территорию Рижского рынка, как их тут же окружила какая-то банда не то
фарцовщиков, не то рэкетиров, яростно предлагая обмен долларов на рубли по
фантастически высокому курсу, а также русские иконы, икру и наручные часы
высшего командного состава Советской Армии. А еще через пару минут Моника
обнаружила, что часть этой банды уже оттерла ее от всей остальной группы и
буквально уносит прочь, сдирая с ее плеч фототехнику. Она крикнула "Help!",
но чья-то рука зажала ей рот, и одновременно острое шило уперлось ей в
ребро. А когда американцы, услышав ее вскрик, попытались ринуться ей на
помощь, то оказалось, что каждый из них тоже окружен плотным кольцом. И
только двухсоткилограммовый Джон 0'Хаген смог своим весом, как тараном,
пробить эту блокаду и в последнюю минуту буквально выдернул Монику из рук
грабителей...
она таким образом объяснила мне свою расположенность к Толстяку и ту
легкость, с какой .уселась на его колени. Но как раз в этот миг Семен
свернул на пыльный Бескудниковский бульвар, и я тут же забыл про Монику и
про Толстяка.
была видна только верхняя, часть ее фигурки -- тонкие льняные волосы
рассыпались по шерстяному платку на ее плечах, светлая дубленка расстегнута
на две верхние пуговицы. Некоторое время я ехал за ней вдоль мостовой на
своем "жигуленке", а потом, в разрыве между сугробами увидел ее всю -- с
тяжелой авоськой, в которой она несла н продмага капусту, картошку и бутылку
вина "Твиши"...
десятом году нашего эфемерного романа. Я жил в эту зиму у Семена, в его
холостяцкой кооперативной квартире в Бескудниках. Семен был еще холост, и
мы, два swimming bachelors (ветреных холостяка), совсем не плохо проводили
время: у меня уже были "жигули" -- по западным понятиям это почти ничто,
уровень нищеты, а по советским -- такой же признак принадлежности к
аристократии, как в США Rolls-Roys или Ferrary. Нет, даже больше!
Представьте себе, что на Пятой, например, авеню какой-нибудь Rolls-Roys или
Ferrary вдруг останавливается возле идущей по тротуару семнадцати- или
двадцатилетней девушки и хозяин машины, высунувшись из окна, говорит: "Miss,
come here!Get in, I'll give you a lift [Девушка, подите сюда! Садитесь, я
вас подвезу]!". Что будет? Я не поставлю и трех против десяти на то, что
средняя американская девушка по первому зову сядет в Ferrary или даже в
Rolls-Roys. Но я не помню случая, чтобы мне или Семену отказала хотя бы одна
москвичка, возле которой мы лихо притормаживали наш зеленый "жигуль". В этой
крохотной машине побывали все -- длинноногие студентки и фабричные
работницы, школьницы старших классов и замужние профессорши университетов,
музыкантши и продавщицы, художницы и бухгалтерши, балерины и даже одна --
страховой агент с таким бюстом, что моя голова целиком утопала в душной
пропасти меж ее грудями. А когда она пускалась надо мной вскачь, эти груди
гулко шлепались, как тяжелые спелые дыни...
квартиру в соответствии с заранее составленным графиком, который старались
соблюдать железно, поскольку телефона у Семена не было и ни о каких
изменениях графика "в последний момент" не могло быть и речи. Но мы
справлялись.
заметки будут когда-нибудь опубликованы в СССР, то найдется немало критиков,
которые завопят о еврейском половом разбое на девственной русской почве.
Поэтому я спешу сказать, что русская "почва" была тогда так же далека от
девственности, как вся Россия от коммунизма. И вообще, когда-нибудь историки
придут к выводу, что в странах тоталитаризма секс становится единственной
отдушиной, в которую устремляется молодая энергия широких масс. Особенно
женских... Именно этим, а не машиной "Жигули" или нашими с Семеном
уникальными мужскими достоинствами я объясняю наши легкие победы. Жизнь в
той стране так дерюжно скучна, что только в постели можно забыть о
бесконечных "происках американских и японских империалистов", о речах
Брежнева -- Горбачева и очередях за сахаром и сосисками...
морозной московской зимы, когда ни одна, даже самая целомудренная женщина,
даже 23-летняя жена нашего участкового милиционера, не могла устоять против
соблазна нырнуть с продуваемой пургой автобусной остановки в нашу теплую
машину, а потом -- побывать с нами на премьере нового фильма в закрытом для
простых смертных Доме кино, а потом -- поужинать там же в ресторане, в
окружении кинозвезд, а потом... well, вы понимаете...-- так вот, именно в
этот самый урожайный период, в одно раннее морозное утро, когда Москва еще
была накрыта тяжелой, как чугунная кольчуга, ночной пеленой из смеси
метельного снега и городского смога,-- в это утро в квартире Семена раздался
длинный и резкий дверной звонок. Яшка, рыжий беспородный уродец, которого
Семен щенком подобрал на улице, с остервенелым лаем ринулся в прихожую,
стараясь залаять свою вину,-- он проспал момент, когда посетитель вышел из
лифта н подходил к нашей двери. А звонок продолжал звенеть, несмотря на
жуткий Яшкин лай.
и так рано может звонить только милиция, и, значит, это -- за мной. Ведь я
жил у Семена нелегально, без московской прописки, да еще таскал сюда девочек
-- вот соседи и настучали.
показал мне на кухню. Там, на столе, были яркие улики ночного кутежа. Я
схватил Яшку за ошейник и потащил на кухню, чтобы поскорее убрать там хотя
бы водку и рюмки, (Слава Богу, у нас с Семеном было неписаное правило:
никогда не оставлять своих дам до утра, а отвозить их домой, как бы поздно
ни заканчивались наши любовные игры.) Тем временем Семен босиком прошлепал к
двери и спросил настороженно-сонным голосом:
заткнулся, а Семен сказал в дверь "Минуточку", набросил свой любимый
потертый узбекский халат и открыл дверь.
телогрейке, поверх которой еще была серая шаль-платок, завязанная
крест-накрест на груди, сказала простуженным голосом:
потом и саму телеграмму, на которой действительно стоял гриф "Срочная".
постоянно писал для "Узбекфильма" сценарии о способах применения химических
удобрений, первичной обработке хлопка и прочую заказуху. Потом он дал
почтальонше два рубля и распечатал телеграмму. Но, пробежав ее глазами,
протянул мне:-- Почитай...
прочел:
ТЧК ЕСЛИ ОН В МОСКВЕ ПЕРЕДАЙТЕ ЕМУ ЧТО Я БУДУ СЕГОДНЯ ЗАВТРА И ПОСЛЕЗАВТРА
ЖДАТЬ ЕГО В СЕМЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА В ВЕСТИБЮЛЕ ГОСТИНИЦЫ ПЕКИН ТЧК ЗАРАНЕЕ
БЛАГОДАРЮ АННА".
пепельницы в мусорное ведро. В его тоне было недовольство не то грязью на
кухне, не то моим отношением к Анне. Почему-то все мои друзья относились к
ней с большой симпатией и открыто радовались, когда мы с ней мирились, но
деликатно помалкивали после каждого нашего разрыва.
"Кавказскую любовь"?-- сказал он как-то боком, из-под руки, ставя на плиту
чайник.
мотоцикле и терял зрение. Но Костя Зайко, мой директор картины, устроил его
в Одессе вне очереди в филатовскую больницу, и ему спасли оба глаза.
туалет, чтобы смыть Яшкины дела -- Яшка, несмотря на свою жуткую
беспородность, обладал целым рядом уникальных качеств, в том числе умел
справлять нужду прямо в унитаз. Зрелище какающего в унитаз пса ошеломляло
наших посетительниц (особенно, когда у него были запоры и ему приходилось,
сидя на унитазе, напрягаться до слез). А мы с Семеном говорили потрясенным
зрительницам, что если мы останемся без работы, то будем выступать с этим
номером в цирке, Но Яшка не умел спускать за собой воду: бачок у Семена в
сортире был старый, и у Яшки просто не хватало ни сил, ни веса оттянуть
ручку...
вернулся на кухню.
моя руки под кухонным краном. -- Впрочем, не знаменитых -- тоже. Когда ее
брат разбился, она примчалась на такси и рыдала вот тут, на твоем диване...
Я не понимаю, почему ты не разрешил ей сопровождать брата в Одессу. Извини
меня, конечно, но это было полное свинство с твоей стороны.
свинине, и слово "свинство" было для него обозначением крайней мерзости.
Поэтому я разозлился.
думаешь? А? Я снимал, понимаешь! А если бы она приехала, то у меня бы все
съемки полетели к черту! -- Ты кричишь, значит ты не прав. Ты просто ее
Корнев Павел
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Круз Андрей