Вл. Кунин

Повести

Мой дед, мой отец и я сам

Очень длинная неделя

Ты мне только пиши

Ребро Адама

МОЙ ДЕД МОЙ ОТЕЦ И Я САМ

Очень ранним летним утром по спящей улице вели слона.

Вел его невыспавшийся человек в картузе и кургузом пиджачишке.

Шли они медленно: слон осторожно ставил свои огромные ноги на булыжную мостовую, а человек то и дело сонно спотыкался и погромыхивал подковами высоких русских сапог.

Шли они пустынной улицей мимо полицейского участка, мимо пожарной части с колоколом и низенькой деревянной вышкой, мимо купеческих лавочек и лабазов, мимо трактира с закрытыми ставнями, мимо увеселительного заведения "С иллюзионом и танцами "Орионъ".

Ни одна живая душа не встретилась слону и его сонному поводырю. Только у белого господского дома, сидя на каменной тумбе у ворот, спал дворник. Спал, задрав бороду кверху, широко открыв рот.

Если бы мимо дворника шел только один слон, дворник никогда не проснулся бы. Но человек, который вел слона, споткнулся в очередной раз точно напротив господского дома и дворник открыл глаза.

Увидел человека в картузе и сапогах...

Веревку, уходящую из-за спины человека куда-то вверх...

И наконец, увидел слона!

Но это дворнику показалось невероятным и он снова заснул.

А человек и слон подошли на перекрестке к чугунной водопроводной колонке и остановились. Человек снял с головы картуз, нажал на рычаг и, когда вода полилась из крана, нагнулся и напился воды. Он вытер рот и лицо картузом, напялил его на голову, и даже не посмотрев на слона, просто пошел дальше.

А слон пошел за ним.

МОЙ ДЕД

До берега было версты полторы.

Лодка неподвижно стояла в стеклянно-спокойном море. Старая серая лодка казалась розовой, и море тоже было розовым, потому что солнце должно было вот-вот уйти за синие горы и на прощанье перекрашивало все, что видело под собой.

В лодке сидели трое: два здоровенных мускулистых парня лет двадцати-двадцати двух и двенадцатилетний мальчишка.

Все трое сидели голышом, спинами друг к другу, и каждый из них ловил ставриду на свой "самодур". То один, то другой вытаскивал "самодур" из воды, молча и деловито снимал с крючка серебряных рыбешек, нанизывал на кукан пойманную рыбу и снова опускал его за борт.

Все трое работали слаженно и четко, видимо, уже не в первый раз, и поэтому им не было нужды разговаривать.

Мальчишка посадил очередную порцию пойманной рыбы на кукан, с трудом приподнял его и показал парням. Наверное, они решили, что рыбы достаточно, - кукан был положен на дно лодки, а парни начали аккуратно сматывать снасти.

Когда "самодуры" были намотаны на плоские дощечки, парни отдали их мальчишке. Тот, который был поздоровее, сел на весла, другой за руль, а мальчишка перебрался на нос лодки, где лежал увязанный мешок.

По розовой воде лодка поплыла к берегу.

Она плыла к синевато-серому берегу, в тень гор, оставляя за кормой короткую, искрящуюся, и тут же исчезающую дорожку.

Они вытащили лодку на берег, закрутили цепь вокруг ветхого деревянного столбика и вынули из мешка одежду.

Мальчишка натянул на себя штаны и старенькую ситцевую косовороточку. Парни же неожиданно стали облачаться в очень элегантные костюмы по

последней моде сезона тысяча девятьсот двенадцатого-тринадцатого года: узкие брюки со штрипками, манишки со стоячими воротничками, галстуки бантами, узкие, в талию, светлые сюртуки, котелки и даже тросточки! Все это было вынуто из того же дерюжного мешка, в котором еще недавно покоились невероятные мальчишеские штаны и старенькая выцветшая косовороточка.

Без всякого удивления мальчишка смотрел на превращение своих приятелей в важных господ. Мало того, он даже что-то строго сказал им и показал на заходящее солнце. И "господа" стали поспешно заканчивать свой туалет.

Потом мальчишка вложил один угол мешка в другой и надел его на голову, как капюшон. Он надел его так, как это делали все черноморские грузчики.

А потом перекинул через плечо тяжелый кукан с рыбой и первым направился к городу. Два щеголя последовали за ним.

По мере того, как город приближался к ним, мальчишка все больше и больше отходил от молодых господ в сторону. Не забегал вперед, не отставал, а просто держался так, чтобы никто не мог заподозрить их в знакомстве.

Только один раз мальчишка оглянулся по сторонам, остановился и подозвал молодых людей к себе.

Они подошли. Мальчишка вынул из кармана своих необъятных штанов увесистый шмат хлеба, осторожно разломил его на три равные части и две отдал молодым господам. А свою часть спрятал в карман и тут же отошел от господ в сторонку.

Молодые господа незамедлительно слопали свой хлеб и двинулись дальше.

И опять между этими тремя странными особами не было сказано ни единого слова. Не было даже слов благодарности, что само по себе уже удивительно!

Так они дошли до городской набережной: два молодых элегантных барина, небрежно помахивающих тросточками, и метрах в десяти сбоку от господ - мальчишка с куканом ставриды.

И никто на этой прекрасной набережной не смог бы догадаться, что все трое между собой очень даже знакомы.

А набережная была действительно прекрасна! Ну может ли быть быть в приморских южных городах место более замечательное, чем набережная! Так есть, было и будет всегда. И это вполне справедливо. Так было и тогда - совсем незадолго до Первой мировой войны.

На набережной стайками стояли столики кофеен, с набережной в море глазели витрины магазинов, магазинчиков и лавчонок, на набережной знакомились и заключали сделки, острили и ухаживали за женщинами, мужчины демонстрировали новые покрои жилетов - "всемирно известный парижский портной Луи Гершкович. Для господ офицеров семь процентов скидка", женщины кокетничали и дурно французили с очаровательным южно-русским акцентом.

Томные местные красавцы с удивительным достоинством топорщили усики, а приехавшие "на воды" москвичи и петербуржцы сонно и слегка небрежно, что вполне извинительно на юге, раскланивались со знакомыми.

Набережная перешептывалась, сплетничала и с нагловатым весельем смотрела вослед чуть ли не каждой смазливой бабенке.

У мангала с шашлыками молодой человек в лихом канотье обучал двух своих приятельниц зубами снимать кусочки горячего мяса с шампуров. И так как дамы с удовольствием делали все не так, как им показывал молодой человек, - всем троим было очень смешно. И молодой человек, и его дамы, отчаянно веселясь, все время поглядывали на гуляющих - с кем-то здоровались, кому-то помахивали ручкой, а кому-то даже и подмигивали. Это была "их" набережная и тех, с кем они здоровались.

Вдруг молодой человек засуетился, торопливо вытер платочком рот, перехватил шампур с шашлыком в левую руку и, держа его двумя пальцами - большим и указательным, словно дирижерскую палочку, правой рукой почтительно приподнял соломенное канотье.

- Мосье Жорж! Бонжур, мосье!

Молодой человек в восторге от того, что увидел какого-то мосье Жоржа дернулся и, взмахнув ручками, сделал этакое "антраша".

Застыли перепачканные мордашки двух дам. Они удивленно посмотрели на своего кавалера, а потом улыбнулись тому, с кем он здоровался.

А раскланивался их кавалер со знакомыми уже нам двумя молодыми щеголями, которые еще совсем недавно голыми ловили с лодки ставриду на "самодур".

Щеголи остановились.

В сторонке остановился и мальчишка с рыбой.

Тот, который был поменьше, смотрел на шашлык, пляшущий в руке у молодого человека, а его приятель, элегантный верзила, принюхался и откровенно проглотил слюну.

- Коман са ва? - великосветски спросил молодой человек, исчерпав половину своих познаний во французском языке.

Щеголь медленно перевел взгляд с шашлыка на лицо молодого человека, приподнял котелок, вежливо поклонился дамам и ответил:

- Са ва бьен.

Он еще раз поклонился и, взмахнув палочкой, собрался было продолжить свой путь, но молодой человек сделал к нему движение и, показывая на десятки шампуров, лежащих на мангале, сказал:

- Силь ву пле, мосье Жорж, силь ву пле, мосье Антуан! Как говорят у нас в России, не откажите составить компанию... Эх, забыл я как это по-вашему!

Мальчишка напряженно смотрел на своих приятелей из-за угла греческой кофейни.

Верзила снова проглотил слюну. Щеголь приподнял котелок и, благодарно улыбаясь, развел руками - дескать, с удовольствием бы, но... Тут уж и верзила поклонился. Оба они незаметно для всех глазами поискали мальчишку с рыбой и смешались с толпой гуляющих.

Мальчишка, ухмыляясь, посмотрел на молодого человека с шашлыками и, презрительно цыкнув сквозь редкие зубы, побежал за своими приятелями.

- Кто это? - спросила одна из дам, ловко стягивая зубами мясо с шампура.

- Это знаменитейшие французские циркачи, воздушные гимнасты Антуан и Жорж! - ответил молодой человек.

- Хочу в цирк! Хочу в цирк! Хочу посмотреть на французиков! - капризно надувая губки, затараторила вторая дама.

Их кавалер набил рот шашлыком, и с трудом, но очень галантно произнес:

- Мадам! Желание женщины - закон для джентельмена!

Теперь Антуан и Жорж шли у самой воды, а в стороне от них плелся мальчишка с рыбой.

- Васька, - сказал Антуан Жоржу. - Так больше жить нельзя. У меня голова с голодухи кружится.

- Ну потерпи еще немного, - ответил Жорж. - Потерпи, Феденька. Нажарят нам сейчас ставридки...

- Каждый день ставридка, ставридка, ставридка! - зло проговорил верзила Федя. - До каких пор?

- А я тебе сколько раз говорил, давай сорвемся из этого цирка к чертовой матери! - сказал Вася и негромко свистнул.

Мальчишка вопросительно посмотрел на него.

Вася сделал какой-то жест руками, понятный только одному мальчишке, и мальчишка умчался, размахивая куканом с рыбой.

- Куда ты сорвешься? Куда ты сорвешься? Ни денег, ни ангажемента... Трапеции, и те хозяйские! Попасть бы к Саламонскому, к Никитину, к Чинизелли. Показать бы им нашу работу, найти бы себе хорошего хозяина...

Вася нагнулся, поднял плоский голыш и с силой пустил его по воде "блинчиками".

- А нельзя ли вообще без хозяина? - спросил он, глядя как камень скачет по воде.

- Это как же? - испугался Федя.

- А очень просто, - ответил Вася и бросил второй голыш.

- А жить как же?

- Товарищество организовать, - задумчиво произнес Вася и пустил по воде третий голыш. - И начать жить по-новому...

- Какое товарищество? - спросил Федя. - Цирковое?

- Ну, мы с тобой цирковое, а другие - общее. Российское.

- Кто это такие "другие"? - подозрительно спросил Федя.

- Есть люди, - коротко ответил Вася.

- Знаю я этих людей, - зло сказал Федя. - Это те люди, к которым ты в Тамбове по ночам на сходки бегал, а мне врал, что на рандеву к барышне Кошкиной собираешься. Я, если хочешь, все про тебя понимаю! Я не дурак какой-нибудь! Ты лучше придумай, как у нашего хозяина хоть пятерочку выманить!

- Нет. Надо, чтобы эта сволочь отдала все наши деньги, которые мы заработали за последние полтора месяца! - решительно возразил Вася. - Часть на дорогу пойдет, а на остальные... Нам бы только до Тамбова добраться!

В глубине набережной стоял богатый провинциальный цирк. Он светился огнями и вход его, украшенный яркими и наивными афишами, был уже забит публикой, которая вливалась в три настежь открытые двери.

Афишы были прекрасны:

"Стой, прохожий! Один ты или с дамой, остановись перед рекламой, читай, не ленись, сегодня - бенефис!"

"Сегодня, в субботу, 18 июля 1913 года - граф Люксембург в волнах страстей! Дуэты из опереток!"

"В последний раз! Опасный жокейский трюк!"

"Чудо воздуха! Шедевр полетов! С новыми трюками исполняют г.г. Жорж и Антуан - Париж"

Такие же замечательные афиши украшали стены кабинета хозяина цирка. Здесь все было плюшевое и золотое. Висели гравюры из лошадиной жизни, у двери стоял манекен, одетый во фрак, и у резной ножки манекена - лакированные башмаки с "ушками". А рядом в углу - "шамбарьеры" и стэки разных сортов.

За столом сидел удивительно симпатичный, дородный господин лет сорока пяти и, мечтательно подняв к потолку глаза, ласково улыбаясь, изредка шевелил губами, будто повторял про себя чьи-то прекрасные строки.

Однако, если бы мы посмотрим на стол, то увидили бы руки господина. Господина директора цирка.

Его руки, вернее, пальцы - длинные, красивые с фантастической быстротой пересчитывали деньги. Пересчитывали так, как это мог сделать только профессиональный банковский кассир с тридцатилетним стажем.

Раздался стук в дверь. Хозяин цирка мгновенно сдернул с головы турецкую феску и прикрыл ею пачку денег. А затем, не изменяя выражения лица, повернулся и пророкотал:

- Антрэ!

В дверь просунулась чья-то испуганная усатая морда и прохрипела:

- Сергей Прокофьевич! К вам господин городской голова и господин полицмейстер идут-с!

- Очень мило с их стороны, - улыбнулся хозяин цирка и щелкнул пальцами.

Морда исчезла. Хозяин цирка приподнял феску, не торопясь снял с пачки несколько крупных бумажек и положил их в правый карман шелкового стеганого халата с кистями, а потом снял с пачки еще несколько бумажек и положил их в левый карман. Оставшуюся пачку он спрятал в ящик письменного стола и замкнул на ключ.

А феску снова надел на голову. И в эту секунду открылась дверь и в кабинет вошли городской голова и полицмейстер.

- Очень мило с вашей стороны, ваше превосходительство! И с вашей, ваше превосходительство! - хозяин цирка широко раскинул руки, встал навстречу важным гостям. - Прошу покорнейше, прошу покорнейше...

К "черной", служебной двери цирка подходили Васька-Жорж и Антуан-Федя.

Слышно было, как оркестр настраивал свои инструменты.

На почтительном расстоянии от входа слонялись мальчишки, стараясь хоть краешком глаза проникнуть за таинственную дверь.

- Здрасьте, дяденька Жорж! - крикнули мальчишки.

- Привет, - ответил Вася и внимательно вгляделся в стайку мальчишек.

- Здеся я, здеся, - негромко проговорил мальчишеский голос за из спинами.

Вася и Федя обернулись и увидели своего приятеля. Он стоял у самой двери, в тени, и будто бы безразлично смотрел в сторону.

- Рыба пожарена хлеба я не достал куды ее девать? - спросил он без запятых.

- Подожди нас после представления на берегу. Там и поужинаем, - сказал Федя.

Мальчишка кивнул и повернулся к Васе.

- Проведите, дяденька Жорж.

Вася изобразил удивление и спросил:

- Куда?

- Не смешите меня, дяденька. Или вы не знаете!

- В цирк, что ли?

- А то вы не знаете!

- Ты же раз двадцать смотрел, - сказал Федя.

- Мне опять смерть как охота!

- Я пойду, - сказал Федя Васе. - Может быть, успею до представления у него хоть несколько рублей попросить.

Вася посмотрел на Федю, на мальчишку, и снова на Федю. Казалось, что в голове у него сейчас рождается какой-то план.

- Иди, - сказал он Феде. - Я мигом...

Федя ушел за кулисы, а Вася взял мальчишку за шиворот и отвел его в сторону. Приятели завистливо смотрели им вслед.

- Я вам завтра ставридки - мильен наловлю! А хочете во-от такенного краба? - и мальчишка развел руками на добрый метр.

- Да заткнись ты! Не нужен мне твой краб. Ты язык за зубами держать умеешь?

- Могила! - мрачно и твердо проговорил мальчишка.

- Ну так слушай, "могила"... Ты лошадь сможешь достать?

В кабинете хозяина шел приятный разговор.

- Ах, господа, артисты - это дети, - говорил хозяин, мягко улыбаясь и приветствуя гостей рюмочкой коньяка. - Милые, неразумные, требующие постоянного внимания и заботы. Каждый из них сохранил ребячью душу и, что иногда прискорбно, младенческое отношение к миру. Клянусь вам, господа, я несу этот крест исключительно из любви к искусству!

В дверь просунулась усатая морда.

- Сергей Прокофьич! На один моментик-с... - сладко прохрипела морда.

- Прошу прощения, господа, - улыбнулся хозяин цирка и вышел из кабинета.

В коридоре усатый громила одной рукой прижимал к стенке Федю и шептал хозяину:

- Скандал грозится устроить, гнида этакая!..

- Сергей Прокофьевич, ну хоть часть денег-то отдайте! Хоть сколько-нибудь! Мы же с Васькой с голоду дохнем!

- Тих-хо! - усатый поднес огромный кулак к носу Феди.

- Он правильно говорит "тихо", - ласково сказал хозяин. - Тихо. До конца сезона - ни копейки. Вон отсюда!

Хозяин цирка вернулся в кабинет, сел, как ни в чем ни бывало в кресло, и продолжил свой монолог:

- Поверьте мне, что сегодня управлять цирком с пользой для народа и просвещением для умов может только человек, обладающий мудростью Талейрана и нежным сердцем многодетной матери...

Их превосходительства молча выразили свое восхищение хозяину цирка, а одно из превосходительств правой рукой приподнял рюмку, левой же умильно приложил платок к глазам.

А потом их превосходительства сидели в ложе со своими чадами и домочадцами, аплодировали первому номеру - гротеск-наездницам на двух толстозадых битюгах, и все время незаметно, стараясь не привлечь внимания друг друга, пытались хоть краем глаза, хоть наощупь, определить количество денег, врученных каждому хозяином цирка.

Хозяин во фраке, с бутоньеркой в петлице стоял посреди арены с длинным шамбарьером в руке и улыбался их превосходительствам и всей почтенной публике.

Вася и Федя переодевались в крохотной гордеробной. Они натягивали трико с блестками, а вещи, снятые с себя, увязывали в свертки.