гравийки за капотом, не увидел. Августа что-то подала ему.
видения армейского образца. Неизвестно, кем она была на самом деле, но
профессиональный разведчик- несомненно. Русинов приник к наглазникам и
натянул на голову резиновый ремень. Тьма сразу раскрасилась зеленью, четко
обрисовались деревья, камни, дорожная лента, уходящая вниз, и два ярких
салатных автомобиля на обочинах друг против друга: горячие двигатели
источали тепло...
Мамонта! А Мамонт сидит в моей машине.
на это право, ибо приказали выполнять ее волю. В голове сидело лишь две
мысли - прорваться с боем либо вернуться назад, на пасеку: Ольга наверняка
пришла, может быть, в таком же шелковом платке, стягивающем "стрижку".
бродит где-то в горах. Я еду одна.
здесь. Ты в горах... Нет! Ты сейчас с Валькирией. Думай о ней! Думай только
о ней! Она же прекрасна, правда? Ты берешь ее волосы и расчесываешь
гребнем... Думай! Закрой глаза. Опасности нет! Потому что ты рядом с
Валькирией. Пожалуйста, Мамонт, думай и не прерви думы своей, пока я не
скажу тебе. Тебя здесь нет... Они слепые, и я отведу им глаза.
автомате. Возрождать образ Валькирии не было нужды: он все время стоял перед
взором и притягивал мысли. Ему почудилось, будто пальцы снова скованы
золотым гребнем и между ними мягко струятся невесомые пряди. Реальность
воспринималась как фон, как некая бегущая мимо картина чужого бытия, с
которой не было никакой связи. Ему стало безразлично, что взревел мотор,
включился яркий свет и машина понеслась вперед. Это его не касалось и не
волновало, потому что никто не мог нарушить их уединения и высшего ощущения
близости. Где-то в другом мире перед капотом очутился рослый инспектор ГАИ в
бронежилете, каске и с автоматом у живота. За его спиной маячили еще
какие-то неясные фигуры. Послышалась шведская речь, затем английская: кто-то
задавал вопросы, кто-то отвечал, потом салон осветили фонарями, но свет их
не мог достать той выси, в которой они, оторвавшись от земли, парили сейчас
только вдвоем. За тридевять земель, внизу, хлопнула крышка багажника, в
боковом стекле обозначилось улыбающееся лицо в тяжелой каске до глаз, и
машина вновь зашуршала колесами по земной хляби. Он же с замирающим дыханием
возносил руку над плывущими в воздухе волосами и проводил гребнем, насыщая
их сверкающим горным светом.
удар в солнечное сплетение мгновенно вернул на землю: руки оказались
скованными стальным, тяжелым автоматом.
зелень приборов на панели.
возраст... Я знаю, вам хочется добывать соль в пещерах. Всякий, кто
прикоснулся к "сокровищам Вар-Вар", будет вечно стремиться к ним... Но не
спешите, Мамонт. Соль Вещей Книги горька в молодости. Вам бы научиться
ходить по земле, чтобы нести эту соль на реки.
добывают лишь изгои, и потому оно мертвая часть сокровищ. Человек может жить
без золота, но труднее ему без соли. Люди давно уже бредут в сумерках, без
пути и цели... Я не знаю, что уготовил вам Стратиг, но послушайте моего
совета: если к вам явится Атенон, просите его, чтобы отпустил на реку Ура.
жгучего интереса. Путь экспедиции Пилицина начинался по знаменитому пути из
Варяг в Греки, затем неизвестно почему резко повернул на север и далее
продолжался по реке Ура, от истока до устья. И с реки Ура он морем
отправился в устье Печоры, а затем на Урал. Много раз Русинов проходил этим
путем, ползая по картам, но кроме созвучия однокоренных слов названий,
ничего не находил. А на его карте "перекрестков Путей" это пространство
представляло собой белое пятно. Магнитная съемка по реке Ура и прилегающей к
ней территории либо не проводилась, либо была строго засекречена.
любит ходить по земле, тому и открываются дороги... В истоке реки Ура стоят
три горы, три Тариги, три звездные лодки. Взойдешь на одну- откроются все
пути на восток, взойдешь на другую - видны пути на запад. А с третьей Тариги
открываются страны полуденные. Между этих гор лежит озеро Ура. Если
построить лодку, то можно земным путем доплыть в страну полунощную. Иди на
все четыре стороны! О да! Вы счастливый человек, Мамонт! Избранный
Валькирией! Все пути перед вами... Но мне неизвестно, чего хочет Стратиг.
Последнюю фразу она произнесла с беспокойством.
бывает несправедлив, когда задает урок... Но не думайте о нем! Ему никогда
не изменить вашей судьбы, пока стоит над вами обережный круг Валькирии.
берегу Волхова. Окруженный с трех сторон могучим липовым парком, он был
виден лишь с реки, да и то просматривались только лепной портик с белыми
колоннами и зеленая крыша. Музейные залы занимали два нижних этажа; в
третьем же располагалась администрация, реставрационный цех и квартира
директора. Туристические автобусы останавливались на площадке перед
массивными, литого чугуна, воротами, далее экскурсанты шли пешком через парк
и попадали в здание черным ходом. Парадный, от реки, был намертво закрыт
изнутри, высокие дубовые двери закрашены толстым слоем огненного сурика
вместе с бронзовыми ручками и стеклами смотровых щелей.
цепи, ограждавшие парковую дорожку, дополняли эту картину. Мимо пролегал
путь из Варяг в Греки...
добросовестно обошел все музейные экспозиции, представляющие собой изящные,
высокохудожественные бытовые вещи дворянских семей, и в последнем зале
ступил за Августой через порог неприметной двери. Они поднялись по лестнице
на третий этаж и очутились в огромной гостиной, обставленной той же
старинной мебелью, разве что без запретных цепочек и бечевок. Кругом были
живые цветы в вазах, словно здесь готовились к торжеству и приему гостей,
под ногами поблескивал однотонный зеленый ковер, напоминающий росную лесную
поляну. На бордовой атласной драпировке стен в дорогих рамах висели картины
- от небольших портретов до огромных полотен, отблескивающих в косом свете и
потому как бы скрытых от глаз только что вошедшего.
похожий на свет тихого морозного утра.
зонт и сумочку на клетчатую доску, направилась к стеклянной двери. По пути
не удержалась, на мгновение приникла лицом к белым розам в вазе черного
стекла и легко вздохнула.
есть какое-то окно, проем или ход из этого аристократического мира в мир
совершенно иной, величественный и тревожный. Оттуда чувствовалось излучение
грозового света, дуновение сурового ветра, огня и дыма, и во всем этом
царило некое живое существо с цепенящим взглядом.
чьим-то оком воля оказалась слабой и беззащитной. Русинов стиснул кулаки и
зубы. На забинтованных запястьях выступила кровь. Ему удалось лишь повернуть
голову и глянуть из-за своего плеча...
отблесках сидел грозный сокол с распущенными крыльями. А за ним полыхало
пожарище, охватившее всю землю, и черный дым, вместе с черным вороньем,
застилал небо над головой сокола.
Константина Васильева. Но висящее перед ним полотно потрясало воображение
размерами и каким-то жестким излучением тревоги, света и взора. Даже
неожиданный выстрел в спину произвел бы меньшее впечатление, ибо прозвучал
бы коротко, и результат его уже невозможно было осмыслить. Тут же изливался
лавовый поток, будоражащий, бесконечный и неотвратимый, как стихия всякого
огня, сосредоточенного на полотне, сведенного в единую точку соколиного ока.
сосредоточили волю и отдали ее биению крови. Он приблизился к холсту и стал
на широко расставленных ногах. Картина была подлинная, с неподдельными
инициалами и, вероятно, написана специально для этого аристократического
зала. Она как бы взрывала его, вдыхала жестокую реальность и одновременно
находилась в полной гармонии. В другом месте ее невозможно было представить.
Утверждение мира и покоя заключалось в его отрицании, и в этом противоречии
угадывался великий смысл бытия.
кто-то рассматривает его, причем откровенно и с превосходством. На фоне
зимних стекол перегородки стоял крупный мужчина в волчьей дохе, наброшенной
на плечи. Свет был за его спиной и скрадывал лицо.