Чтение 255–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

соло (теперь он владел усадьбою в Павловске, где одна улица так и назы-
валась-Пиковая).

- А хорош бес! - сказала Екатерина, плотоядно наблюдая за его телес-
ными "позитурами".

Потемкин провел ее в гостиную, украшенную громадными гобеленами на
библейскую тему из истории Мардохея и Амана: под первым подразумевалась
добродетель мирская, Аман же олицетворял Зубовых с их клеветой и за-
вистью, - эта символика, императрице понятная, удовольствия ей не доста-
вила.

Садясь за стол, она произнесла слишком громко:

- Мое внимание к тебе, светлейший, прямо доказывает, как мало верю я
напраслинам, на тебя возводимым. Но если приехал ты "зубы" рвать, так
потерпи: сами вывалятся. На что тебе мучения от зубодеров терпеть?

- Не болят зубы у меня... не болят, - ответил Потемкин. - А приехал
красотою жены почтмейстера Вакселя подивиться. Да, хороша жена у Ваксе-
ля... хороша!

Ужин был подан к полуночи, а в половине первого императрице! стала
проявлять нетерпение, торопясь вернуться в Зимний дворец, где ее ожидал
молодой фаворит. Перед тем как сесть в карсту, Екатерина сказала Потем-
кину:

- Благодарна тебе за этот прощальный вечер...

И тут он понял, что его все-таки победили!

Летом русские войска штурмом овладели Анапой, множество пленных обое-
го пола Потемкин распорядился отправить в Тавриду на постоянное жи-
тельство; среди пленных оказался и вредоносный имам Мансур; его заточили
в Шлиссельбургскую крепость, где он зарезал часового, пытаясь убежать в
лес, но был схвачен... Потемкин повелел:

- Заковать в железа, и пусть в них сдохнет!

Столичные "Ведомости", сообщавшие даже о скромных свадьбах и помин-
ках, ни единым словом не помянули Таврические торжества - Зубов запре-
тил! Потемкин погрузился в уныние, толковал сны, гадал на картах, реше-
ний не возникало... Попов раньше всех осознал опасность его положения:
пока светлейший в Петербурге, он с каждым днем все больше слабеет, уни-
женный собственным бессилием.

- Вам, - разумно доказывал он, - следует как можно скорее вернуться
на войну. Пока флот и армия с вами, ваша светлость, остаетесь могучи, с
вами вынуждены считаться.

Императрица явно тяготилась пребыванием Потемкина в столице, но свет-
лейший не такова персона, которой можно сказать: лошади поданы! Намеков
он не принимал. Нс было и такого героя, который бы рискнул объявить ему
об отъезде.

- Незваный гость хуже татарина, - говорил Платон Зубов императрице. -
До чего же назойлив... Я, матушка, как он уедет, золотую ванну себе за-
беру. Можно?

- Да уж, конечно, друг мой.

- И люстры из черного хрусталя.

- Снимем и люстры...

В июне состоялась битва при Мачине, князь Репнин разбил турок, и -
назло Потемкину! в пику Суворову! - при дворе прогремели безудержные ди-
фирамбы полководческим и дипломатическим талантам князя Николая Ва-
сильевича.

- Вот каков! - рассуждали придворные. - Пришел. Увидел. Победил. И
турки сразу перемирия возжелали...

Екатерина сама взяла на себя тяжкий труд - выпроводить Потемкина из
столицы. Она застала его подавленным, размякшим, жалким. Он не возражал,
с кротостью младенца, которого отсылают спать, безропотно покорился.

- Прощай, Катя, - было им сказано.

- И ты прощай, - отвечала она...

Попов настойчиво зудел над ухом Потемкина:

- Едем же, едем! - Он с умом толковал, что императрица спешит заклю-
чить мир с Турцией не потому, что цели войны уже достигнуты. - Нет, Зу-
бовы торопят ее с заключением мира, после которого власть над армией и
флотом Черноморским будет потеряна вами сразу... А потому-едем же, едем!

Перед отъездом Потемкин ужинал в доме придворного банкира барона Ри-
чарда Сутерланда, который спросил его, когда он вернет ему долги. Потем-
кин ответил:

- На том свете за все рассчитаемся...

- Лошади поданы! - объявил Попов.

Потемкин грузно поднялся из-за стола:

- Лошади-не люди: они ждать не могут...

24 июля 1791 года он навсегда оставил Петербург.

..."Все утверждают, - писал современник, - ему был дан Зубовым мед-
ленно умерщвляющий яд. Банкир Сутерланд... умер в Петербурге в тот же
день, тот же час и чувствуя такую же тоску, какую князь Потемкин
чувствовал умирая среди степи..."

- Так ему и надо! - говорил Платон Зубов, отравивший князя Тавричес-
кого под музыку гимна "Гром победы, раздавайся...".

16. ГРОМ ПОБЕДЫ, РАЗДАВАЙСЯ!

Всю дорогу от Петербурга он перехватывал встречных курьеров, спешащих
в столицу, взламывал печати на их сумках, вскрывал почту. Его расстроило
известие из Триеста: в Средиземном море турки уничтожили флотилию слав-
ного Ламбро Каччиони; греческих патриотов теперь казнили нещадно.

- Если и Каччиони схватили, - сказал Потемкин, - не миновать ему
смерти жестокой, на колу сидя...

Потемкин молился в храмах сельских, палил свечи перед иконами. Однаж-
ды, выйдя из церкви, велел подавать карету, в ожидании которой и присел
на повозку, согнувшись от боли. Василий Степанович Попов просил его сой-
ти на землю.

- А что? Разве я сел не в свои сани?

- Не в свои. Сойдите, ваша светлость...

Только сейчас Потемкин заметил, что сидит на кладбищенских дрогах,
приехавших за покойником после отпевания.

- Виддть, судьба... - ответил он равнодушно.

Наконец-то ему попался курьер от князя Репнина, и этот курьер ни за
что не хотел отдавать свою сумку.

- Дай! - выхватил ее князь Потемкин.

Секретные пакеты рвал наискось, пальцы тряслись. Из бумаг выяснилось:
князь Репнин, ободренный победою при Мачине, уже подписал с визирем
Юсуф-Коджою прелиминарные статьи мирного договора. Потемкин вмиг потуск-
нел лицом:

- Без меня? За моей спиной? Вот они каковы...

Часть бумаг оставил при себе, остальные запихнул в сумку курьера, ве-
лел ехать дальше, но тут же сказал:

- Репнин только надломил рог султанского полумесяца, а мне нужно ви-
деть его переломленным... Это еще не война! Это еще не мир! Я подпишу
свой мир - на берегах Босфора, у подножия храма Софии, в Царьградс. Не
успокоюсь, не умру, пока не увижу свободными валахов, болгар и эллии-
ов... Сейчас же слать гонцов в Севастополь, чтобы Ушаков искал неприяте-
ля и бил крепче!

Чернигов встретил его колокольным благовестом, тонкий музыкальный
слух Потемкина безошибочно выделил в перезвонах отдельное звучание могу-
чего колокола церкви Иоанна Богослова:

- Чаю, пудов на шестьсот будет. Век бы слушал его!

Три дня, страдающий, он провел в Чернигове, требуя, чтобы храмы горо-
да постоянно звонили в колокола.

- Потемкин-то по себе звонит, - говорили в народе.

Наконец, светлейший тронулся далее в Молдавию, а приехав в Яссы, бес-
помощно свалился на диван.

- Больно, - сказал он Попову: накрытый тулупом, Потемкин долго лежал
молча, но вдруг оживился: - Пора уже звать Моцарта в Россию... как-то он
там, в Вене?

- По слухам, Моцарт в меланхолии от болезни.

- А что же с ним?

- Ему, как и вам, тоже больно.

- Так напиши ему от меня, что в России многие, и я пуще всех, за его
здравие будем молиться.

- Напишу. Вам что-нибудь подать?

- Ничего уже не хочу.

- Ну... репку! - предложил Попов.

- Репку я съем, - согласился светлейший.

"Пока существует добрая, богатая Англия с визирем Питтом, у Порога
Счастья спокойно..." - В эти дни Селим III дал тайную аудиенцию английс-
кому послу Гексли.

- Что слышно в Лондоне? - спросил он.

- Что слышно в Лондоне, то скоро отзовется в Севастополе. Самая мощ-
ная эскадра нашего короля скоро войдет в Босфор.

- И я увижу ее из своих окошек?

- Да, - ответил Гексли, - она проследует в Черное море, чтобы дать
взбучку русскому флоту.

Селим сказал: до него дошли слухи, будто на английском флоте не все
так хорошо, как пишут в газетах:

- Французы, разрушив Бастилию, помутили сознание англичан, и ваш флот
бунтует, не желая сражаться с Россией.

Гексли отвечал султану, что это лишь "шалости":

- Мы вешаем шалунов на мачтовых реях с такой же ловкостью, с какой на
вашем флоте привыкли отрубать головы.

Селим с умом заметил, что матросов вешать легко: