Чтение 17–й страницы книги ~Эльфийский клинок~

Он низко поклонился в знак благодарности. Выпрямляясь, он столкнулся взглядом с Олмером и, повинуясь какому-то внезапному наитию, сделал шаг навстречу Санделло и пожал протянутую ему руку.

- Вот и хорошо, - услышал он слова Олмера. - Пусть прошлое будет предано забвению. Мы устранили то, что мешало нам, и теперь можем побеседовать. Но послушай! Какой у тебя лук! - Голос Олмера едва заметно изменился, стал жестче. - Разреши мне взглянуть на него?!

Фолко нерешительно поднял глаза. Олмер нависал над ним, точно башня, глаза глядели строго и проницательно; и хотя где-то в глубине сознания хоббита вспыхнуло тревожное чувство, его левая рука медленно, словно против его желания, потянулась к эльфийскому оружию и вынула его из налучника.

"Что ты делаешь?! - прорвался в нем поток тревожных мыслей. - Как можно отдавать в чужие руки, да еще ТАКИЕ, эту вещь?!"

Очевидно, что-то изменилось и в выражении его глаз, и по лицу Олмера прошла вдруг какая-то жесткая полуусмешка, полуулыбка. Его могучие, обтянутые черной кожей перчаток руки приняли лук. Он поднес его ближе к лицу, рассматривая; подался к нему и Санделло.

И тут лицо золотоискателя странно изменилось - оно вдруг словно постарело на добрые десятка два лет, став жестким и мрачным, словно в нем ожила какая-то давно пережитая боль. Вздрогнул, пополз вверх левый уголок его губ, придавая ему необычно презрительно-скорбный вид. Хоббит невольно отступил на шаг.

Творящееся с Олмером не укрылось и от горбуна; тот вдруг с необычно ласковым и укоризненным видом положил ладонь на предплечье Олмера; Фолко готов был поклясться, что это была какая-то чуточку неуклюжая ласка и попытка успокоить. Глаза горбуна искательно глядели снизу вверх, словно говоря другу-господину: не надо.

Олмер глубоко вздохнул, повертел лук в разные стороны, попытался натянуть тетиву и уже собирался что-то сказать, когда за спиной у хоббита внезапно раздался шорох и треск вперемешку с неразборчивыми восклицаниями. Фолко вздрогнул и едва не вскрикнул от охватившей его в один миг страшной тревоги - он совсем забыл о Торине. Он поспешно оглянулся и с чувством безнадежной потерянности увидел у дальней границы кустов стоявшего с разинутым ртом гнома. Все замерло; казалось, время прекратило свое течение, на хоббита обрушилась окутавшая все вокруг тишина - лишь кровь звенела в ушах. Он хотел крикнуть - и не смог, нелепо раскрыв рот, он смотрел, как изумление на лице Торина сменилось привычным упрямо-ожесточенным выражением, как он молниеносно выхватил из-за пояса топор и мягким боевым шагом быстро двинулся через поляну.

У Фолко в ту секунду не было времени, чтобы удивляться хладнокровию Олмера. Не говоря ни слова, золотоискатель протянул одной рукой лук хоббиту, отведя вторую далеко в сторону и повернув к гному открытую ладонь, спокойно пошел ему навстречу, подставляя стреле Фолко широкую беззащитную спину. Краем глаза Фолко уловил какое-то движение, сделанное горбуном, и оглянулся - рука Санделло скользнула под плащ, шея чуть вытянулась - он был готов ко всему, но больше не шевелился и даже, казалось, не глядел в сторону хоббита.

Фолко сумел уже набраться сил, чтобы размежить вдруг ссохшиеся губы и крикнуть Торину, когда вдруг заговорил Олмер; между ним и гномом оставалось еще шагов десять.

- Здравствуй, сын Дарта, - раздался спокойный голос. - Много воды утекло с последней встречи, но я не забыл смельчака, укоротившего когда-то на целую ладонь священную бороду Дьюрина, что украшает надвратную башню Арчедайна! И того, что было потом.

Фолко с удивлением заметил, что щеки гнома залил темный румянец. Тот опустил топор вдоль бедра.

- Постой, постой, не тебя ли я одно время знал под прозвищем Злой Стрелок?! Вот это встреча, клянусь Морийскими Молотами!

Изумлению гнома не было предела, и он не скрывал этого. Олмер стоял спиной к хоббиту, тот не видел лица человека, но слышал его голос - спокойный, уверенный, исполненный проистекающего от собственной скрытой силы уважения к стоящему против него.

Растерянность гнома длилась очень недолго, опустившийся было топор вновь лег по-боевому в широких ладонях Торина, и он упрямо пошел на Олмера.

- Эй, что вы здесь делаете и что вам опять надо от моего друга хоббита?! - Голос гнома был глух, но хрипоты, выдававшей растерянность и удивление, в нем больше не слышалось. - Фолко! Зачем ты здесь?!

Торин подошел почти на расстояние удара к неподвижно стоявшему Олмеру.

- Мы лишь устраняли те досадные недоразумения, что произошли с нами в прошлом, - примирительно заговорил золотоискатель. - Некоторое касательство имел к ним и почтенный сын Дарта. Мой друг и спутник, - Олмер повернулся лицом к хоббиту и горбуну, указывая на Санделло, - примирился с почтенным хоббитом, рост которого никак не может служить мерилом его доблести. Сын Хэмфаста принял извинения Санделло, равно как и подарок, которым мы скрепили это примирение.

- Что?! Примирение?!

Глаза гнома сверкнули, Торин подался вперед, но Олмер остановил его властным жестом, и хоббит с удивлением заметил, что гном послушался.

- Я еще не закончил, сын Дарта, - говорил Олмер, и голос его стал чуть суше и резче. - Мне помнится, что в ту нашу достопамятную встречу в Пригорье между тобой и Санделло тоже вспыхнула ссора. Хоббит уже примирился с Санделло. Почему бы теперь не примириться с ним и тебе, почтенный Торин, тем более что ты был не прав, отвергнув предложенное тебе тогда согласие?!

Торин еще ниже нагнул голову, исподлобья глядя на Олмера. Гном держал наготове топор, человек же был, как казалось, безоружен. Санделло стоял по-прежнему напряженный и внимательный, чуть покачиваясь на носках из стороны в сторону. Фолко поймал наконец брошенный на него взгляд гнома; в нем были тревога, недоверие и удивление: почему же его брат хоббит стоит молча?!

- Они не сделали мне ничего плохого, Торин, - робко заговорил наконец Фолко. - Санделло сказал, что он виноват... И посмотри, какой кинжал мне подарили!

Он вынул дареный кинжал из ножен, невольно радуясь поводу вновь взглянуть на него самому и похвастаться им перед другом. Однако Торин и не взглянул на оружие. Его брови не расходились, на скулах играли желваки.

- Ты получил ответ на вопрос, зачем здесь твой друг, Торин, - заметил Олмер, по-прежнему стоя спиной к хоббиту и горбуну. - Что же до того, что мы здесь делаем - полагаю, что с не меньшим основанием могу спросить об этом и тебя, но все же отвечу, если уж ты так настаиваешь. Мы гоним табун роханских полукровок на север и только что переправились через реку. Ты удовлетворен?! А теперь не опустишь ли ты свой топор и не поговорить ли нам по-простому, о Укорачивающий Бороды?!

И вновь Фолко увидел, как вздрогнул Торин от этих слов, как еще ниже нагнулась его голова. Что-то стояло за всем этим, какая-то мрачная тайна - ее знал Олмер, а больше не должен был знать никто.

- О чем нам говорить?! - хрипло спросил Торин, по-прежнему держа топор наперевес.

- Ну, например, о том, не пожмут ли наконец друг другу руки гном Торин, известный многим боец на топорах, и человек Санделло, столь же искусный в споре мечей?! Какое же еще удовлетворение тебе нужно?!

- Фолко! - вдруг позвал хоббита Торин, не обращая внимания на слова Олмера. - Иди сюда, ко мне. Так нам будет легче разговаривать, Злой Стрелок.

Фолко дернулся было, чтобы идти к гному, и не смог. Ему вдруг стало страшно подставлять спину горбуну; слепой, панический страх, пришедший неизвестно откуда, на время обессилил его.

- Ты не доверяешь мне, сын Дарта?! - Теперь и в голосе Олмера зазвенел металл. - Чего ты боишься?! Да желай мы сделать что-либо с тобой или твоим другом, то, клянусь Великой Лестницей, уже давно бы сделали это!

Фолко видел, как от этих слов гном побагровел еще больше, как в злой усмешке искривились его губы, и тотчас понял, что боится не Санделло, а Торина, боится и не понимает его - впервые за долгие месяцы дороги бок о бок. Почему гном упорствует?! Почему ищет ссоры?! Их же двое - опытных воинов... Но что же делать?! В растерянности хоббит прикусил губу и невольно бросил взгляд на Санделло.

Горбун глядел на него доброжелательно и с легкой, необидной усмешкой. Внезапно он протянул руку и слегка подтолкнул хоббита в спину, одновременно расстегнув и бросив на траву свой пояс с длинным мечом, уже знакомым хоббиту по пригорянскому трактиру.

- Да иди же ты, дурачок!

На негнущихся ногах хоббит заковылял к молча ожидавшему его гному. Тем временем Олмер заговорил снова:

- Ты оскорбляешь нас подозрением, что мы способны расправиться со слабейшим. Это недостойно тебя, сын Дарта.

- Торин! - с неожиданной злостью зашипел на друга Фолко. - Я получил один урок по собственной глупости и не желаю получать второй по твоей! Они не сделают нам ничего плохого, поверь мне!

Торин метнул косой взгляд на Фолко и заговорил, обращаясь к Олмеру:

- Язык у тебя подвешен хорошо. Злой Стрелок, но твои слова пусты, как шлак. Расправиться со слабейшим, говоришь ты?! А Пригорье забыл, что ли?!

Олмер вздохнул.

- Ну как мне доказать тебе, что мы не собираемся причинять вам зло?!

- Очень просто - уйдите с дороги! - сумрачно ответил гном. - Я не верю в случайность подобных встреч. Ступайте своим путем, а мы пойдем своим. Но помни, Санделло, мы еще потолкуем - когда окажемся один на один.

- И ты рискнешь переведаться с Санделло с таким неважным топором, как твой?! - внезапно легко рассмеялся Олмер.

- Мне мой топор по нраву, а уж насколько он хорош, мы рассудим в другой раз и другим способом, - огрызнулся Торин.

Вместо ответа Олмер развязал завязки плаща у горла и сбросил его на землю, потом снял и положил на плащ свой кинжал. Отойдя в сторону, он поманил к себе гнома.

- Неужели ты не отважишься подойти ко мне даже безоружному?! - как бы вскользь заметил золотоискатель, видя колебания Торина.

Гном заскрипел зубами и одним движением оказался возле Олмера.

- Дай мне твой топор, - вдруг попросил человек.

Олмер произнес это так просто и буднично, словно спрашивал у гнома огниво и трут. Он протянул руку, и Фолко в страхе замер, краем глаза следя за насторожившимся горбуном; в тишине слышалось лишь тяжелое дыхание гнома.

- Санделло! Принеси пока мой посох, - повернувшись к горбуну, сказал золотоискатель, и затем, когда за горбуном сомкнулись скрывшие его ветви, прибавил, обращаясь к Торину: - Ты все еще боишься?!

Фолко только рот открыл, когда увидел, что Торин каким-то нетвердым, неловким движением протянул оружие Олмеру и замер, отступив на два шага назад; Олмер лишь чуть усмехнулся, а потом вдруг взялся руками за концы топорища и вновь взглянул на Торина.

За спиной Олмера зашевелились кусты, и хоббит увидел Санделло, который в одной руке держал длинный белый посох, а в другой - пузатую коричневую баклагу. Хоббит заметил, как Торин невольно провел языком по ссохшимся губам. Горбун подошел к брошенному на траве плащу Олмера и бережно положил рядом посох; затем, по-прежнему держа в руках баклагу, он замер в двух шагах от золотоискателя.

- Ну что ж, - негромко проговорил Олмер, задумчиво глядя на топор, - созданному под землей всегда найдется что-то в противовес с поверхности...

С этими словами он неторопливым, плавным движением поднес топор к чуть выдвинутому вперед колену, повел его как-то вбок... Раздался треск, и в руках человека оказалось сломанное пополам топорище. Олмер вздохнул, полузакрыв глаза; лоб его в один миг покрыла испарина, руки упали вдоль боков. Сломанный топор гнома выскользнул из его рук в траву.

Казалось, Торин потерял дар речи; он в изумлении глядел на спокойно улыбающегося человека, уже пришедшего в себя и стершего пот со лба. Рука гнома медленно потянулась к тяжелому шестоперу, но Олмер, не говоря ни слова, откупорил протянутую ему горбуном баклагу, сделал несколько больших глотков, высоко задирая голову, усмехнулся и протянул сосуд все еще не оправившемуся от удивления Торину. Тот машинально принял баклагу; он часто замигал, почесал затылок, а потом, не сводя замершего взгляда с обломков своего оружия, поднес к губам баклагу и отпил, поперхнулся и закашлялся. Тем временем вперед шагнул Санделло, как ни в чем не бывало протянул руку к баклаге; и Торин, даже не глядя в его сторону, отдал ему сосуд. Горбун с благодарностью склонил голову и в свою очередь отпил из него, взглядом и жестом предложив хоббиту сделать то же самое.

Пораженный не меньше своего друга, хоббит взял из рук горбуна баклагу. Там оказалось вино, густое, ароматное, такого Фолко никогда не пробовал; никакого сравнения с хоббитанскими винами из Южного Удела - они казались просто водой после такого напитка. На душе от вина стало легче, по всему телу разлилось приятное тепло.

- Ну вот мы и выпили вкруговую, - улыбаясь, сказал Олмер. - Это хорошо

- так скрепляют мир между собой настоящие мужчины далеко на востоке отсюда, где растут Голубые Леса Прирунья. Я вижу в этом добрый знак... Кто знает - может, нам еще предстоит встретиться по эту сторону Гремящих Морей?!. Впрочем, что сейчас рассуждать об этих туманных вещах, Торин! Взамен сломанного топорища я хочу подарить тебе мой посох - сделай из него себе новое, для такого мастера, как ты, это не составит труда. Ручаюсь, оно послужит тебе вернее и лучше старого. Санделло! Давай его сюда.

Торин, похоже, начал приходить в себя; он смотрел на Олмера без страха, но с уважением и каким-то новым интересом; однако при всем при том - и Фолко ясно чувствовал это - перед гномом стояли враги, жестоко унизившие его, но пока бывшие сильнее.

Горбун тем временем принес золотоискателю длинный белый посох, сделанный из какого-то неизвестного хоббиту материала - не из дерева, не из железа и не из камня. Его поверхность матово поблескивала, в остальном же он ничем не выделился бы из ряда как следует окрашенных деревянных тростей.

Санделло подал было посох Олмеру, но тот едва заметно покачал головой, и Санделло повернулся к гному.

- Прими это от нас, почтенный Торин, - сдержанно произнес горбун.

Он протянул посох гному, и Торин, медленно вытянув навстречу обе руки, принял его.

- Попробуй теперь сломать его, почтенный гном, - с улыбкой сказал Торину Олмер. - Но скажу сразу: в свое время мне это не удалось.

Фолко облегченно вздохнул, видя, как в глазах гнома появилось любопытство.

Торин взял посох за концы - для чего ему пришлось широко развести руки

- и напрягся. Посох слегка пружинил в его руках, и гном, особенно не усердствуя, опустил его.

- Укороти его себе по руке, - посоветовал Олмер, - режется-то он хорошо.

- Чего же ты хочешь от нас?! - по-прежнему хрипло произнес гном.

- Я? От вас? Ничего. Мы встретились не совсем мирно, но расстанемся, хочется верить, понимая друг друга.

- Зачем ты даришь нам все это?!

Лицо золотоискателя стало серьезным.

- Я хочу, чтобы вы шли по избранному вами пути во всеоружии, - без тени улыбки сказал он. - Не скрою, наша встреча не была волей слепого случая - я давно хотел повидать вас. Ныне немного отыщется в Средиземье смельчаков, собравшихся пойти в бездны Мории!

- Откуда тебе известно, что мы собираемся делать? - засопел Торин. - И какое тебе до этого дело?!

- Повторяю еще раз - никакого. Но я ценю храбрость и воздаю ей должное, кто бы ни выказывал ее. А что до того, откуда мне известны ваши намерения

- вы собирались всю зиму, а пиво в тавернах Аннуминаса развязало язык не одному гному... - Олмер улыбнулся. - Но даже не знай я ничего о ваших планах - куда еще могут направляться три десятка смелых гномов и опытных в странствиях и сражениях людей, находясь в нескольких днях пути от Ворот Мории? Мне хочется быть в мире с теми, кто идет на такое, на что сам я решиться не могу. Заметь, я не спрашиваю, что вы собираетесь там делать, но что бы вы ни сделали - это будет достойно настоящих мужчин.

- Спасибо за добрые слова, - с легкой досадой ответил Торин. - Я хотел бы ответить тебе такими же пожеланиями удачи, но твои дела и намерения скрыты от нас, а то, чему мы невольно стали свидетелями...

Торин умолк, однако глядел прямо в глаза Олмера.

- Что ж, жизнь не всегда бывает подобна полету стрелы, - легко ответил Олмер. - Я догадываюсь, что смущает тебя. Но послушай - все установления, законы, запреты и приказы никогда не могут быть полностью худы или полностью хороши. Если повиноваться всем, то останется лишь одно - замкнуть себя в четырех стенах, не видя белого света! Нет, почтенный Торин, я не сужу о делах других, насколько они соответствуют какому-нибудь исписанному клочку пергамента. Муж живет ради храбрых и смелых деяний, лишь в них можно отстоять свою честь и покрыть себя славой.

- Но храбрость и доблесть заслуживают чести и славы лишь в том случае, когда они направлены на доброе дело! - неожиданно для самого себя вдруг вмешался хоббит. - Доблестный разбойник - не храбрец, но гнусный убийца, становящийся от своей доблести лишь еще опаснее!

Олмер улыбнулся.

- Ты смел, половинчик, я не ошибся в тебе. Но мне кажется, что в тебе говорит то, чему тебя учили, а не то, что пережил ты сам. Добро и Зло! - Он вновь улыбнулся, и Фолко с удивлением заметил, что отражение этой улыбки появилось и на лице горбуна. - Две грани одного клинка, они неразделимы, словно свет и тень! Давно известна истина, что не может быть всеобщего добра, как и всеобщего зла.

- А как же мои сородичи, что сражались в битве на Пелленорских Полях - разве содеянное ими не есть всеобщее добро?! - не отступал хоббит.

- Ты говоришь, всеобщее?! То есть то, что хорошо для всех?! - усмехнулся Олмер. - Но разве допустимо защищать такое добро ложью?! Не понимаешь? Что ж, поясню. Никто не порицал хоббита, упомянутого тобой, за то, что он сразил Черного Короля ударом в спину, - так почему в песне об Эовейн говорится, что они встретились лицом к лицу?! Недурно, клянусь Великой Лестницей!

- Так что же Великому Мериадоку погибать было, что ли?! - вознегодовал Фолко, но Олмер успокаивающе поднял руку.

- Я этого не говорил, половинчик. Нет, тот хоббит сражался доблестно. Но зачем стыдливо набрасывать покрывало недомолвок?!

Наступило короткое молчание. Фолко не нашелся, что возразить, - он сам не раз слышал эту старинную песню о поединке у стен Минас-Тирита и, зная подлинную историю, поначалу удивлялся, но потом привык, решил, что здесь простая ошибка, и более над этим никогда не задумывался. И неожиданно для самого себя вдруг спросил:

- Скажи, почтенный Олмер, отчего ты зовешь нас половинчиками?!

- Так называют подобных тебе на моей родине, на востоке, где сохранилась еще память о Днях Странствий, когда мир был еще молод. Я знаю, на юге, в Гондоре, вас именуют невысокликами, в Рохане - холбутланами, на востоке же говорят как есть. Ну что же...

Олмер шагнул в сторону, как бы направляясь к лежащим на траве плащу и кинжалу, и в это время Санделло неожиданно протянул гному руку. Олмер замер, не отрывая взгляда от стоящих друг против друга гнома и человека, и Фолко вдруг почувствовал легкое головокружение, словно смотрел вниз с огромной высоты; в следующую секунду Торин медленно пожал широкую и плоскую кисть горбуна.

- Не стоит сводить счеты после глупых ссор, не так ли?! - тихо, но настойчиво произнес Санделло, и Торин, точно эхо, откликнулся:

- Не стоит... Что ж, если мой друг простил тебя, будем считать, что и я не держу на тебя зла.

- Ну и хорошо, - раздался голос Олмера, и золотоискатель оказался между гномом и горбуном, кладя руки им на плечи.

Хоббит удивился, увидев, как пригнулся к земле Санделло, а Торин неожиданно пошатнулся, словно взвалил на себя тяжелый груз; однако это длилось недолго, Олмер убрал руки, нагнулся, поднял с земли обломки топора и протянул их Торину.

- Теперь простимся, - просто сказал он, вновь кладя руку на плечо горбуна. - Что бы вы ни думали обо мне и моем спутнике, я желаю вам вернуться такими же, какие вы есть сейчас.

Трудно сказать, что изменилось в его голосе, но Фолко эти мгновения не сводил с Олмера глаз, ловя каждое его слово; последняя фраза, сказанная с какой-то мрачной решительностью, заставила хоббита вздрогнуть.

Из кустов на поляну вышел человек в недлинном дорожном плаще; он почтительно поклонился Олмеру.

- Да, да, мы сейчас, - ответил на немой вопрос Олмер. - Приведи коней...

Возникла секундная пауза, и вдруг Санделло подошел к хоббиту.

- Разреши твой нож, - неожиданно сказал он. - Ты недоворачиваешь ладонь, смотри, вот так!

Молниеносное, незаметное глазу движение руки горбуна, в которую удивленный, но неиспуганный хоббит вложил один из своих метательных ножей,

- и клинок с тяжелым звонким ударом вонзился в нарост совсем рядом с первым ножом.

Слуга подвел золотоискателю и горбуну их лошадей: Олмеру - высокого каурого жеребца, Санделло - гнедую кобылу; и горбун, уже сидя в седле, неожиданно наклонился к замершему Фолко и молча протянул ему еще полную на три четверти баклагу.

За зелеными стенами поляны послышалось недалекое ржание; Олмер и Санделло тронули коней и, не оглянувшись, исчезли в зарослях. Несколько мгновений качались потревоженные ветви, но вот и они замерли. Над поляной воцарилось полное спокойствие.

- Уф, - вдруг тяжело вздохнул гном, поспешно распуская завязки куртки и обнажая мокрую от пота грудь. - Что, оставил вино? Давай скорее сюда! Чье бы оно ни было, надо выпить после такого...

Гном забулькал, а Фолко со всех ног бросился к дереву: в коре торчал кинутый им нож, а рядом, так что между лезвиями едва можно было всунуть палец, засел второй нож, посланный Санделло с такой силой, что ушел в дерево почти до половины; как Фолко ни старался, вытащить его он не смог. В эту минуту он невольно подумал о словах Рогволда, сказанных им по поводу первой встречи с Санделло, мол, тот мог убить хоббита, не вставая из-за стола.

Пряча на перевязи вынутый из дерева нож, Фолко пошел просить Торина о помощи. Гном к тому времени опростал изрядную часть баклаги, несколько успокоился и только вращал глазами. Ворча и жестикулируя, он пошел за хоббитом.

- Этот, что ли?! Ничего себе, вот это рука... - Торин почесал затылок.

- Ну, попробуем...

Однако пробовать пришлось долго, и, лишь собрав всю свою огромную силу, гном смог выдернуть брошенный Санделло нож. Торин фыркнул и утер пот.

- Н-да, - протянул он, - ну и ручища у этого горбуна, чтоб ей отсохнуть! Он показался мне очень шустрым еще тогда, в Пригорье, но знай я, что он... такой, клянусь бородой Дьюрина, я был бы поосторожнее...

Торин тяжело вздохнул и сел прямо на землю, охватив руками голову. Фолко осторожно опустился рядом с ним, ища взгляд друга, но гном упорно смотрел вниз. На мгновение над ними нависла гулкая тишина; внезапно гном застонал, точно от нестерпимого стыда, даже заскрежетал зубами. Перепуганный хоббит сперва аж прижался к земле.

- Что же это за Олмер, который переломил мой топор, точно соломинку! - отрывисто и зло бросал перед собой слова Торин. - Что я на него смотрел?! Почему отдал топор?! Почему я пожал руку этому убийце?! - Ладони гнома сжались в кулаки, по лицу прошла мгновенная судорога, словно от отвращения. - Что со мной было, Фолко?! Ты был рядом, ты видел - что со мной было?!

Торин вскочил, его щеки пылали, крепкие желтоватые зубы закусили губу.

- Что ты, Торин, что с тобой?! - в испуге вскрикнул хоббит. - С чего ты взвился?!

- С чего?! - Глаза гнома недобро прищурились. - Ты видел, как он положил мне руку на плечо?! Я думал, что ткнусь носом в землю! Ну, среди тангаров я бы назвал двух-трех, кому это под силу, - как и сломать мой топор, - но чтобы так сделал человек?!

- Опомнись, Торин! Ну силен он, очень силен, и что с того?! Почему бы не быть силачу и среди людей!

- Силачу... - горько усмехнулся гном. - Да нет, тут что-то не то, брат хоббит. Что-то со мной было не то, не как всегда... Впрочем, ладно, давай с самого начала! Они действительно ничего тебе не сделали? Я чуть не свихнулся, когда увидел тебя рядом с ними!

- Да нет же, Торин, все было тихо и мирно, - горячо начал Фолко и рассказал Торину обо всем, что произошло, пока гнома не было.

- И ты принял его извинения?! - с недоверием переспросил Торин. - С чего это ты вдруг стал таким добреньким?! Или забыл Пригорье?!

- Ничего я не забыл, - буркнул Фолко, в свою очередь, краснея и опуская голову. - Просто там вышло недоразумение, Санделло раскаялся. Кинжал вот подарили...

- Покажи-ка мне его еще раз, - вдруг попросил гном, протягивая ладонь.

- Хочу взглянуть, чем же они тебя так проняли.

Хоббит полез за пазуху и вдруг ощутил, что ему очень не хочется отдавать подарок, в чьи бы то ни было руки; но Торин есть Торин, и Фолко поборол себя.

Гном бережно принял извлеченный из оставшихся висеть на груди хоббита ножен кинжал с голубыми Цветами на клинке. Он долго вертел его и так и эдак, пробовал пальцем острие, пытался согнуть, колупал ногтем рукоятку; долго вглядывался в камень у крестовины; наконец удовлетворившись, он молча протянул кинжал взволнованно следившему за ним хоббиту; тот поспешно спрятал его и неожиданно ощутил облегчение - этот кинжал, похоже, обладал какой-то странной властью над своим новым хозяином.

- Никогда не видел ничего подобного, - вдруг признался Торин, разводя руками. - Это не наша работа, и сталь тоже. Превосходная, кстати, сталь - и прочная, и гибкая... А как наведен рисунок - я могу только гадать. Наши так не умеют, я бы знал. Камень этот, правда, мне знаком - крестовники не считаются драгоценными, они довольно хрупкие, легко обрабатываются, но такой большой и с таким четким крестом - тоже редкость. Хотел бы я знать, зачем ему было дарить его тебе! Тебе - кинжал, мне - посох этот... Как из него еще и топорище-то сделать?!.

Они замолчали. Перед глазами обоих стояло это удивительное зрелище - Олмер и горбун. Каждый вспоминал подробности необыкновенной встречи; так они прошли через всю поляну, когда Торин вдруг хлопнул себя по лбу:

- Хороши же мы оба! Затоптали следы копыт!

- Кто затоптал, а кто и посмотрел, и запомнил! - Хоббит показал другу язык. - Подковы с пятью гвоздями, между первым и вторым, считая слева, такая трехлучевая звезда... Да, впрочем, вон же они, ты что, не видишь?! Однако давай отложим прочие разговоры на потом - нас уже наверняка хватились!

Они добрались до лагеря как раз в то время, когда - встревоженный Рогволд отряжал во все стороны конных на поиски. Хоббиту и гному пришлось отговариваться наспех сочиненными небылицами, и лишь ночью, когда обоз остановился на краю леса подле брошенной людьми деревни, они собрали на совет немногих самых близких друзей.

Сидели в темноте, тщательно заткнув щели в пологе фургона и укутавшись в одеяла, - к вечеру с гор неожиданно потянуло ледяным ветром. Пришли Малыш, Рогволд, Дори и Бран. Они уже знали историю с "Ножнами Андарила", Олмером из Дэйла и старым хронистом; Фолко и Торин во всех подробностях поведали им все случившееся.

- Начнем с того, что мы имеем, - начал Рогволд, после того как Фолко умолк и облизнул пересохшие во время долгого рассказа губы. - Следы подков, они действительно необычные.

- Куда уж необычнее - такая примета! - задумчиво произнес Бран.

- Жаль, что я не видел их сам, - вздохнул Рогволд. - Однако подобное клеймо мне незнакомо. Что может значить эта звезда?!

- Звезда-то - дело понятное, - ответил Торин. - Зовется она Изельгрид и в старину обозначала единство трех Подземных Стихий: Камня, Огня и Воды. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь из тангаров использовал ее как клеймо!

- А разве кто-то из кузнецов-людей не мог сам додуматься до такого несложного символа?! - спросил Рогволд.

Торин не нашелся, что ответить, и тут неожиданно встрял Малыш.

- Если мне дадут кружечку пригорянского пива, я, пожалуй, скажу, откуда эти подковы! - вдруг хитро усмехнулся он.

- Ты?! Откуда?! Говори! - загомонили было все разом, но Малыш стоял на своем.

- Сперва пива! Да не этот наперсток, что взял сейчас скупой Торин, а мою кружку!

Выразительно покачивая головой и кривя губы, Торин нацедил Малышу требуемую кружку. Маленький Гном неспешно выпил, крякнул, вытер подбородок... Наступила пауза. Малыш лукавым взглядом обвел смотрящих на него друзей.

- Этот знак - Изельгрид - ставит на свои изделия один рангтор из Эребора, - небрежно бросил он. - Я знавал его. Он поссорился со своими из Одинокой Горы и ушел на север, к Драконьему Плато. Он и делает такие подковы, причем добавляет в них медь, отчего они становятся тяжелее, но мягче и лучше прилегают к копыту...

- Рангтор? - недоуменно переспросил Рогволд, но Торин пояснил, что у гномов так зовется тангар - одиночка, живущий и работающий на свой страх и риск, изгой, ушедший от сородичей.

- Личность он довольно мрачная, - продолжал Малыш, - но большой мастер. Я познакомился с ним, когда ходил в Эребор, пять зим тому назад.

- Подковы из Эребора... - задумчиво протянул Торин. - И Теофраст говорил - он из Дэйла. Что ж, может, и правда... Но что нам с того?!

- Хотя бы то, что если он и лжет, то не всегда, - встрял Фолко.

- Кстати, да, - кивнул Рогволд. - Наш хоббит совершенно прав. Значит, кое в чем можно полагаться и на слова этого Олмера.

Торин лишь передернул плечами.

- Теперь дальше, - продолжал бывший сотник. - Его подарки. Кинжал нашего Фолко - вещь совершенно изумительная и непонятная. Откуда такой мог взяться?! Кто его мог сделать?! - В ответ гномы лишь развели руками. - Если это не ваша работа, почтенные, то чья же тогда?!

- Гадать можно бесконечно, - буркнул Бран. - Может, его сделали потомки Рыцарей из Заморья еще до падения Врага. Может, это сработано где-то на востоке, о чудесах которого плетется столько небылиц.