Чтение 51–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

хранитель шубы султана, сторож султанского соловья и даже кормитель его
попугая - все они дружно задвигали бородами, выражая осуждение слабой
женской натуры. Рагиб-паша сказал султану, что французский посол маркиз
Вержен умоляет допустить его до света очей, пронзающих весь небосвод ми-
ра.

- Пусть придет этот франк, - милостиво разрешил Мустафа III (послов
других стран в Турции называли "собаками").

Представитель Версаля на одном дыхании сообщил:

- Увы, мы не имеем границ с Россией, чтобы сразу же наказать ее ору-
жием. Но такие границы имеете вы... Русский посол Обресков достоин того,
чтобы закончить жизнь в Бастилии (у нас) или в башне Эди-Куля (у вас). -
Вержен закрыл глаза и выкрикнул: Мне страшно сказать, что задумали в Пе-
тербурге: обручившись, Екатерина с Понятовским объединят Польшу с русс-
кими пространствами, в которых человек теряется, как комар в лесу...

Если бы маркиз на этом остановился, все было бы хорошо. Но беднягу
понесло дальше - прямо в пропасть невежества:

- Это значит, что империя османлисов... погибнет!

Вот тогда Мустафе III стало смешно:

- К чему ты трагически заломил руки, которым не хватает лишь ножа
Мельпомены, чтобы зарезаться перед любопытной публикой? Я лишаю тебя
своего просвещенного внимания, и впредь можешь вести переговоры с мо-
им...

Великий визирь Рагиб-паша уже выступил вперед.

- Нет, - осадил его султан, - ты уже старый человек, а потому отдох-
ни. Маркиз будет говорить с моим реис-эфенди [10].

Мустафа III войны с Россией не хотел, и реис-эфенди принял посла
Франции, не вставая с подушек и гладя кошку.

- Ты хочешь сесть? - спросил он со смехом. - Но, прости, здесь тебе
не Европа, и я не держу стульев в доме...

Вержен сказал, что сыновья Августа III, хотя они и немцы, вполне мо-
гут сойти за поляков. Реис-эфенди прямо в маркиза швырнул свою царапучую
кошку.

- Мы на Востоке, - вежливо произнес он, - конечно, не знаем того, что
знаете вы на Западе. Но все-таки мы способны догадаться, что собака,
сколь ее ни перекрашивай, не может заменить льва... Блистательную Порту,
- договорил он, - беспокоит сейчас другое... совсем другое... совсем...

Пауза. Маркиз Вержен насторожился.

- Слушай, а зачем ты насторожился?

- Чтобы лучше слышать о причинах вашего беспокойства.

Реис-эфенди поправил туфлю, спадавшую с ноги:

- А разве у нас имеются причины для беспокойства?..

Беседа закончилась. Рейс сказал драгоману:

- Пусть и дальше в Польше царит смута, нам это сейчас даже выгодно!
Так мы вернее сможем отрезать от Речи Посполитой самый сладкий ее крае-
шек - Подолию... Пришло время звать Обрескова!

Драгоман Маврокордато с трудом поймал кошку.

- Убери ее. И открой клетку с барсами...

Драгомана он тоже выслал. Обресков знал турецкий язык, а реис-эфенди
достаточно владел немецким и русским.

Алексей Михайлович Обресков - дипломат опытный, патриот пылкий, поли-
тик тонкий. На посту русского посла столь в Турции зажился, что шестерых
визирей похоронил. Жена тоже здесь умерла. Сейчас на посольской даче в
Буюк-Дере живет стройная гречанка из семьи местных фанариотов. Она ему
недавно родила сына.

- Брысь, окаянные! - цыкнул он на барсов, желавших обнюхать его шта-
ны, и тут же приятельски разругал рейса. - Ахмет, водку ты со мною пьешь
потихоньку от своего визиря, а все никак поумнеть не можешь... Перестань
пугать меня! Зачем я тебе сегодня?

- Ты сейчас удивишься, Алеко. Мы согласны на Понятовского. Но, скажи,
зачем вашей царице выходить за него замуж?

- Екатерина, - ответил Обресков, - не может стать женой Понятовского
по той причине, что Понятовский... женится.

- На ком же? Назови его невест.

Обрескову вспомнились варшавские чаровницы:

- Оссолинская, Грабовская, Ланскоронская...

Один из барсов, зайдя сзади, потянул россиянина зубами за ногу. Об-
ресков ласково потрепал хищника за холку.

- Ладно, - сказал реис-эфенди. - Мы сами заинтересованы в том, чтобы
с Польшею все обошлось. Мой султан совсем не хочет войны с вами. Поверь,
это так! Я говорю тебе правду...

Обресков ответил, что султан не хочет - верно, но в Крыму точит сабли
Крым-Гирей, а начни татары войну - начнут и турки. Реис-эфенди, как
озорной мальчишка, вдруг покатился спиной на подушки, задрав ноги, с ко-
торых слетели туфли без задников - туфли вмиг были разорваны зубами бар-
сов.

- Ты, Алеко, еще ничего не знаешь... Ха-ха-ха!

Обресков смутился - что он должен бы знать?

- Крым-Гирей поехал на дачу в Молдавию.

- Удивил! Так он и каждый год туда ездит.

- Но в этом году в Бахчисарай не вернется...

Барсов, злобно огрызавшихся, погнали в клетку. Перестав хохотать, ре-
ис-эфенди достал из-под себя смятую бумагу:

- Возьми, Алеко, на добрую память, - сказал с юмором.

Это был протест турецкого Дивана к России, в котором излагалась оза-
боченность султана по поводу того, что возникшие слухи о скором браке
Понятовского с Екатериной могут привести к слиянию Польши с Россией, а
Блистательная Порта не потерпит создания под своим боком столь мощного
государственного образования.

Алексей Михайлович спокойно свернул ноту:

- Прошу тебя, Ахмет, заверить Высокий Порог в том, что волеизъявление
вашего султана будет самым срочным образом доведено до сведения моего
правительства... Кстати, мне тут из Варшавы старки прислали - заходи
как-нибудь вечерком!

На посольском бриге быстро ставили паруса.

Через двадцать один день все новости достигнут Петербурга.

Прекрасны вы, долы молдавские! В зелени виноградников совсем затеря-
лась деревня Каушяны - летняя резиденция Крым-Гирея. Кони грудью раздви-
гали высокую траву... Барон Франсуа де Тотт, посол короля Людовика XV
при ставке крымского хана, спросил:

- Где вы получили образование, хан?

Крым-Гирей проследил за полетом ястреба в небе:

- Не образование - лишь воспитание! Всех Гиреев еще мальчиками отво-
зят на Кавказ, где в аулах черкесов племени беслень мы джигитуем с ору-
жием и воруем у соседних племен все, что попадается на глаза. Много ук-
радешь - отбирают, мало украдешь - бьют. Потом я с матерью скрывался в
Салониках, бывал в Алжире...

В молдавскую глухомань герцог Шуазель, глава французской политики,
заслал дипломата, чтобы он возмутил "дэлихана" к нападению на Россию.
Обстановка тому содействовала: татары и ногайцы давно не имели поживы с
набега на Русь. Но Крым-Гирей остерег де Тотта: сначала он дождется в
деревне молодого вина, а потом... подумает.

- Мне ведь тоже не хочется ссориться с султаном!

Но скоро до Молдавии дошла весть о перевороте в Бахчисарае, Мустафа
III утвердил на ханство Селим-Гирея, и, узнав об этом, посланец Версаля
предался невыразимому отчаянию:

- Все пропало! Франция так рассчитывала на вас...

Крым-Гирей грустил не больше минуты:

- Эй, музыканты! Чего затихли, играйте дальше...

Снова ударили бубны, запели цыганские скрипки.

- Если меня погубил мир, меня воскресит война!

Мановением руки хан стронул свой табор к северу - ближе к польской
Подолии. В пути им встретился большой отряд всадников. На пиках болта-
лись простреленные в битвах хоругви, а из переметных сум вяло свешива-
лись шеи задавленных гусей.

Это ехал Радзивилл с остатками своего регимента.

- Была страшная сеча под Слонимом, - сообщил он хану. - Польша кончи-
лась... Браницкий где? А черт его знает. Его разбили тоже, и, говорят,
он бежал в Ципское графство - под юбку МарииТерезии. А я буду просить
политического убежища у тебя, великий и грозный Гирей.

Литовский деспот покорно склонил могучую выю пред потомком Чингисха-
на, знойное солнце Молдавии било прямо в его толстый, как бревно, багро-
вый от полнокровия затылок.

- Я уже не воевода литовский, - сказал он.

- А я перестал быть ханом крымским.

Радзивилл быстро выпрямился в седле от поклона:

- Га! Это ли не повод для того, чтобы напиться?

Обоюдное несчастие повело по кругу их чаши.

10. ПУСТЬ ВСЕ ТЕРПЯТ

После того как не пустили его в Зимний дворец, чтобы танцевать, как
другие танцуют, ушел несчастный Мирович, возымев намерение на бога поло-
житься. Даже перед иконой поклялся:

- Боженька милостивый, слышь ли меня? Вот те крест святой, в возраст
тридцатилетний придя, от горилки совсем отвращусь. А ныне пить водку
стану умеренно, чтобы с ног не падать...

Мировичу было 22 года. Заступая в караул, он озирался, страшненько!
Внутри крепости - форт особый, и туда никого не пускают. Стал он выведы-
вать - кто там затаился? А никто не знал. Говорили, мается безымянный