Сергей Алексеев.

Сокровища Валькирии

Книга 1.

"30 июля поздним вечером полиция Эль-Харга - города на юге Египта - в
мусорном баке обнаружила труп гражданина Ливии Карамчанда Зелвы, задушенного
с помощью нейлоновой гитарной струны, Полиция считает..." Он швырнул газеты
- как всегда полиция предполагает полный абсурд... Зелву убили сразу же
после исчезновения Джонована Фрича. Правда, вместе с Зелвой точно таким же
способом погибло еще шесть человек в разных частях света. Но они не имели
никакого отношения к делу. Это жертвы ритуала - "семиструнной гавайской
гитары"... В кабинете магистра найден любопытный прибор, приставка к
радиотелефону. Каждые восемь часов он прикладывал руку к табло с
индикатором, и в эфире не было никакой тревоги. И когда Фрич не вернулся в
офис, через шестнадцать часов его радиотелефон автоматически связался с
абонентом в Будапеште и три минуты передавал звучание гавайской гитары. А
наутро газеты вышли с рекламой концерта композитора Зелвы... Мы только что
пережили гибель дочери и внука Мохандаса Ганди, только что заделали эту
брешь... И вот новая пробоина! Конечно, они ждут наших ответных действий,
избирают новых заложников, чтобы сыграть еще один аккорд... И, я думаю, если
мы втянемся в этот оркестр - будет война... А сейчас она крайне
нежелательна!

КНИГА ПЕРВАЯ

Обыск в квартире Русинов обнаружил довольно поздно, изрядно натоптав в
передней, зале и на кухне. За десять дней без хозяина на пол осел
значительный слой пыли - осталась открытой форточка,- и всякий след на
свежелакированном паркете сразу бы бросился в глаза. Однако следов почему-то
не было даже в кабинете, за плотно закрытой дверью. Русинов несколько раз
приседал, рассматривая пыльное зеркало пола,- ни единого отпечатка. Скорее
всего, паркет после обыска протерли и вещи расставили точно так, как они
стояли. Но все-таки допустили единственную небрежность: между стопок
журналов на столе обронили маленький пакетик с двумя запасными
предохранителями от какого-то японского прибора. Русинов очень хорошо знал,
что есть у него в доме и чего нет и быть не может, и потому, случайно
заметив эти предохранители, сразу же насторожился: он отлично помнил, как
прибирал на столе перед отъездом и что никакого пакетика не видел. Значит,
он появился за эти десять дней, пока Русинов был на глухариной охоте в
Вологодской области. Кто-то входил в квартиру и вносил прибор... Какой и
зачем? Причем прибор был наверняка упакован и там, в упаковке, находились
запасные предохранители...

Прежде чем обследовать квартиру, он глянул на электросчетчик и сверил
цифры с теми, что были записаны в расчетной книжке,- почему-то "нагорело"
пять киловатт, хотя перед отъездом на охоту Русинов отключил холодильник,
который мог накрутить счетчик, и заплатил за электроэнергию. Судя по всему,
неведомый прибор, побывавший в его квартире, был мощный, и скорее всего, это
либо портативная рентгеновская установка, либо лазер...

А если так, значит, в доме был обыск.

Сначала Русинов осмотрел кабинет- книжные полки, письменный стол,
подоконник, где пачками лежали научные журналы, и обнаружил еще несколько
примет: выцветшие или пожелтевшие на солнце полоски на обложках оказались
спрятанными, а кое-где, напротив, торчали свежие, не тронутые светом уголки.
Кто-то рылся в рукописях и материалах, лежащих в ящиках стола, и на самом
столе все бумаги были тщательно разложены, может быть, чуть аккуратнее,
нежели Русинов раскладывал сам. Тот, кто делал обыск, прекрасно знал
характер и поведение хозяина квартиры и, конечно же, располагал информацией,
куда и насколько уехал, и потому работал неторопливо, со знанием дела. В
доме побывала Служба, а не воры, и это обстоятельство еще больше встревожило
Русинова. Если для негласного обыска сюда притаскивали рентгеновскую
установку, значит, искали тайники, но поскольку их найти не смогли - ибо
таковых в квартире не существовало, а в бумагах тоже ничего интересующего
Службу не обнаружили,- то возможно, в телефон, в репродуктор или стены
влепили "клопов" и теперь будут слушать...

Самое главное было - понять, чья это Служба и что пытается добыть.
Маловероятно, что контрразведка,- Русинов никаких секретов не продавал, не
разглашал и даже в будущем делать этого не собирался,- и на то, что
негласный обыск проводили в целях получить какие-то улики против него, тоже
не похоже. Чего ради будут собирать компрматериалы, если он уже три года,
как не работает в Институте, да и самого Института больше не существует в
природе, как, впрочем, и той закрытой лаборатории, которой руководил
Русинов, научные же материалы частью уничтожены, а частью переданы в
спецотделы Министерства финансов и Госбезопасности. Члены ликвидационной
комиссии поставили свои подписи и тем самым сняли всякую дальнейшую
ответственность с завлаба за судьбы всех многолетних наработок. Их могут еще
больше засекретить и опустить в бронированные сейфы, а могут при нынешней
безрассудной гласности вытащить на свет Божий, и все тайны скоро пожелтеют
или выцветут на газетных полосах...

Русинов неторопливо разобрал рюкзак, разложив охотничьи принадлежности по
своим местам, затем почистил и смазал маузер - короткоствольный карабинчик
22-го калибра, вещь на глухариной охоте незаменимую,- и спрятал в сейф -
теперь до осени... А сам все мысленно ходил по стопам тех, кто с такой
доскональностью обследовал его квартиру, перебирал в памяти те материалы,
что лежали в столе и на книжных полках, но ничего крамольного не находил.
Искать могли единственное- карту "перекрестков" и божка- нефритовую
обезьянку. Однако это было его собственностью, хотя и относилось к
проблемам, которыми когда-то занималась русиновская лаборатория. Карту
"перекрестков Путей" он создал сам и сам же открыл некоторые закономерности
этих Путей, причем уже после ликвидации Института, и божок к нему попал тоже
после. Да и знают об этих вещах всего два человека в мире - он, Александр
Алексеевич Русинов, и бывший сотрудник лаборатории Иван Сергеевич
Афанасьев...

Что, если Иван Сергеевич ненароком где-то проговорился? И Служба
мгновенно заработала, стараясь выяснить, все ли секретные материалы сдал
Русинов во время ликвидации Института? Не оставил ли какие материалы
последней экспедиции, незарегистрированные и неучтенные? Может, кое-что не
материальное, не выраженное в письменном отчете оставил в голове?
Разумеется, в голове осталось многое. Лабораторию закрыли внезапно, "на
полуслове", сотрудников разогнали - кого на пенсию, кого откомандировали в
распоряжение Управления кадров Министерства обороны, предварительно отобрав
подписки о неразглашении. Не сдавать же голову в спецотдел вместе с
бумагами! В сорок три года полковник Русинов ушел в отставку, но оставался
профессором, доктором наук и считал, что голова еще сгодится, хотя его
приговорили к пожизненной и довольно высокой пенсии. Правда, вне стен
закрытого Института ни титулы, ни знания ему особенно не пригодились,
поскольку Русинов образование имел медицинское, но при этом двадцать лет
занимался геофизикой, археологией и философией, а докторскую защищал на
кафедре социологии. Эта чудовищная гремучая смесь наук годилась, возможно,
для далекого будущего, но никак не для сегодняшнего смутного дня великих
перемен, дня, который замкнулся на себе и не желал думать ни о прошлом, ни о
будущем. Но он, Русинов, не мог ликвидироваться на "полуслове" вместе с
лабораторией и потому продолжал жить в прежнем режиме и никак не мог
вписаться в суматошное "сегодня", целиком погрузившись в древность, в
доледниковую эпоху, и потому имел прозвище "Мамонт". Однако и прозвище его
было известно лишь посвященным - тем, кто работал в Институте либо каким-то
образом имел о нем представление. Он и глухариную охоту-то любил больше за
то, что выпадала возможность послушать звуки пения птицы из той эпохи и как
бы услышать ее голос. И разумеется, Мамонту было приятнее находиться там, в
доледниковой эпохе, или уж, по крайней мере, на грани ее, потому что он
считал эту эпоху поворотной в истории человечества на Земле. Если вместе с
историей сделать

поворот, то за ним можно увидеть новую историю, новый Путь, уходящий в
будущее, как бесконечная лесная просека. Чтобы проверять свои аналитические
конструкции и модели, чтобы в одиночку не заблудиться на многочисленных
путях и перепутьях поиска истины, раз в месяц, а то и чаще, ездил к своему
давнему другу и сотруднику Ивану Сергеевичу в Подольск. Ивану Сергеевичу уже
было под шестьдесят, и работал он в Институте со дня основания, много чего
знал и умел, считался хорошим специалистом в области геологии, картографии и
астрономии, хотя имел историческое образование. Однако после ликвидации
лаборатории Иван Сергеевич сразу же отошел от дел, успокоился и расслабился.
Русинов стал замечать, что ветерана все больше и больше тянет на
воспоминания, ностальгические разговоры о конце пятидесятых, когда Институт
работал на дне будущего Цимлянского моря, и в этих воспоминаниях кое-что
пробалтывал. Без злого умысла, в порыве тоски по прошлым временам, однако же
иногда вылетало такое, что запрещалось говорить даже своим сотрудникам:
дружба дружбой, но табачок - врозь...

И теперь Русинов мог подозревать только Ивана Сергеевича: никто другой о
карте "перекрестков" и о нефритовой обезьянке не знал и знать не мог. Что
было еще искать у него в квартире? Тайник у Русинова был, да только не
здесь, а на даче, которая после развода принадлежала бывшей жене Татьяне. У
них сохранились нормальные отношения, и Русинов часто приезжал к сыну Алеше
- все лето они вели дачный образ жизни; а зимой он, бывало, забирал сына и
уезжал с ним на выходные, опять же туда, на дачу, таким образом сочетая
приятное с полезным. Чердачная неотапливаемая комнатка, где раньше работал
Русинов, как бы оставалась в его владении, и там, среди завалов газет и
журналов со всего мира, можно было спрятать все что угодно. Труднее было с
материальными предметами - нефритовой обезьянкой и капсулой с кристаллом
КХ-45. Богиню-утешительницу Русинов попросту обмазал глиной, вылепил