Чтение 257–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

На земле стало ему хорошо. Браницкая держала его голову на своих ко-
ленях. Потемкин смотрел на большие облака, бегущие над ним - в незнае-
мое... Неужели смерть? И не будет ни рос, ни туманов. Не скакать в полях
кавалерии, не слышать ему ржанья гусарских лошадей, разом остановятся
все часы в мире, а корабли, поникнув парусами, уплывут в черный лед не-
бытия... Камердинер стал подносить к нему икону, но графиня Браницкая,
плача, отталкивала ее от лица Потемкина:

- Уйди, уйди... не надо! Не надо... уйди.

- Что вы? Разве не видите-он же отходит...

Раздались рыдания - это заплакал адмирал дс Рибас.

Попов заломил над собой руки - с возгласом:

- Боже, что же теперь с нами будет?

Потемкин обвел людей взором, шевельнул рукою:

- Простите меня, люди... за все простите!

Он умер. И глаза ему закрыли медными пятаками.

- Едем обратно - в Яссы, - распорядился Попов.

На том месте, где Потемкин скончался, атаман Головатый воткнул в зем-
лю пику, оставив казачий пикет:

- Подежурьте, братцы, чтоб не забылось место сие...

Лошади развернули экипаж с покойным, увезли его назад - в Яссы. Попов
перерывал в Яссах все сундуки.

- Чего ищешь, генерал? - спросила Браницкая.

- Венец лавровый... с бриллиантами! Тот, что государыня ему подарила.
Да разве найдешь? Сейчас все растащат...

Графиня Браницкая вызвала ювелира ставки:

- Мне желательно иметь перстень с алмазами, и чтобы на нем было выре-
зано памятное: "К. П. Т. 5 окт. 1791 г.".

- Это не трудно, - заверил ее ювелир.

Чуть выше затылка в черепе Потемкина хирург Массо выдолбил треу-
гольное отверстие, через которое извлекли его большой мозг, заполнив
пустоту ароматическими травами...

- Не выбрасывайте сердце, - распорядился Попов. - Его мы отвезем в
село Чижово, на Смоленщину, и захороним возле той баньки, в которой
князь и явился на свет Божий... Я верю, - добавил Попов, - что Потемкин
жил в своем времени: ни раньше, ни позже на Руси не могло бы возникнуть
такого человека... Будем считать так: он был счастливый! Но будем ли мы
счастливы без него?

ЗАНАВЕС

Платон Зубов после смерти Потемкина фактически стал правителем Новой
России, подчинив себе и сказочную Тавриду. Екатерина дала ему высокий
чин гснерал-фсльдцейхмсйстера - начальника всей артиллерии, он стал кня-
зем, генерал-адъютантом, членом Государственного совета, обвешал свое
ничтожество регалиями и орденами. Первым делом Зубов решил упразднить
"потемкинские вольности", в которых ему виделось зеркальное отражение
французской революции.

- Для того и указываю, - свысока повелел он, - всех беглых вернуть
помещикам в прежнее крепостное состояние. А тех крепостных Потемкина,
которым он волю дал, расселяя в краях южных, тех следует раздать помещи-
кам по рукам, чтобы впредь о воле не помышляли... Потемкинский дух не-
терпим!

Край опустел. Посадки лесов засыхали на корню, погибали в полях посе-
вы гороха и фасоли, оскудели стада, в селениях, брошенных людьми, воца-
рилось безлюдье, колодцы исчахли - цветущий край снова превращался в
пустыню, как было и при татарских ханах. Вместе с "потемкинским духом"
исчезала и сама жизнь! Но этого Зубову показалось мало; он, никогда моря
не видевший, пожелал быть главнокомандующим Черноморского флота, и Ека-
терина согласилась на это... Ушаков был обречен на бездействие, а его
ненавистники, граф Войнович и Мордвинов, снова заняли свои посты, подав-
ляя Ушакова своей властью.

В один из дней, просматривая списки чинов Черноморского флота, Платон
Зубов презрительно фыркнул:

- Странно! Ни одной знатной фамилии, ни князей, ни графов, одна ме-
люзга. - Палец фаворита, оснащенный блистающим перстнем, задержался воз-
ле имени сюрвайера в чине бригадира. - Курносов? Не помню таких дворян
на Руси.

Услужливые сикофанты охотно накляузничали.

- Да это, извольте знать, давний прихвостень светлейшего, сам-то он
из плотников архангельских, а Потемкин любил окружить себя всяческим
сбродом. С того и карьера была скорая!

- Убрать его! Чтобы флота моего не поганил...

Убрать дважды кавалера, да еще увечного в бою, заслужившего право но-
шения белого мундира, было трудно, и Прохор Акимович получил новое наз-
начение - на верфи Соломбалы.

- Все возвращается на круги своя, - сказал он.

Но в Адмиралтействе, когда получал назначение вернуться на родину,
мастеру стало невмоготу от обиды:

- Клеотуром никогда не был и в передних не околачивался, ласки у пер-
сон выискивая. Едино оправдание карьере моей: век утруждался, да еще вот
люди мне попадались хорошие. Я покровителей не искал-они сами нашли ме-
ня!

Как не стало Камертаб, как погибли сыновья, все в жизни пошло прахом;
раньше никогда о деньгах не думал, а теперь, на склоне лет, и деньги пе-
ревелись... До отъезда в Архангельск он прожился вконец, обиду сердечную
вином заглушая.

Анна Даниловна, на мужа глядя, страдала:

- С первым маялась, и второй - с рюмкою.

- Молчи. Сбирайся. До Соломбалы.

- Знай я, что так будет, зачем я Казань покинула?

- Ништо! На Севере тоже люди живут...

Полярная ночь тиха. Архангельск в снегу, в гавани Соломбалы - недост-
роенные суда. Прохор Акимович поселился в доме покойного дяди Хрисанфа,
работал в конторе, украшенной гравюрами с видами старинных кораблей, в
горшках цвели герани, за окошками сверкал иней. Ливорнский пудель Черныш
выходил вечерами на крыльцо, озирал снежные сугробы и, замерзнув, возв-
ращался домой-отогреваться у печки.

- Плохо тебе, брат? - спрашивал его хозяин.

Анна Даниловна в таких случаях говорила:

- Он еще у собаки спрашивает! Где бы меня спросить - каково мне, бед-
ной, в эдакой-то юдоли прозябать?

Только теперь Прохор Акимович осознал ошибку: ах, зачем увел под ве-
нец эту чужую женщину, и боль о прошлой любви Камертаб камнем ложилась
на покаянное сердце. Наливал себе водки, закусывал ее ломтями сырой сем-
ги. Над рабочим столом, заваленным чертежами кораблей, укрепил лубочную
картинку "Возраст человечий": жизнь делилась тут на семь долек.

- Ив каждой по семь годочков! Детство и юность, совершенство и серед-
ка. Затем первая седина, до которой я дожил. А затем - старость и непре-
менное увядание...

На исходе зимы довелось Курносову прочесть стихи Державина, писанные
на смерть Потемкина:

Кто это идет по холмам,

Глядясь, как месяц, в воды черны?

Чья тень спешит по облакам

В воздушные жилища горны?..

Не ты ли, счастья, славы сын,

Великолепный князь Тавриды?

Не ты ли с высоты честей

Незапно пал среди степей?..

Жуть охватывала при мысли, что уже не Потемкин - тень его! - по ею
пору блуждает по берегам Черного моря, исполинская, - ищет светлейший
места, где бы отряхнуть прах свой, где бы кости свои оставить. Мастеру и
за себя становилось страшно:

- Вот был я, первый и последний дворянин Курносов, а не бывать про-
должению моему. Одно останется-корабли, гавани да крест на кладбище. А
как жил, как любил, как умирал - все позабудут люди... Ладно! Не я пер-
вый на Руси такой, не я и последний. Нс для себя жил, не для себя ста-
рался...

Он скинул ботфорты - обул валенки: так удобнее. Зябкой рукой снова
налил себе водки. Анна Даниловна извела мужа попреками:

- На што мне, несчастненькой, така доля выпала? Солнышко нс светит,
яблок и вишен нету, все округ трескою пропахло. Зачем мне шаньги ржаные,
неужто не поем булок с изюмом?

- Если невмоготу, так езжай отсюдова.

- И правда, друг, отпусти доченек повидать...

Уехала! Посмотрел он, как взвихрило снег за ее санками, спешащими в
неизбытное, и опять вспомянулась юность, страданьями еще не початая. И
первые казанские радости, когда браковал он лес, выбирая из бревен самые
чистые, самые непорочные, без сучков, без свиля, без косослоя... Конец
всему! "Ладно, - сказал себе в утешение, - проживем и так: без любви. В
конце-то концов, и добра повидал немало. Спасибо людям хорошим и добрым
- за то спасибо, что они были. Теперь их тоже не стало..."

Он вернулся в контору, налил себе водки.

Опьянев, он говорил по-английски и голландски, пересыпал речь словами
турецкими, ругательствами испанскими. Собака внимательно слушала хозяи-
на. Слушала и молчала.

- Не понимаешь меня? Да и кто поймет ныне?..

Слоистый снег покрывал древнюю землю Архангельска.

Утром думал Прохор Акимович: отчего маета душевная? И понял, что вы-