Чтение 27–й страницы книги ~Легкие шаги безумия~

Осталось тайной, пропало или нет что-либо из украшений убитой. Насебулова была сиротой, жила у пьющей тетки, которая не могла вспомнить, какие были "у Анжелки побрякушки". Но сперма принадлежала все тому же "тихому маньяку". Теперь, с легкой руки Захарова, в оперативных сводках он фигурировал как Тихий.

Той белой ночью в парке не было пустынно. Вдоль берега Тобола сидели рыбаки с удочками. Было и несколько кострищ от ночных пикников. Но парк огромный, он плавно переходит в глухую тайгу. Никто ничего не видел и не слышал...

Майор Иевлев почувствовал, что проголодался. Он сидел над томами дела с девяти утра. А сейчас было половина второго.

В столовой областной прокуратуры к нему за столик подсел мужчина лет тридцати, в джинсах и ярком узорчатом свитере. У мужчины было приятное круглое лицо с пышными, прямо-таки буденновскими усами.

- Ненавижу копаться в старых делах, - произнес он с улыбкой и тут же отправил в рот ложку борща.

Иевлев взглянул на него удивленно и ничего не ответил.

- Следователь областной прокуратуры Костиков Евгений, можно просто Женя,

- он протянул через стол руку, Иевлев ответил на рукопожатие и представился.

- Надолго в наши края? - поинтересовался новый знакомый.

- Как получится, - неопределенно буркнул майор.

Ему сейчас не хотелось ни с кем общаться. Ему надо было хорошенько подумать, а за едой ему особенно легко думалось. В детстве бабушка вечно ворчала, убирала со стола книжку, когда он читал за обедом. Какой-нибудь сложный параграф по истории или по географии почему-то проще выучивался на кухне, за тарелкой супа, чем в комнате, за письменным столом.

Конечно, рассольник в столовой тюменской прокуратуры не шел ни в какое сравнение с бабушкиными супами, но думалось под него тоже неплохо. Следователь Костиков был вполне симпатичным парнем, но его болтовня мешала сосредоточиться.

Из столовой они вышли вместе.

- Я тоже иду дышать пылью, - сообщил Костиков, спускаясь вместе с Иевлевым в архив.

Майор принялся за чтение и вскоре забыл о своем случайном знакомом. Он вообще обо всем забыл. Он даже присвистнул от удивления.

На трех машинописных страницах был напечатан психологический портрет предполагаемого убийцы. Из этого полуофициального документа следовало, что девушек убивал и насиловал мужчина, от сорока до пятидесяти лет, со средним либо среднетехническим образованием и весьма низким культурным уровнем. Женатый, пьющий, психически неуравновешенный. Может состоять на учете в нарко- или психдиспансере по месту жительства. Вероятно, в подростковом и юношеском возрасте он испытывал сложности в отношениях с противоположным полом, возможно, пережил тяжелую неудачу или обиду, которая травмировала его настолько, что оставила глубокий след на всю дальнейшую жизнь.

Налицо так называемый гебоидный синдром, пережитки подростковых комплексов в зрелом возрасте. Убивая девочек и девушек, он как бы бессознательно самоутверждается, мстит за юношескую обиду. Скорее всего он будет категорически отрицать свою вину, симулировать истерику и амнезию.

Под всем этим стояла подпись:

"Градская Р. В. Кандидат медицинских наук, Институт общей и судебной психиатрии им. Сербского".

Да, дотошный Захаров в ноябре отправился в Москву - за этой вот бумагой. Для того чтобы психиатр Градская составила психологический портрет преступника, она должна была ознакомиться с материалами предварительного расследования - хотя бы со слов Захарова.

А уже в конце декабря в городе Тюмени был арестован Никита Слепак, сорока пяти лет, со средним образованием, женатый, пьющий, состоявший на учете и в нарко-, и в психдиспансере.

В состоянии очередного запоя Слепак пытался продать у пивного ларька женские украшения и часы. Он скандалил, прорывался сквозь очередь, совал ларешнице в нос эти безделушки и пытался расплатиться ими за пиво. Мимо проходил дежурный участковый. Ларешнице надоел приставучий алкаш, она громко крикнула: "Эй, милиция!"

Николай Иевлев смотрел на фотографии и читал подробные описания вещей, изъятых у задержанного гражданина Слепака Н. В. Здесь был и маленький позолоченный кулон в форме колокольчика, на серебряной цепочке, и мельхиоровый браслет, и серебряный перстенек с печаткой, и часы женские фирмы "Заря" на кожаном черном ремешке, и финифтевый кулон в форме сердечка с розочкой. Полный набор украшений, снятых с убитых девочек...

Слепак был сильно пьян, буянил, в протоколе было зафиксировано, что он оказал активное сопротивление при задержании. Потом, проспавшись, он заявил, что не крал эти побрякушки, а нашел их, да не где-нибудь на улице, а прямо в кармане своего ватника.

При обыске в доме был обнаружен спрятанный за печкой свитер с пятнами крови. Это была кровь убитой Анжелы Насебуловой, последней жертвы Тихого. Тщательно отмытый туристический нож небольшого размера, с пластмассовой ручкой был завернут в свитер. Характер раны говорил о том, ;что она нанесена именно таким ножом. А группа крови само-го Слепака совпадала с той, что была предположительно определена по сперме.

Он часто ездил в Тобольск к родственнику, жил там подолгу, шабашил везде, где мог. Потом пропивал все, что зарабатывал, иногда прямо в Тобольске, с родственником. Иногда, если между ними происходил конфликт, Слепак возвращался в Тюмень и пил там. У него не было никакого алиби - ни в одном из шести случаев.

Ко всему прочему, он был высоким широкоплечим блондином. На его левой кисти имелась татуировка, мелкие буквы "НИКИТА".

Он долго не понимал, чего от него хотят. А когда в общей камере тюменского СИЗО его избили до полусмерти, разбили голову, размозжили половые органы, он впал в тихое помешательство. С тех пор на все вопросы он отвечал только три слова: "Я никого не убивал". Но медицинская комиссия признала его вменяемым на момент совершения преступлений.

Слепак так и не признал своей вины. Но никаких заявлений и просьб не писал, ни в какие инстанции не обращался. Адвокат выполнил свою миссию более чем формально. Родственники убитых девочек в зале суда посылали громкие проклятия зверю, ублюдку, мерзкому чудовищу Слепаку. Двоим сделалось дурно. Если бы и возникли у кого сомнения в достаточности улик и в его виновности, то в той обстановке они показались бы нелепыми и даже кощунственными. Кто же, если не он? Все сходится только на нем. Его поймали и обезвредили в рекордные сроки. Кто знает, сколько еще могло быть жертв? Правосудие торжествовало.

Он сидел на скамье подсудимых и отвечал на все вопросы той же единственной фразой: "Я никого не убивал!" Но признание - вовсе не мать доказательств. Прокурор в своей обвинительной речи повторил несколько раз, что в наше время уже нельзя полагаться на эту порочную доктрину, идущую из времен культа личности, высказанную столпом сталинского правосудия Вышинским. Прокурор был юристом с прогрессивными воззрениями.

Тюменский областной суд приговорил Слепака Никиту Владимировича к исключительной мере наказания. Приговор привели в исполнение весной 1983-го. До последнего часа своей жизни он все твердил, как заклинание, три слова: "Я никого не убивал!"

Из всей большой оперативно-следственной группы только один человек высказывал сомнения в виновности Никиты Слепака - старший лейтенант Игорь Захаров. Но в конце ноября 1982-го он был убит при невыясненных обстоятельствах. Это убийство сочли случайным хулиганским нападением. Никаких следов не нашли. Смерть Игоря Захарова так и осталась тайной.

Глава 33

- Здравствуйте. Вы Надежда Ивановна Захарова?

- Я Захарова, - кивнула полная седая женщина и вытерла о фартук обсыпанные мукой руки.

- Моя фамилия Полянская. Я из Москвы. Двенадцать лет назад вы прислали мне в журнал рассказ вашего сына Игоря, - Лена вытащила из сумки и протянула хозяйке старое письмо.

Надежда Ивановна осторожно взяла его кончиками пальцев.

- А, так вы - та самая журналистка? Я помню, конечно, помню.

- Бабуль! Это кто пришел? - послышался детский голос из глубины квартиры.

- Это ко мне, Игоряша, - обернувшись, крикнула в ответ женщина.

- У тебя там духовка горит! - В прихожую вышел крепкий, стриженный под ежик мальчик лет тринадцати. - Здравствуйте, - кивнул он Лене и уставился на нее с любопытством.

- Да вы проходите, раздевайтесь, - спохватилась хозяйка, - тапочки вот... Простите, я сейчас.

Она побежала на кухню. Оттуда действительно пахло чем-то пригорелым.

- А вы по какому вопросу? - серьезно спросил мальчик, не спуская с Лены глаз.

- По личному, - улыбнулась она, сняла куртку и стала расшнуровывать ботинки.

Появилась хозяйка, уже без фартука, и пригласила ее в комнату. Лене сразу бросился в глаза висевший на стене большой портрет старшего лейтенанта Захарова, сделанный с увеличенной фотографии.

- Столько лет прошло. Уже вот внук вырос, - сказала Надежда Ивановна, усаживаясь за стол напротив Лены. Она кивнула на мальчика: - Игорек-маленький родился, когда большого уже не было. Через три месяца. - Она вздохнула, замолчала и, подперев ладонью подбородок, вопросительно посмотрела на Лену.

- Надежда Ивановна, я знаю, что ваш сын Игорь был в группе, которая занималась делом Слепака.

- Это что же, опять решили настоящего убийцу искать? Через столько лет?

- Почему опять? - тихо спросила Лена, чувствуя, как холодеют пальцы.

- Так ведь приходила женщина, из Москвы специально приезжала, следователь союзной прокуратуры. Давно, в восемьдесят четвергом, по-моему. Через год после того, как Слепака осудили. Расспрашивала меня, очень подробно, что когда мне мой Игорек рассказывал. Я ей отдала дневник его и еще кое-какие бумаги. Я, знаете, так надеялась, что найдут все-таки настоящего, а заодно и того, кто моего сыночка... - Она нервно сглотнула и не договорила фразу.

- Простите, Надежда Ивановна, а вы абсолютно уверены, что та женщина была из прокуратуры?

- Ну что вы, - махнула рукой хозяйка, - я ведь грамотный человек. Она удостоверение показала, красную книжечку. И вопросы задавала профессионально. У меня ведь все-таки сын был милиционер, я в таких вещах хоть немного, да разбираюсь.

- Еще раз простите, но ведь у меня вы не спросили никакого удостоверения,

- заметила Лена.

- Так я ж помню вас, - улыбнулась в ответ хозяйка, - вы же выступали в клубе милиции, я в первом ряду сидела. У вас лицо запоминающееся. А вы и не изменились совсем. К нам ведь редко из Москвы приезжали, да еще из такого известного журнала. Вот и запомнила я ту встречу. А Игорек мне ваши письма вслух читал, рецензии, которые вы писали ему. И журнал я выписывала много лет. Вы там специальным корреспондентом работали, и ваша фотография была над статьями. Нет, вы не думайте, я бы авантюристку какую-нибудь в дом не пустила.

- Надежда Ивановна, если у вас такая хорошая память на лица, может быть, вы помните, как выглядела та женщина?

- Подробно я ее, конечно, описать не смогу. Но знаете, она была... Как бы это сказать? Внешне неприятная, лицо такое... В общем, неприятное лицо. Но человек очень хороший. Знаете, бывает, посмотришь - урод настоящий, а как поговоришь, пообщаешься с человеком, сразу забываешь об этом. Очень обаятельная женщина, вот как звали, не помню.

- Вы кому-нибудь из коллег Игоря рассказывали о ее приходе?

- Нет, что вы! Она с самого начала предупредила, что союзная прокуратура пересматривает это дело секретно. Она сказала, есть основания подозревать, что настоящий убийца работал в милиции. Мол, так все подстроено хитро, будто он знал о ходе расследования все, каждую мелочь. Поэтому она просила, чтобы я никому ничего не говорила. Даже подписку взяла о неразглашении. Бланк был официальный, "Прокуратура СССР". Она обещала, что вернет Игоряшин дневник, но не вернула. Видимо, у них там все в тупик зашло, ей не до того было.

"Да, - подумала Лена, - ей было не до того..."

- Значит, никаких бумаг, ничего не осталось? - спросила она.

- Никаких. Все, что было, я отдала. Да и было мало: общая тетрадь, дневничок Игоряшин, и еще он какие-то заявления хотел писать, были черновики тех заявлений, исчерканные, непонятные.

- А куда он хотел писать, не помните?

- Так туда и хотел, в Генеральную прокуратуру.

- Он успел их написать и отправить?

- Нет, - покачала головой Надежда Ивановна, - не успел. Он хотел еще кое-что выяснить, прежде чем отправлять.

И не успел.

У Надежды Ивановны Захаровой Лена пробыла совсем недолго. Она обещала Майклу вернуться к шести. Он загорелся идеей навестить старую библиотекаршу прямо сегодня.

- Человек, проработавший в книгохранилище столько лет, просто обязан много знать, - заявил он, - к тому же эта старая леди может рассказать о двадцатых-тридцатых годах, о раскулачивании, о том, как большевики охотились на языческих шаманов. Она живой очевидец. Нельзя упускать такую возможность.

Лена собиралась завтра найти дом, в котором жил когда-то Волков. Она не знала адреса, но надеялась найти по памяти. Там наверняка остались те, кто помнит его. Она скажет, что пишет статью о детстве и юности великого продюсера. Но это завтра. А пока нужно немного перевести дух, отвлечься хотя бы на один вечер. Слишком много всего...

Она опоздала на десять минут. В фойе гостиницы сидели Майкл и Саша, а между ними какая-то незнакомая красотка, которая бойко болтала с Майклом по-английски.

Девушка была потрясающе красивой - огненно-рыжие прямые, до пояса, волосы, раскосые зеленые глаза, высокие скулы, большой чувственный рот. Одета она была просто и дорого - шерстяные светло-серые брюки, черный кашемировый свитер.

Подойдя ближе, Лена остановилась в нерешительности. - О, вот и ты наконец! - радостно воскликнул Майкл. - Познакомься, это Наташа.

Девушка окинула Лену оценивающим взглядом и, холодно кивнув, продолжила рассказывать Майклу рецепт приготовления настоящих сибирских пельменей. Но Майкл перебил ее.

- Простите, Наташа, - улыбнулся он, вставая из глубокого кресла, - нам пора. У нас на сегодня запланирована еще одна встреча.

- У вас такая большая программа, - томно пропела Наташа и тоже поднялась,

- значит, мы договорились, Майкл?

Она была выше Лены на голову и взглянула на нее сверху вниз надменным, испепеляющим взглядом.

- У Наташи есть старинные, прошлого века, кулинарные1 книги с рецептами местной кухни, - виновато объяснил Майкл, когда они вместе с молчавшим все это время Сашей пошли к машине.

- И она тебя пригласила в гости? Майкл, ты же сам мне говорил, морали читал, - покачала головой Лена.

- Деточка, я уже в том возрасте, когда могу себе позволить некоторые вольности, тем более в чужой стране, в Сибири, на краю света. Она такая красавица, эта сибирячка Наташа, и ей не с кем, бедняжке, поговорить по-английски, она забывает язык и очень переживает из-за этого.

- Она живет здесь?

- Нет, она из Омска, приехала погостить к тетушке. Эта тетушка живет в частном доме прошлого века, в настоящей избе.

- А что она делала в гостинице?

- Пила кофе в баре.

- Майкл, а она не?..

- Нет, - твердо заявил Майкл, - она не проститутка. Проститутки выглядят совсем иначе и знакомятся по-другому. Уж я-то знаю.

- У тебя в этом большой опыт?

- Уж, во всяком случае, побольше, чем у тебя, - саркастически хмыкнул Майкл.

И тут подал голос Саша. Он не заговорил, а запел, стал мурлыкать себе под нос известную песенку: "Путана, путана..."

- Саш, что делать? - тихо спросила Лена. - Он ведь пойдет к этой девице.

- А ты что, ревнуешь? - засмеялся Саша.

- Не издевайся надо мной. Надо что-то придумать.

- Испугалась? Вот похитят твоего американского старца, будешь знать! А я ведь тебя предупреждал.

- Саша, перестань, - Лена чуть не плакала, - это действительно путана, причем ее явно подослали.

- Да что ты говоришь! - В зеркальце отразилась гримаса комического испуга. - Надо же! Ни за что бы не догадался! Я-то по наивности своей думал, красотка Наташа искренне запала на шикарную лысину твоего старца. Между прочим, она очень профессионально знакомилась. Все было у меня на глазах. Девочка экстра-класс, даже завидно. Только одного я не просек, неужели твой профессор считает себя таким неотразимым? Он ведь принял все за чистую монету.

- Он просто жутко общительный. Ну и, конечно, ему хочется приключений. А тут - такая красотка. Некоторые мужички чем старше становятся, тем легче и охотней верят в бескорыстные и романтические намерения юных красавиц.

- Я думаю, она не станет его разочаровывать и не возьмет с него денег, - глубокомысленно заметил Саша. - И ты сам повезешь Майкла к ним в лапы, к бандитской подсадной утке? - нервно усмехнулась Лена.

- Ага, конечно, прямо к ним в лапы я, злодей-сводник, и повезу твоего драгоценного профессора. - Саша обиженно поджал губы. - Чего ж ты так нас не любишь? За что же такое недоверие? Ну шевельни мозгой-то хоть немного, умная ты наша!

- Ладно, уже шевельнула. Вы хотите через нее вычислить...

- Уже вычисляем.

- Наверное, вы говорите о том, что я - старый плейбой? - подал голос Майкл.

- А о чем же еще? - хмыкнула Лена.

По дороге они остановились у небольшого рынка и купили букет белых роз. Дом ветеранов находился на окраине Тобольска. Это было пятиэтажное

кирпичное здание, напоминавшее больницу или школу. У входа их встретил вооруженный охранник.

- Вы к кому?

- Мы к Градской Валентине Юрьевне, комната номер сто тридцать.

- Документы какие-нибудь есть? Лена протянула свое журналистское удостоверение и синий паспорт Майкла.

- Это чего, иностранец, что ли? - поднял брови охранник.

- Профессор из Америки.

- Проходите, - кивнул охранник и отдал документы, - второй этаж, по коридору налево.

Коридор был застелен толстой ковровой дорожкой. На подоконниках стояли горшки с цветами. Было чисто и странно тихо. По дороге им не встретилось ни души.

- Да-да, войдите! - ответил на их стук в дверь бодрый старческий голос. Было удивительно увидеть в таком казенном заведении совершенно домашнюю,

очень уютную комнату: круглый стол посередине, книжные полки от пола до потолка, небольшой старинный секретер с новенькой пишущей машинкой "Унис" и аккуратной стопкой рукописей, низкая, накрытая огромной вязаной шалью тахта, изящная этажерка конца прошлого века, а на ней - проигрыватель для пластинок образца шестидесятых и пластинки в два ряда.

Валентина Юрьевна почти не изменилась, та же белоснежная, аккуратно постриженная и уложенная седая голова, та же шелковая блузка с круглым воротничком и небольшой брошкой у горла. Она стала еще худее, и в лице ее появилось что-то трогательно-детское. Лена давно заметила, что у глубоких стариков, сумевших прожить огромную жизнь, не озлобившись, не потеряв рассудок, сохранив ясный ум, лица становятся детскими. Словно человек, пройдя по кругу, возвращается к какой-то таинственной, вечной мудрости, доступной только маленьким детям и глубоким старикам.

- Глядя на вас, я совсем не боюсь стареть, - произнес Майкл по-английски, улыбнулся и протянул руку. - Профессор Баррон, Колумбийский университет, Нью-Йорк.

- Очень приятно. Как я понимаю, вам рекомендовали навестить меня сотрудники библиотеки. Вы, вероятно, историк? - У нее был классический английский, без американского урезания гласных и утробного порыкивания. - А вы, детка, наверное, переводчица? - обратилась она к Лене по-русски. - Я думаю, вы будете рады возможности немного отдохнуть. Я знаю, что такое труд синхрониста. Как вас зовут, деточка? - Лена.

Она решила пока не напоминать Градской, что они уже встречались, и вообще не вести никаких разговоров. Через сорок минут Саша поднимется сюда и заберет Майкла, повезет его на свидание с красоткой Наташей. А Лена останется здесь. Так было договорено. Интересно, куда он повезет Майкла на самом деле? Как он вообще будет с ним объясняться? - Леночка, вы можете пока посмотреть книги по изобразительному искусству, есть альбомы со старинными фотографиями, я их собирала всю жизнь, - обратилась к ней Градская, - что вас больше интересует?

Лена попросила альбомы. Она любила старые фотографии. Дамы в шляпах на фоне намалеванных романтических пейзажей, ангельские младенцы в кружевах, как в облаках, мужчины в цилиндрах, с торжественными усами; застывшие, важные лица сибирских крестьян, и на всем - печать надежности, основательности, уверенного спокойствия. А на следующих страницах - те же дамы в строгих платках сестер милосердия, мужчины в военной форме, окопы и пулеметы первой мировой войны, казачий есаул на вздыбленном коне, огромная госпитальная палата. А дальше - совсем другие лица, кожанки, остриженные женщины, жестокий огонь в глазах, истощенные, оборванные дети.

Лена взяла в руки следующий альбом, и из него выпала большая картонная фотография. "Средняя школа № 2, выпуск 1963 года". Лица выпускников и учителей в отдельных овалах, бледные виньетки из звезд, колосьев, серпов и фабричных труб. Лена хотела уже отложить фотографию, но вдруг взгляд ее упал на подпись под одним из лиц: "Градская Регина". Из всех девочек-выпускниц самая некрасивая - широкий, приплюснутый нос, торчащие вперед длинные зубы, скошенный подбородок, черные провалы маленьких, глубоко посаженных глаз. Лена смотрела на это лицо не отрываясь.

И тут послышался стук в дверь. В комнату вошел Саша. Майкл, рассыпавшись в благодарностях, стал одеваться.

- Я заеду за тобой через полчаса, - сказал Саша, взглянув на Лену.

- Можешь не беспокоиться. Я сама доберусь до гостиницы.

- Как скажешь, - пожал он плечами.

- Валентина Юрьевна, можно, я побуду у вас еще немного? Я хотела поговорить об этих фотографиях, - обратилась она к Градской.

- Да, деточка, - кивнула Валентина Юрьевна, - я буду рада, если вы останетесь. Ко мне так редко приходят гости.

Когда Саша и Майкл удалились, Градская внимательно, сквозь очки, взглянула на Лену.

- Скажите, а где я вас могла видеть раньше?

- Очень давно, - улыбнулась Лена, - четырнадцать лет назад вы впустили троих юных московских студентов в книгохранилище. А потом угощали нас чаем с клюквенным вареньем и рассказывали массу интересных вещей.

- Надо же, - покачала головой старушка, - вот этого совсем не помню, но смотрю на вас и мучаюсь: где же я вас видела? Кстати, насчет чая, я сама, конечно, не готовлю, здесь в столовой отлично кормят, но чайник и все необходимое у меня есть. Если вас не затруднит, откройте буфет, там вы все найдете.

В маленьком буфете за стеклом стоял электрический чайник "Тефаль", сахарница, открытая пачка "Липтона" с пакетиками, вазочка с печеньем, несколько стаканов в старинных серебряных подстаканниках.

- Знаете, очень спокойное заведение, - говорила Градская, пока Лена готовила чай, - здесь чисто, комфортно и всегда вот такая гробовая тишина. Великолепное медицинское обслуживание, массаж, всякие процедуры. Только поговорить не с кем. Когда-то здесь был закрытый интернат для ветеранов партии, лучший на всю Тюменскую область. А теперь сюда сбагривают своих стариков местные нувориши. На каждом этаже занято не более пяти комнат. Содержание здесь стоит очень дорого. Я, знаете ли, держалась до последнего, но возраст есть возраст. Я, конечно, очень благодарна дочери, но...

- Простите, Валентина Юрьевна, - Лена протянула большую групповую фотографию и показала на лицо некрасивой девочки, - это ваша дочь?

- Да, - кивнула старушка, - это Регина.

Лена заметила, что по лицу Градской пробежала какая-то тень, губы слегка поджались, глаза сузились - но всего на секунду.

- А других фотографий нет у вас?

- Зачем вам, деточка?

- Понимаете, мне кажется, я где-то видела это лицо, возможно, я была знакома с вашей дочерью. Она теперь живет в Москве?

- Она давно живет в Москве. И вполне возможно, что вы с ней встречались. Мир страшно тесен, и с возрастом в этом все больше убеждаешься. Только других фотографий у меня нет. Даже младенческих. Эта - единственная.

- Странно. Вы ведь собираете фотографии... Столько чужих снимков...

- Регина сразу уничтожала свои снимки. А потом уничтожила и свое лицо, - последняя фраза прозвучала громко, несколько раздраженно. Лена уже чувствовала, что старушке неприятен разговор о дочери, но надо было довести его до конца. Не было другого выхода.

- Уничтожила свое лицо? - тихо переспросила она.

- Возьмите там, на полке, стопку журналов. Быстро перебрав несколько известных изданий в ярких глянцевых обложках, она молча протянула Лене развернутый журнал - тот самый, который совсем недавно показывал ей Гоша Галицын. С разворота лучезарно улыбалась "сладкая парочка", суперпродюсер Вениамин Волков и его красавица жена, Регина Градская.

- Моя дочь сделала себе целую серию пластических операций в швейцарской клинике, - сказала Валентина Юрьевна, - она всю жизнь страдала из-за своей внешности.

Глава 34

- Мистер Баррон, я обязан сообщить вам, что женщина, пригласившая вас в гости, опасная преступница, - произношение у шофера Саши было неважным, но говорил он по-английски четко и грамотно, без ошибок.

Майкл вытаращил глаза и открыл рот.

- Есть старый анекдот, - продолжал Саша. - В богатой английской семье рос мальчик, который до пяти лет не разговаривал. Родители страшно переживали, показывали ребенка разным врачам, но все бесполезно. И вот однажды за обедом мальчик отставил тарелку и внятно произнес: "Бифштекс пережарен". - "Джонни, милый! - закричали родители, оправившись от шока. - Почему же ты раньше молчал?" - "Раньше все было в порядке", - ответил Джонни. Так вот, мистер Баррон, раньше все было в порядке, и я молчал.

- А что случилось теперь? - спросил Майкл, судорожно сглотнув. - Ведь мы с вами не за обеденным столом, и нет никакого бифштекса. Я пытаюсь шутить, но на самом деле мне не до шуток. Объясните, Саша, в чем дело и кто вы такой.