Чтение 6–й страницы книги ~Древняя Русь и Великая степь~

(роксаланов). Эта концепция, родившись в России, ныне не разделяется
подавляющим большинством ученых, в числе коих находится автор. Но
оспаривать эту версию можно либо путем скрупулезной проверки деталей
источников, либо путем противопоставления собственной версии, в которой эти
детали получают истолкование без гипотез и натяжек. Второй путь лучше, ибо
римляне называли скрупулюсом камешек, попадавший в сандалии и коловший
пятку. Его надо было просто вытрясти, а не изучать. Кроме того, наши
академические требования выше, чем в США, в том смысле, что у нас заведомо
неверные даты не публикуются, а собственные гипотезы оговариваются как
необязательные для читателя. Г.В.Вернадский при составлении хронологической
таблицы по древней истории Руси снабдил сомнительные даты звездочками, и
стало ясно, что все достоверные факты известны и нам*14. Но С.Ляшевский для
подкрепления своих гипотез привлек данные "Влесовой летописи"*15, хотя она
издана не полностью и не прошла проверки исторической критикой. Напрасно он
это сделал, потому что ссылаться на его исследование стало опасно: а вдруг
князь Святояр или происхождение Рюрика от дочери Гостомысла Умилы -
вымысел, домысел или нечеткое чтение текста? Ведь одна такая оплошность
может повлиять на выводы и тем самым скомпрометировать всю работу. Да и
нужны ли для истории такие уточнения? Сам С.Ляшевский пишет: "...ничего
выдающегося в этой летописи нет, что резко изменило бы наши знания о
прошлом"*16. Поэтому эти работы как пособие нами не использованы, хотя
точки зрения авторов во внимание приняты.

Иной характер носит книга Сергея Лесного (С.Парамонова). Она удивляет
читателя. Из пяти основных тезисов автора советский читатель воспринимает
четыре как нечто общепризнанное*17, а пятый - о "Влесовой книге" - как
личный каприз автора. Отсутствие ссылочного аппарата лишает читателя
возможности проверить правильность и полноту цитат, а там, где предмет
известен, оказывается, что он описан неверно. Упреки в адрес советских
историков несправедливы, а в адрес зарубежных коллег, например
Г.В.Вернадского, - грубы. Домыслы Сергея Лесного, которыми он подменяет
научные доказательства, граничат с фантастикой, а ссылки на "Влесову книгу"
не спасают, ибо сведения ее крайне сомнительны. Тема Хазарии вообще
оказалась вне поля зрения автора, что дает право отказаться от цитирования
его труда. Нецелесообразность историографического обобщения
продемонстрирована в работе А.Н.Сахарова "Дипломатия древней Руси: IX -
первая половина Х в."*18. Автор проявил несказанное трудолюбие, изучив
огромное количество статей по некоторым важным вопросам истории Киевской
Руси, но не все, что сделало его книгу однобокой, а версию исторического
процесса - неубедительной. По существу он принял за схему летописную
традицию, по которой категория "Русь" совпадала с державой династий
Рюриковичей. Думается, что эта концепция несколько устарела. Даже если
назвать государство Олега и Игоря раннефеодальным, дело не изменится, ибо
этническое несходство сначала "русов" и "дулебов", а потом славяно-россов и
варягов очевидно. Его отмечали авторы Х в. и признавали историки XX в.
Поэтому отрыв истории дипломатии от историко-географического фона
неоправдан.

Однако историография, собранная А.Н.Сахаровым, может быть полезна как любая
сводка материала: она облегчает составление синтетических работ. Важно лишь
осторожно относиться к "Заключению" и ко второй книге - "Дипломатия
Святослава"*19, так как выводы А.Н.Сахарова отнюдь не подкрепляются
приводимыми им самим фактическими данными. Но это не вина, а беда.

Третья книга А.Н.Сахарова - "Мы от рода русского. Рождение русской
дипломатии"*20 - издана в научно-популярной серии, что дает право
ограничиться простым упоминанием. Впрочем, нельзя не удивиться тому, что
автор книги считает своими предками древних ругов, а не славян, но, может
быть, он прямой потомок Рюрика и в состоянии проследить свою генеалогию
далее тысячи лет. Оспаривать его признание нецелесообразно, ибо в
приведенном им же тексте "от рода русского" было 15 человек: "Карл, Ингелд,
Фарлоф, Вельмуд, Рулов, Гуды, Руалд, Карн, Фрелов, Руар, Актеву, Труан,
Лидул, Фост, Стемид" (Сахаров А. Н. Мы от рода русского... С. 138). И ни
одного славянина! Итак, неприятие названных выше сочинений связано либо с
историко-географической путаницей, либо с законным недоверием к
недостоверным источникам. Автор этой книги дважды неоригинален: он, как
все, хочет создать широкую историческую картину, но только на установленных
фактах, путем логически непротиворечивых версий: и, как принято, он
проверяет эти факты традиционными приемами исторической критики.
Оригинальным же является этнологический подход, принципы коего изложены в
трактате "Этногенез и биосфера Земли". Собственно говоря, эта работа
написана ради проверки эффективности предложенного естественно-научного
подхода к истории народов (этносов) и их взаимодействий. Именно наличие
такого подхода помогло автору избежать соблазнов, примеры которых приведены
выше. Насколько это удалось, пусть судит читатель, прочитавший книгу до
конца.

УСЛОВИМСЯ О ЗНАЧЕНИИ ТЕРМИНОВ

В историческом повествовании часто приходится употреблять в качестве
научных терминов многозначные слова. Это иной раз затрудняет
взаимопонимание, особенно при обмене мнениями. "Великая степь" - термин
условный, так как в степной зоне Евразийского континента много азональных
ландшафтов: горные хребты, поросшие лесами, речные долины, оазисы в
бесплодных пустынях. Но этот термин стал привычным и пользование им
незатруднительно.

Гораздо труднее обстоит дело в тех случаях, когда этнокультурные границы
подвижны. Например, термин "Европа", введенный Геродотом, в его время не
включал Скифию и страну гипербореев. В средние века он на некоторое время
вышел из употребления, ибо Испания с 711 г. стала "Востоком", Византия -
особым культурным регионом, а бассейн Балтики - полем перманентной войны
феодально-католического "христианского мира" с язычниками - славянами,
пруссами, литовцами и эстами.

Еще сложнее термин "Древняя Русь". Он привычен, но не прост, а история его
полна противоречивых толкований. Если стоять на уровне исторических
источников XII-ХШ вв., то ясно, что термина "Древняя Русь" в них нет,
поскольку Русь была им современной. Древней она стала лишь в XV в., когда
потребовалось обосновать притязания Ивана III на все территориальное
наследие Рюриковичей. Так возникла схема единства, непрерывности
исторического процесса, начиная от Рюрика, причем, по принятой схеме,
менялись только столицы, да и то в строгом порядке: Киев, Владимир, Москва,
Петербург. А эпохи смут и распадов считались следствием ошибочной политики
великих князей. Натянутость и искусственность этой концепции очевидны, но
ведь и выросла она не как научное обобщение, а как обоснование политической
программы московских великих князей и царей*21.

А.Е.Пресняков отмечает, что основным дефектом официальной схемы является
невнимание к Западной Руси, даже фактическое исключение ее из русской
истории. Этот раздел подлинно русской истории отходит к истории Полыни, что
отнюдь не верно. Так, чтобы найти место для Золотой орды, пришлось создать
концепцию татарского ига*22. Это органический недостаток концепции, которая
предметом изучения считает институт государства.

Изучение культуры, неотъемлемого раздела истории, дает другой вывод,
который сделал П.Н.Милюков в ранней работе "Очерки по истории русской
культуры". Тезис этой книги таков: "Можно сказать, что русская народность,
достигшая значительных успехов на юге, на севере должна была начинать
историческую работу сначала"*23.

Наблюдение тонкое, но интерпретация неприемлема. По мнению П.Н.Милюкова, до
XVI в. Руси как целостного феномена не было, а каждая область жила своей
отдельной исторической жизнью. Это представление вытекает из
господствовавшей тогда эволюционной теории, воспринятой без критики и не
учитывавшей скачкообразности исторического развития.

Шаг назад сделал львовский профессор М.С.Грушевский, работавший в
Австро-Венгрии, тоже нуждавшийся в политическом обосновании оккупации
Австрией Галиции. Здесь была предложена схема, напоминающая русскую
государственную, но наоборот. Литовско-польская Речь Посполитая была
объявлена продолжением Киевской Руси, а Владимиро-Московская Русь
представлена особым народом, соперником и даже врагом "Украины - Руси"*24.
Эта идея основывалась на том, что в начале XX в. категория "этнос" еще не
была раскрыта. На эту неопределенность А.Е.Пресняков указывает как на
главную трудность при разрешении поставленной здесь проблемы"*25. И он
приводит опровержение схемы М.С.Грушевского, указывая на полное отсутствие
признаков вражды и даже различия между северными и южными русичами в
киевский период. "Вражда киевлян и новгородцев, киевлян и суздальцев
проявляется не в иных ... формах, чем соперничество в борьбе владимирцев и
ростовцев во время усобиц между сыновьями Андрея Боголюбского"*26. И от
себя добавлю - чем между киевлянами и черниговцами. Достаточно вспомнить
жестокую расправу над Игорем Ольговичем в 1147 г. и погром Киева в 1203 г.,
после коего город долго не мог оправиться. Только в XIV в., когда Ольгерд и
Витовт покорили Киев, Чернигов, Курск, Смоленск, судьбы юго-западных и
северо-восточных русских разошлись. Но в XVII в. Украина, а в XVIII в.
Белоруссия и Волынь воссоединились с Россией, причем не путем завоевания их
Москвой, а путем освобождения от польского ига, которое было куда тяжелее
ордынского.