увлекая студента к столу, просвещал далее: - Князья духовные на Руси пи-
ют вино маниром трояким. Первый из них - с воздержанием, егда воздержи-
ваешь себя от падения. Второй - с расстановкой, егда сам идти не спосо-
бен и тебе ноженьки переставляют. Наконец, есть пьянство с расположени-
ем, егда стомах твой пресыщен и на полу свободно располагаешься.
- Я тебе лучший совет дам: берись-ка за древность мира, попей волшебной
мудрости из родников эллинских.
погребов монашьих. Налью ему пополнее!..
ря до тех пор, пока не осилил язык древнегреческий. Гомер восхитил его:
от человекоподобных богов исходило ощутимо-телесное тепло, а от богопо-
добных людей веяло олимпийской прохладой... Появилась вдруг страсть к
сочинительству, и сам стыдился этого чувства, как юноша первой любви, но
Дорофей приободрил его:
себя на кресте пиитическом. Но не будь алчущим к успеху скорейшему. Эпи-
кур вещал: "Смертный, скользи по жизни, но не напирай на нее". А у нас
на Руси святой иное слышится всюду: "Навались, робяты! Чичас стенку лба-
ми проломим, а потом в кабак отправимся и станем великой пролом праздно-
вать..."
предложил ему навестить Заиконоспасскую академию, при храме которой
объявился на Москве новый оракул.
стихоблудию себя подвергает.
толпой четкие силлогизмы, бросал в верующих кары небесные, пророчил,
клокотал, бичуя пороки, и собор был наполнен рыданиями раскаявшихся...
Рубан, втайне завидуя чужому успеху, шепнул:
кин, чуть робея, спросил витию в ряске монашеской:
за троих и потому ощущал себя владыкой).
живут, с голоду околевая, и все пылают. А я князю Юсупову к пирогу име-
нинному поздравку в стихах быстренько изложил, так он мне через лакея
червонец пожаловал.
серебряном... Не вы ж меня, а я вас чаем пою!
дитесь. А мне, который из-под скуфейки наружу выполз, мне о себе надо
подумать. Даст Бог, и на виршах этих еще дворянский герб обрету. В каре-
те учну разъезжать...
свои, и Потемкин заскучал от изобилия Адонисов, Эвтерп, Психей и Киприд,
а за стенкою просвирня парила гречневую кашу с требухами свиными - и
аромат ее забавно перемешивался с античными Зефирами. Начали поэты прис-
тавать к дворянину, чтобы он тоже не стеснялся, почитал свои стихи...
ешь стихи прямо с приступа, не имея нужды воспеть в прологе музу свою, и
не воззываешь прежде сладостных молений к Аполлону, дабы облегчил он те-
бе совладание с лирою.
по существу дела. Ведь когда у тебя, Васька, спина чешется, ты не зовешь
Киприду, а сам об угол скребешься...
хороводе поют: "Я с комариком плясала"? А ваших Купид да Горгон им и не
надобно... Ишь Гомеры какие!
раньше времени, и лишь Дорофей утешил его:
сийских. Лучше, сын мой, послушай-ка, что Сумароков о таких, как ты,
дельно сказывает:
оживит Кастальский родник возле ног женщины, которая станет его богиней,
его соратником, его другом и... врагом. А сейчас она принадлежала друго-
му: Екатерина переживала страстный роман с графом Станиславом Августом
Понятовским, польско-саксонским министром при дворе Санкт-Петербурга.
ричься. Но он сбросил рясу и предстал уже в кафтане, на башмаках сверка-
ли пряжки с дешевыми стразами.
страшится дразнить судьбу. Потемкин стал его уважать, но признался, что
сам-то желает уйти в монахи.
кую жизнь спасаюсь, а ты, дворянин, сам же под монашеский клобук лезешь,
будто там сладким медом намазано.
будущее. - Смотри сам, - доказывал он Потемкину. - Сумароков долго в
пьянственном житии не протянет. Ломоносов, сказывают, болеет почасту. А
кто после них останется в поэзии русской? Вот такие, как я да Васька Ру-
бан, - нам и перья в руки... Воспарим! Прогремим! Пока не поздно, говорю
тебе: вступай в компанию нашу, мы потеснимся, с нами ты в люди вый-
дешь...
санна, и Потемкин стыдился присутствия женщины, волком глядел в пол. Су-
санна сказала госпоже Кисловской:
сами по себе вьются...
хиню до Зарядья, где за высоченной стеной в гуще старых деревьев затаи-
лась старинная женская обитель.
глаз совиный. Машинально выбрался Потемкин на улицу, даже не заметил,
как дошагал до монастыря. Келья матери Сусанны едва светилась изнутри,
зыбко и дрожаще, - это теплились лампады перед ликами святых угодников.
В соседнем дворе Гриша обобрал с веревки сырое бельишко, сложил его на
заборе, а веревку унес с собою... Сначала взобрался на стену монастыря.
Стоя на карнизе древней кладки, перепрыгнул на дерево, с него - на со-
седнее. Под ним качались упругие ветви, и наконец он достиг высокой бе-
резы, верхушка которой касалась уже конька крыши. Вот когда пригодилось