрали вместе с вилками и
ножами?
их? Узнали бы вы его?
явился. А когда я послал своего лакея убрать тарелки, он увидел, что их уже
нет.
может положиться вся империя. Да и никто другой из присутствующих не
нашелся, за исключением грубоватого полковника Паунда, внезапно
воспрянувшего к жизни. Он поднялся с места и, вставив в глаз монокль,
проговорил сипло, словно отвык пользоваться голосом:
вскочили на ноги.
центр группы.- Всегда считаю их, когда вхожу. Они так забавно выстраиваются
вдоль стены.
было мистер Одли.
никогда не было больше пятнадцати лакеев, и ровно столько же было и сегодня.
Ни больше, ни меньше.
лакеев?
умер и лежит наверху.
сверхъестественно слово "смерть"), каждый из этих праздных людей заглянул в
это мгновение в свою душу и увидел, что она маленькая, как сморщенная
горошина. Кто-то, кажется, герцог, сказал с идиотским состраданием богача:
таинственном посещении. Несколько весьма неприятных секунд присутствующим
казалось, что пятнадцатым лакеем был призрак мертвеца. Неприятно им стало
потому, что призраки были для них такой же помехой, как и нищие. Но мысль о
серебре вывела их из оцепенения. Полковник отбросил ногою стул и направился
к двери.
этот пятнадцатый и был вором. Немедленно закрыть парадный и черный ходы.
Тогда мы и поговорим. Двадцать четыре жемчужины клуба стоят того, чтобы
из-за них похлопотать.
проявлять торопливость. Но, видя, как герцог кинулся вниз по лестнице с
энтузиазмом молодости, он последовал за ним, хотя и с большей солидностью.
Корнев Павел
Верещагин Олег
Панов Вадим
Адамов Григорий
Володихин Дмитрий
Андреев Николай