Чтение 137–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

- Фридрих Великий еще снимет передо мною шляпу...

Но опять вмешался Сусlope-borgne - Потемкин:

- Яко генерал-инспектор кавалерии российской, запрещаю вашему высо-
честву уродовать форму одежд кирасирских...

О Боже! Сколько власти у этого кривого!

Москва ожидала героя войны-фельдмаршала Румянцева.

Письма от матери Потемкин, как правило, даже не распечатывал, а сразу
швырял в камин, говоря при этом:

- Что дура умного написать может? Разве что - кто из сородичей моих
помер, так зачем огорчаться скорбию лишней?

Дарья Васильевна Потемкина, в канун казни, вывезла из Смоленщины на
Москву осиротевших внучек своих - Энгельгардтов. Необразованные девчон-
ки, плохо одетые, еще не понимали степени того величия, какого достиг их
странный в повадках дядюшка. Не понимала того и госпожа Потемкина, пола-
гая, что сыночек ее возвысился сам по себе, а вовсе не по той причине,
на какую завистливые людишки ей намекают.

- Да будет вам пустое-то молоть, - обижалась она в беседах с
родственниками. - Нешто за экий вселенский срам ордена да генеральства
дают? Чай, мой Гриц знатно иным отличился...

При встрече с сыном она строго внушала ему:

- Коли стал государыне нашей мил, тебе в самый раз жениться, и пущай
государыня сама невесту приищет... богатеньку!

- Дура ты у меня, маменька, - отвечал Потемкин.

Екатерина произвела старуху в статс-дамы, просила принять со своего
стола ананас из оранжерей подмосковных.

- Да на што он мне... в колючках весь, быдто кистень разбойничий! Мне
бы яблочка моченого или клюковки пососать.

- Дура ты у меня, маменька, - отвечал Потемкин.

Екатерина справила себе платье на манер крестьянского сарафана. Высо-
кий кокошник красиво обрамлял ее голову с жиреющим, но по-прежнему ост-
рым подбородком, полную шею украсила нитка жемчуга. Она осуждала моды
парижские.

- Онемечены и выбриты, словно пасторы германские. А я желаю царство-
вать над истинно русскими и, кажется, совсем обрусела!

Она выразила желание посетить общие бани, чтобы окончательно
"слиться" с народом, для чего графиня Прасковья Брюс уже приготовила па-
хучие веники. Но Потемкин высмеял этих барынь, сказав, что Москва живет
еще в патриархальной простоте - мужчины и женщины парятся вместе:

- Стоит ли тебе, Като, быть столь откровенной?

- Не стоит, - согласилась Екатерина и велела Парашке выкинуть веники.

Она тут же сочинила указ, по которому "коммерческие" - общие - мыльни
разделялись отныне на мужскую и женскую половины, причем доступ к женщи-
нам разрешался только врачам и живописцам.

- Рисовальщики наши в живой натуре нуждаются, - сказала императрица,
- а то в классах Академии художеств они одних мужиков наблюдают...

Потемкин открыто заговорил при дворе, что срочно необходима амнистия
тем, кто следовал за Пугачевым.

- Иначе, - доказывал он, - покудова мы тут веселимся с плясками, по-
мещики хлебопашцам все члены повыдергивают, а мужиков рады без глаз ос-
тавить. Опять же и телесные наказания чинов нижних - их меру надобно
уменьшить... Битый солдат всегда плох. Пьяному шесть палок, и хватит с
него!

В апреле Екатерина справляла день рождения. Дюран сообщал в Версаль
королю, что императрица "не могла скрыть удивления по поводу того, как
мало лиц съехалось в такой день... она сама мне говорила о пустоте на
бале в таком тоне, который явно показывает, как она была этим оскорбле-
на!.."

Выходит, напрасно кроила сарафан простонародный, напрасно улыбалась
публике, зря проявила обширное знание русских пословиц и поговорок, - ее
не любили в Москве. "Ну что тут делать?" И на этот раз оригинальной она
не оказалась:

- Разрешаю для народа снизить цену на соль...

Когда полицмейстер Архаров выкрикнул эту новость с крыльца перед на-
родом, то "вместо восторженных криков радости, коих ожидала императрица,
мещане и горожане, перекрестясь, разошлись молча". Екатерина, стоя у ок-
на, не выдержала и сказала во всеуслышание: "Ну, какое же тупоумие!" -
так описывали эту сцену дипломаты, все знающие, все оценивающие...

Возле ее престола мучился Павел - ждал денег.

- Деньги для вас были приготовлены. Полсотни тыщ, как вы и просили.
Но возникла нужда у графа Григория Потемкина, и деньги ваши я ему вручи-
ла...

"Русский Гамлет" от унижения чуть не заплакал!

Потемкину доложили, что его желает видеть Кутузов.

- Кутузов или Голенищев-Кутузов? - спросил он.

- Голенищев...

- Вот так и надобно говорить: большая разница!

Дворян этих разных фамилий было на Руси яко карасей в пруду. Но в ка-
бинет фаворита вошел Михаила Илларионович, старый знакомый по Дунайской
армии; прежнего весельчака и шутника было теперь не узнать.

- Что с тобой, Ларионыч? - обомлел Потемкин.

Молодой подполковник в белом мундире с желтыми отворотами, эполеты из
серебра, а орден - Георгия четвертой степени. Изуродованное пулей лицо,
вместо глаза - повязка. Голенищев-Кутузов сказал, что на охрану Крыма
молодняк прислали и, когда турки десантировали под Алуштой, люди дрогну-
ли.

- Пришлось самому знамя развернуть и пойти вперед, дабы примером лю-
дей увлечь за собой. Тут меня и шваркнуло...

Он просил отпуск в Европу ради лечения.

- Копии моей отказа ни в чем не будет, - сказал Потемкин.

По его совету Екатерина перечла рапорт о подвиге Михаила Илларионови-
ча: "Сей штаб-офицер получил рану пулей, которая, ударивши его между
глазу и виска, вышла напролет в том же месте на Другой стороне лица".
Слова Екатерины для истории уцелели: "Кутузова надо беречь - он у меня
великим генералом станется!" Она отсыпала для него 1000 золотых червон-
цев, которые по тогдашнему времени составляли огромную сумму.

- Передай от меня и скажи инвалидному, что тревожить его не станем,
покудова как следует не излечится...

Проездом через Берлин увечный воин представился в Сан-Суси Прусскому
королю. Фридрих просил его подойти ближе к окну, чтобы лучше разглядеть
опасную и страшную рану.

- Вы счастливый человек, - сказал король. - У меня в прусской армии с
такими ранениями мало кто выживает...

Сейчас король был озабочен делами "малого" двора. Сватая принцессу
Гессен-Дармштадтскую за Павла, он рассчитывал, что она, благодарная ему,
станет влиять на мужа в прусских интересах "Северного аккорда". Но тут
явился красивый нахал Андрей Разумовский и разом спутал королевские кар-
ты, соблазняя Natalie политической игрой с Испанией и Францией.

- Кажется, я свалял дурака, - признался король сам себе. - Натализа-
ция екатеринизированной России не состоялась... жаль!

По натуре циник, ума практичного, он откровенно радовался слухам о
слабом здоровье великой княгини: пусть умрет.

- Ладно. Поедем дальше, - сказал король, не унывая, и надолго приник
к флейте, наигрывая пасторальный мотив, а сам думал, как бы выбросить
Разумовского с третьего или, лучше, даже с четвертого этажа того здания,
которое называется "европейской политикой".

Широко расставленными глазами граф Андрей Разумовский взирал на вели-
кую княгиню, и она, жалкая, приникла к нему:

- Мы так давно не были наедине, а я схожу с ума от тайных желаний...
Что делать нам, если эта курносая уродина не отходит от меня ни на шаг,
а он мне всегда омерзителен.

- Я что-нибудь придумаю, - обещал ей граф...

За ужином он незаметно подлил в бокал цесаревича опий. Павел через
минуту выронил вилку, осунулся в кресле:

- Спать... я... что со мною... друзья...

Разумовский тронул его провисшую руку.

- Готов, - сказал он женщине.

- Какое счастье, - отвечала она любовнику.".

Когда Павел очнулся, Natalie с Разумовским по-прежнему сидели за сто-
лом. Павел извинился:

- Простите, дорогие друзья, я так устал сегодня, что дремота сморила
меня... Скажите, я недолго спал?

- Достаточно, - отвечала ему жена. - Мы провели это время в бесподоб-
ном диалоге... Жаль, что вы в нем не участвовали!

5. ТЯЖЕЛАЯ МУХА

Прусский король закончил играть на флейте.

- А что поделывает старая карга Мария-Терезия после того, как Румян-
цев заключил выгодный для русских мир?

- Она часто плачет, - отвечал ему Цегслин.

Фридрих, продув флейту, упрятал ее в футляр.

- Она всегда плачет, обдумывая новое воровство, и нам, бедным прусса-
кам, кажется, что пришло время беречь карманы.

Фридрих не ошибался: уж если из Вены послышались рыдания императрицы,
так и жди - сейчас Мария-Терезия кого-то начнет грабить. Так и случи-
лось! Солдаты императрицы венской каждую ночь незаметно передвигали пог-
раничные столбы, постепенно присоединяя к австрийским владениям Букови-
ну, а дела России сейчас не были таковы, чтобы вступиться за буковинцев,
издревле родственных народу русскому. Напыщенный девиз венских Габсбур-