Чтение 45–й страницы книги ~Изгой~

– Таких женщин уже нет, – сказал он неуверенно. – Рожденная На Острове сама страшно карает тех, кто нарушает ей верность!

Но голос дрогнул, в комнате становилось все холоднее. Богиня, чье имя страшились называть, сама девственница, берет под защиту молодых девушек и замужних женщин, которые дают у ее алтаря обет хранить верность своему жениху или мужу во время разлуки. Но она же карает страшно тех, кто этот обет по женской слабости нарушает. Потому все меньше остается тех, кто решается на такой обет…

– Что нам грозит? – спросил Тимис в страшном испуге.

После долгого страшного молчания Изигорн посмотрел на Тимиса злорадно и сказал уверенно:

– Великий тцар! Мы, твои верные советники, уже разделили твою судьбу. Дождемся утра! Действие зачарованного вина не длится долго. И мы узнаем все.

Ее дом они покинули рано утром. Изигорн настоял, чтобы по дороге зашли к гулящим девкам. Это, конечно, не квартал изигошей, но Тимис выложил три золотые монеты, целое состояние, и все девки старались изо всех сил. Но… напрасно.

А когда за городскими воротами садились на коней, Тимис с ужасом и омерзением обнаружил, что вдобавок ко всему он медленно превращается в кастрата. Рассвирепевший тцар еще ничего не обнаружил, и Тимис страшился и представить себе, что ждет его, неудачного советчика, когда тцар обнаружит превращение с ним самим.

ГЛАВА 32

На этот раз Россоха в башню Хакамы прибыл, когда в сторонке уже лежал дракон Беркута, паслись крылатые кони Боровика и Короеда, а возница Ковакко, кряхтя и матерясь, менял колесо на его крытой тележке.

Россоха слез с коня уже почти привычно, не чувствуя особой усталости. Хотя путь за это время короче не стал, но постепенно начал привыкать жить без магии, находя даже в этом странное удовлетворение. Все еще сильный и все еще умелый с оружием, он снова с легкостью обламывал буянов в корчме или на улице, а та малая часть волшебных амулетов и колец, что все еще хранили магию, здорово скрашивает жизнь.

Он расседлал и пустил коня пастись, даже не стреножив, тот всякий раз прибегает на свист. Конь тут же унесся подальше, не любит присутствия множества муравьев. Башня Хакамы темная, зловещая без прежнего великолепия огней, призрачного света, хрустального магического купола, что надежно укрывал ее от всего непрошеного. Освещен только первый этаж…

Немые слуги встретили его с поклонами. Для них хозяйка все та же могущественная повелительница, грозная и всезнающая. А если учесть, что у Хакамы тоже какие-то волшебные вещицы, то она в самом деле грозная для простого люда и всезнающая.

Такими волшебников и будут отныне знать народы, мелькнула у него острая мысль. Люди, которые силой ума или случая наткнулись на волшебные вещи, научились ими пользоваться. Знание о настоящих магах забудется, а все будет связано с волшебными кольцами, амулетами, мечами да доспехами…

Он вздохнул, быстрыми шагами пересек прихожую. Двое полуголых слуг с поклонами распахнули дверь. В ноздри ударил пряный запах благовоний, Хакама без них жить не может, на стенах в ряд ярко горящие светильники, а посреди широкого круглого зала стоит уже новый стол с огромной картой во всю столешницу. Стол в виде восьмиконечной звезды, но Россоха не стал ломать голову, что бы это значило, хотя Хакама пальцем не шевельнет просто так. Светильники полыхают ярко, запах сладких благовоний ударил в ноздри.

За столом все пятеро, на Россоху подняли враждебные взгляды. Не потому враждебные, что он – Россоха, а потому, что они – маги.

Хакама вскинула голову, в глазах ее он успел заметить холодок, но тут же волшебница сказала самым сладким голосом:

– А, дорогой Россоха!.. Ты запоздал, но это ничего. Мы уже подготовили кое-какое решение.

Я не запоздал, хотел сказать Россоха, я прибыл точно в оговоренное время… но посмотрел на остальных, смолчал. Похоже, Хакама всем назначила разное время. Сперва тех, кому доверяет больше всего. Вернее, чьи желания совпадают с ее желаниями, так как маги никогда никому не доверяют.

Он вскинул руки в приветствии всем сразу и никому в отдельности. Глаза его прикипели к этой огромной рельефной карте, что, как сперва показалось, переливается оттенками, как редкостный в этих краях шелк. На ней неуловимо менялись оттенки красок, поблескивали крохотные искорки. Присмотревшись, Россоха увидел, как слегка потемнел массив леса под налетевшим ветром, зато ярче заблестела река: тот же ветер поднял волны, сорвал гребешки, и капли воды засверкали, как дорогие стекляшки.

Особенно чудесно сотворенными показались горы – красноватые, мрачные, чаще всего медленно вырастающие из зеленой земли. Если присмотреться, можно заметить, как кое-где торчат острые пики, на карте не выше мизинца, но Россоха такие встречал, помнит их настоящие размеры.

– Здорово, – вырвалось у него. – Чье это чудо?

Он сел между Беркутом и Ковакко. Хакама улыбнулась скромно, но в глазах блистало злое торжество.

– Моя это карта. Моя.

– Где добыла?

Хакама небрежно отмахнулась. От легкого движения воздух колыхнулся, аромат благовоний стал сильнее.

– Это было давно, – ответила она. – Хорошо, что хоть вспомнила…

Россоха заметил, и все заметили, что голос волшебницы дрогнул, а лицо слегка омрачилось. Многие из них проходили равнодушно мимо вещей, которые, в отличие от других, могли накапливать магию. Эх, знать бы, где упасть, – соломку бы подстелил…

– Что случилось? – спросил Россоха. – Для чего ты всех так срочно выдернула из нор?

Все молчали, уже знают, а Хакама произнесла легким, подчеркнуто легким голосом:

– Случилось непредвиденное. Все наши планы… меняются.

– Что случилось? – повторил Россоха.

– Все шло по нашей задумке. Даже день в день шло, все до мелочей. Все эти мелкие нападения, подстроенная встреча с Турчем, воспоминания о Колоксае, о сыновнем долге отомстить за подло убитого отца – все подогревало ярость Скифа. Правда, мы и не надеялись, что он вот так, сломя голову ринется в земли Миш, – это было бы чересчур опрометчиво даже для такого дурака… Тем более что мы сумели привязать его к Богоборцу, а тот очень осторожен! Очень.

Она перевела дыхание, зрачки ее странно пульсировали, как у хищного зверя в сумраке, на переходе от ясного дня к беззвездной ночи.

– И что не так? – спросил Россоха.

– У нас был план, – напомнила Хакама, – который сулил верный успех. Олег уговаривает горячего Скифа не торопиться с местью, а искать убежища у Гелона. Но Скиф будет искать не убежища, а помощи. Добром ли уговорит Гелона, силой ли, а то и вовсе убьет, но ему начертано стать во главе этих полуживотных гелонов! А что он сделает с таким богатством?

Россоха кивнул. Не только горячий и безрассудный Скиф, но и более осторожные правители тут же начали бы создавать мощную армию, дабы пробовать кордоны соседей на прочность. Ибо только нанося удары по чужим землям, можно удержать свою.

– А что изменилось? – спросил он.

Хакама молча повела узкой ладошкой в сторону Ковакко. Болотный маг грузно поднялся, короткие ручки уперлись в края столешницы, Россоха брезгливо отодвинулся. От Ковакко идет ясно различимый запах гниющих болотных растений.

– У меня нет возможностей нашей очаровательной хозяйки, – произнес он мрачно булькающим голосом, и Россоха отодвинулся еще дальше, – но кое-что мои лазутчики разузнали. Среди множества мелких сплетен есть один нехороший слух… Я его проверил и перепроверил, но, увы, все так и есть – Скиф не собирается идти на Миш!

Россоха молчал. Судя по лицам остальных, по их угрюмому виду, уже знают, но еще не уложилось в их головах. По всем расчетам, по всем звездным картам, кровавое столкновение неизбежно. Из трех сынов Колоксая останется только один, его победоносное войско хлынет по свету, как огненная лава…

Хакама сдвинула красивые узкие брови, обдумывала. Беркут покачал головой.

– Странно. Я понимаю, Олег не пойдет… Но Скиф? Он же прост, как конь, на котором ездит!

– Да нет, – сказал Боровик со смешком, – конь умнее. А Скиф как на ладони. А что случилось?

Послышался шум, фырканье коней. Вскоре дверь распахнулась, вошла Миш – неестественно стройная, с бледным красивым лицом. Маги встали, приветствуя. Хакама обняла, как лучшую подругу, усадила рядом.

Боровик с неудовольствием оглянулся на Ковакко, повторил:

– Так что же случилось?

Ковакко под их взглядами с неохотой выпрямился, развел руками.

– Там творится странное. Гелону все-таки удалось довести свое безумное начинание до конца…

Послышались возгласы:

– Как?

– Как удалось?

– Это же немыслимо!

– Невозможно, лазутчиков надо перепроверить…

Ковакко поднял руки, голоса стихли, он сказал своим жирным квакающим голосом:

– Гелон поменял себя на Колоксая. Теперь Колоксай в этом мире. Он жив, он снова на коне…

Хакама быстро повернула голову к Миш. Тцарица охнула, ее кулачки сжались. По щекам медленно поползла смертельная бледность. Черты лица заострились, и Хакама внезапно увидела, какой Миш будет лежать в гробу, если умрет… скоро.

Ковакко сказал успокаивающе:

– Тише-тише! Не все так, как вам чудится. Простые люди ведут себя иной раз… очень странно. Вы никогда не поверите, что сказал Колоксай! Повредился ли он умом в подземном мире, какое-то заклятие на нем или еще что, но… не плюйте на меня, это правда – Колоксай заявил, что отказывается от мести.

Тихонько охнула Миш. Маги молчали, ошарашенные, Беркут наконец громко хмыкнул:

– Так ему и поверят! Да после того, как он побродил столько лет в подземном мире…

– Поверят, – огрызнулся Ковакко. – Это тебе бы только нарушать клятвы! А Колоксай – благородный воин. Для него подобная верность слову – это свято. Если он сказал прилюдно… а лазутчики клялись, что он сказал и повторил не раз в присутствии многих людей. Так что он сказал то, что намерен выполнить.

Беркут сказал скептически:

– Но выполнит ли? Что-то не верится.

– Выполнит, – буркнул Ковакко угрюмо. – Иначе бы не говорил. Он почему-то твердо убежден, что мстить не будет. Более того, он заявил опять же при всех, что сам был виноват. И что он получил сполна за свое вероломство.

Миш медленно поднялась, по ее бледному лицу покатились крупные блестящие слезы. Глаза сверкали как звезды. В них было то странное выражение, которое Хакама назвала бы… если бы не испугалась этого слова и не сказала резко:

– Да, он был вероломен и был убит справедливо! Хорошо, если он хоть в чем-то сознал свою подлость. Но мы отвлеклись. Почему не хочет идти мстить его сын Скиф? Ведь он только и мечтал, чтобы добраться до родной матери и срубить ей голову!

Миш опустилась на сиденье. На бледном лице глаза все еще сияли, как звезды, но на щеках заблестели мокрые дорожки. Слезы катились непрерывно, срывались с подбородка мелкими блестящими жемчужинами.

Ковакко покосился на нее, потом взгляд испуганно метнулся к Хакаме, колдун развел короткими ручками.

– Колоксай взял со Скифа слово, что тот мстить не будет. Твердое нерушимое слово. И вдобавок проклял! Что если, мол, сын нарушит слово и убьет свою мать, то сам умрет в тот же день. А утром Колоксая уже в Гелонии не было.

В напряженной тишине Беркут спросил настороженно:

– А куда ж он делся?

– Уехал, – огрызнулся Ковакко. – Улетел, исчез!.. Есть много путей исчезнуть из города незаметно. Например, ночью, когда всякие беркуты спят. Правда, они спят и днем.

В зале словно бы похолодало. Беркут недовольно ерзал, недобро поглядывал на болотного колдуна. В тишине раздался прерывающийся голос Миш:

– Куда? Куда он ехал?