Чтение 43–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

лась, что крамола завелась от матроса Беспалова:

- Сказывал матрос-табашник, что у Григория Орлова, который нонеча в
графьях наверху бегает, един кафтан в семьсот тыщ казне обошелся, сама
царицка его брильянтами да яхонтами ушивала...

Подканцелярист застенка пытошного (по прозванию Степан Шешковский)
обмочил концы плети в растворе уксусном:

- Дура баба - в шею се! Подавай клиента главного...

Вытащил в застенок пушкаря Беспалова.

- А я уже в отставке, - сообщил он, икая от страха.

- Вот и ладно, - одобрил Шешковский. - Значит, время терпит и торо-
питься не станешь. Ложись-ка, миляга.

- А меня-то за што, эдак, господи?

- Для того и звали, чтобы все сразу выяснить... Возникло дело ужас-
ное, дело о "марьяже императрицы".

Никита Иванович Панин начал день с того, что рассказал Павлу о трид-
цати скверных монархах Европы, потом к столу цесаревича подали пять со-
леных арбузов, прибывших с обозом из Саратова, взрезали все подряд -
лишь один оказался хорошим.

Курносый мальчик сказал наставнику:

- Вот! Из пяти арбузов хоть един годен стался, а из тридцати госуда-
рей ни одного путного не выросло...

Павел продолжал любить сумасбродного отца, который часто потешал его
своими кривляниями, и, напротив, очень боялся матери, строгой и резкой.
Наследника страшили коронационные пиры; от необъяснимой тоски ребенок
начинал рыдать, вызывая шепоты дипломатов, сдержанный гнев матери: "Уве-
дите прочь его высочество!" Догадываясь, что Панин развивает в сыне лю-
бовь к отцу, царица решила заменить его д'Аламбером, которого звала в
Россию, обещая ему множество земных благ. Но философ отвечал, что боится
умереть в России от... геморроя! Это был дерзкий намек на те самые "ко-
лики", что погубили Петра в Ропше. А барон Бретейль ехидно спрашивал:
когда же приедет д'Аламбер?

- Подслеповатый Диоген не желает вылезать из своей заплесневелой боч-
ки. Бог с ним, я решила там его и оставить...

Весною 1763 года политики Европы выжидали смерти Августа III - предс-
тояла борьба за польскую корону. В газетах писали, что Екатерина будет
способствовать избранию в короли Понятовского, после чего последует бра-
чевание царицы с молодым и красивым королем. Узнав о таковых конъюнкту-
рах, Гришка Орлов люто взревновал:

- Вот ты чего захотела! Но я этого не допущу.

- Я тоже, - спокойно отвечала ему Екатерина...

Мерси д'Аржанто отозвал в уголок милорда Букингэма:

- Кажется, мы присутствуем при развитии драмы. Следите за главною ге-
роиней - или она погибнет в последнем акте от кинжала злодея, или сохра-
нит право на свободу...

Бывший канцлер Бестужев-Рюмин объезжал сановников, сбирая подписи под
проектом о желательности брака Екатерины с Григорием Орловым. Неугомон-
ный карьерист растревожил даже загробную тень Елизаветы, состоявшей в
браке с Разумовским.

- Не было того! - с гневом отрицала Екатерина.

Бестужев-Рюмин отвечал дряблым смехом пакостника:

- Было, матушка, был пример. У графа Разумовского и ларец в дому хра-
нится, а в нем и акт о браке с Елизаветой лежит.

Екатерина напрямик спросила своего фаворита:

- Сколько ты заплатил Бестужеву? Пойми, что меня ведь со свету сжи-
вут: Воронцовы, Панины, Разумовские...

Но тут же возник Алехан с лаской дьявольской:

- Чего бояться-то? В день венчальный велю кареты подать. Как только о
браке объявим, всех роптающих по каретам рассадим, и поскачут они туды,
куды и Макар телят не гонял.

Канцлер Михаила Воронцов попросил принять его:

- Государыня, вы можете не любить меня и далее. Но я заявляю: ваше
сочетание с Орловым произведет внутри империи самые невыгодные колеба-
ния... Лучше уж тогда сочетаться вам с заточенным Иоанном Антоновичем,
чтобы примирить две враждующие ветви Романовых!

Екатерина с раздражением отвечала канцлеру:

- Пахнущий могилою Бестужев-Рюмин чрез угождение Орловым желает
карьер сделать, чтобы заместить вас на посту канцлера... Впрочем, оста-
юсь признательна вам за чистосердечие.

В один из дней, когда Бестужев-Рюмин снова заговорил о скорейшем бра-
косочетании ее с фаворитом, Екатерина с прищуром посмотрела на Панина,
вызывая его на обострение конфликта.

- Императрица русская, - отчеканил Панин, - вольна делать, что ей хо-
чется, но госпожа Орлова царствовать не будет.

Произнося этот смертельный приговор, Панин откинулся в кресле, а ког-
да снова принял позу спокойную, то на стене осталось большое белое пятно
- от парика, густо напудренного.

- Госпоже Орловой я не слуга, - ровно заключил он.

Екатерина встала, указывая перстом на Панина:

- Вот гордый римлянин... подражайте ему!

Вскоре в доме княжны Хилковой загуляли два ближайших приятеля Орловых
- лихие гвардейцы Хитрово с Ласунским - и за выпивкой договорились заре-
зать при случае Алехана Орлова.

Орловы сами же и вступились за арестованных:

- Пытать не надо их, матушка. Они друзья наши.

- Дожили мы, что друзья хотят друзей резать...

С марьяжами пора было кончать. Воронцов был зван в Головинский дво-
рец, и тут Екатерина повела себя с удивительно тонким знанием людской
психологии. Она сказала канцлеру:

- Прошу заготовить два манифеста. Первый - о моем вступлении в брак с
графом Орловым... Не возражать! - прикрикнула она, едва канцлер открыл
рот. - И вот манифест о даровании Алексею Разумовскому, яко законному
мужу покойной императрицы Елизаветы, титула "Его Императорского Высо-
чества".

Первый она оставила у себя, второй вручила Воронцову:

- С этим езжайте на Покровку, где живет старый Разумовский, и пусть
он, ради утверждения этого манифеста, предоставит на мое усмотрение те
брачные контракты, что у него хранятся... Они нужны мне для создания
прецедента по манифесту, который остается у меня... Надеюсь, все поняли?

- Не делай этого, матушка: погибнешь!

- Ваше сиятельство, не учите мое величество...

Канцлер отъехал. Екатерина вышла в аудиенц-залу; возбужденная, нервно
прохаживалась вдоль залы мелкими шажками; вровень с нею гуляли Орловы,
уже пронюхавшие, зачем поехал Воронцов; следом поспевал гориллоподобный
женевец Пиктэ с навахою под кафтаном.

Екатерина делала вид, что Орловых не замечает.

- Пиктэ! Для чего съезжаются ко дворцу кареты?

- Очевидно, по изволению графов Орловых...

"Ясно - зачем. Но следует ждать возвращения Воронцова".

Воронцов застал Разумовского сидящим подле камина, старик читал ду-
ховную книгу старинной киевской печати. Воронцов в двух словах объяснил
суть дела, по которому приехал.

- Дай-ка сюда бумагу, - протянул тот руку.

Бывший свинопас изучил манифест, приравнивавший его к членам династии
Романовых. Но изощренно-выверенный расчет женщины вдруг переплелся с бо-
гатейшим жизненным опытом старика: Разумовский сразу же понял, чего же-
лает от него сейчас Екатерина... Кряхтя, он снял с комода ларец черного
дерева, окованный серебром.

- Гляди! - Алексей Григорьевич показал канцлеру пергаментный свиток,
бережно обернутый в драгоценный розовый атлас.

Развернув атлас, он поцеловал бумаги, писанные еще в 1744 году, когда
был молодым парнем и рядом с ним стояла цветущая красавица - Елизавета,
радостно отдавшая ему сердце.

- А-а-а-а! - в ужасе закричал Воронцов.

Брачные документы корчились в пламени камина.

- Ты, Мишка, не ори, - сказал Разумовский. - Я возник из ничтожества
в хлеву скотском, сам вскоре навозом стану. Теперь езжай и передай ей от
меня, что нет у меня никаких брачных бумаг и я никогда не бывал супругом
государыни... Брехня это!

Об этом канцлер и объявил, во дворец возвратясь:

- Случая в доме Романовых не бывало такого, чтобы законная самодержи-
ца со своим верноподданным сопряглась...

Раздался громкий хруст - Екатерина рванула проект манифеста о своем
браке с Гришкой Орловым и кивнула Воронцову:

- Благодарю, граф. Сейчас же велите Нарышкину, чтобы кареты под окна-
ми дворца не торчали-на конюшни их, быстро... Пиктэ! - резко позвала
она. - У меня такое чувство, и вряд ли я ошибаюсь, что у вас какое-то
дело до меня... Это правда?

- Вы не ошиблись, ваше величество.

- Тогда пройдите ко мне. Один вы!

Пиктэ наедине вручил ей письмо от Вольтера. Это было первое письмо
философа, в котором он выражал свое восхищение женщиной, овладевшей
престолом самой могущественной державы. Екатерина пригласила Бецкого,
велев ему открыть кладовые с мехами, чтобы одарить философию Европы теп-
лыми шубами.

- Всех одену! Даже этого гнусного Диогена из его бочки, который боит-
ся нажить геморрой от щедрот России...

Лучшие мыслители века защеголяли в сибирских соболях.

Царские шубы отлично согревали Большую Политику.

Но уже писался скорбный манифест о молчании.

Екатерина решила пресечь слухи в народе, который слишком уж вольно