Чтение 64–й страницы книги ~Сволочь ненаглядная~

Антоновна, садясь напротив меня на высокий вертящийся стул.

Теперь ее лицо оказалось в тени, моя же физиономия
великолепно освещалась безжалостным электричеством. Понимая,
что она сейчас применит годами отработанную методику
допроса, я севшим от страха голосом пробормотала:

- Наверное, лучше рассказать правду. Наверное, лучше
всего говорить только правду.

Нина Антоновна вновь рассмеялась, встала, зажгла
красивую хрустальную люстру и пояснила:

- Я заработала к старости болезнь глаз, вот и стараюсь
не пользоваться верхним освещением, а правду не всегда
полезно сообщать, иногда лучше соврать. Но вам, если хотите,
чтобы я помогла, следует ввести меня в курс дела.

Под ее откровенно насмешливым взглядом я долго и
путанно рассказывала обо всех событиях и приключениях.

Бабушка слушала молча. Потом, удостоверившись, что
гостья выплеснула все, сказала:

- О деле Платовых я ничего не слышала, но, если вы
уверены, будто Иван Сергеевич в курсе, безусловно, следует
обратиться к нему.

Она подошла к допотопному телефону черного цвета,
словно высеченному из цельного куска мрамора, покрутила
диск, пару минут поговорила и велела:

- Ступайте, он дома.

- Адрес скажите, - проблеяла я, чувствуя себя глупой
трехлетней девочкой, пойманной строгой няней в момент
опустошения коробки шоколадных конфет.

- Соседняя квартира, - спокойно ответила Нина
Антоновна, - моя - 120-я, его - 121-я.

- Соседняя квартира?

- Что вас так удивляет? Дом наш ведомственный, квартиры
давали лучшим сотрудникам, вот мы и оказались соседями.

Почти в полной прострации я двинулась на лестничную
клетку и там испытала еще один шок. Дверь с цифрами 121 была
распахнута настежь, на пороге стоял молодой, подтянутый
мужик. В темно-каштановых волосах ни сединки, спина прямая,
никакого намека на животик, а во рту, когда он улыбнулся,
блеснули безупречно белые зубы.

- Вы ко мне? Проходите; кофеек попьете? Напуганная
Ниной Антоновной и твердо решившая сообщать людям из
"структуры" только правду и ничего, кроме правды, я
прошептала:

- У вас небось растворимый, терпеть не могу "Нескафе".

Иван Сергеевич засмеялся:

- Совпали во вкусах. Сам ненавижу химикаты. Знаете,
много лет тому назад один грузин научил меня варить
настоящий напиток, могу поделиться секретом, хотите?

Я не стала интересоваться, в каких казематах Родионов
познакомился с грузином, а просто кивнула.

Довольно просторная кухня поражала чистотой и порядком.
Но сразу бросалось в глаза, что хозяин холостяк. Доски для
хлеба и мяса, несколько сковородок, щеточки висели на кафеле
в строгом порядке. Но крючки были все разного цвета, не было
никаких хорошеньких мелочей, столь милых женскому сердцу, и
занавески - без рюшечек и бантиков. Просто два полотнища,
отлично выглаженных и, кажется, даже накрахмаленных. Такой
порядок царит в солдатской казарме: одеяла натянуты, подушки
углом, в тумбочке все по ранжиру.

- Служба моя, - сказал Иван Сергеевич, вытаскивая
большую стеклянную банку, - отнимала все время, вот я и не
женился, просто не успел, а сейчас кому убогий старик
нужен...

Глядя, как под тонкой рубашкой у "убогого старика"
перекатываются литые мышцы, я подумала: "У них в КГБ учили
читать чужие мысли? Или у меня на лбу написаны все эмоции?"

Иван Сергеевич тем временем охотно делился рецептом:

- Запомните, кофе покупаете в пачках с надписью "для
кофеварки", там особо мелкий помол, просто пыль, видите?
Потом насыпаете прямо в чашку ложечку с верхом, дозу
экспериментальным путем вычислите. Затем берете чайник и
крутым, особо подчеркиваю, крутым кипятком заливаете кофе.
Кстати, если вы любите сладкий, сахар следует смешать с кофе
до добавления воды.

Он ловко поднял чайник и пробормотал:

- Все, теперь интенсивно размешиваем и накрываем чашку
сверху блюдечком. Две-три минуты терпения, ну, пробуйте.

Я глотнула и удивилась:

- Потрясающе, но вы же его не варили, а развели, как
растворимый!

- Именно, - заулыбался Иван Сергеевич, - в этом-то и
основной секрет.

Мы понаслаждались дивным напитком, и Родионов спросил:

- Чем я могу помочь?

- Помните ли вы дело Майи и Валентина Платовых?

Иван Сергеевич побарабанил пальцами по голубому
пластику, покрывавшему стол, и вздохнул:

- А вам зачем?

- Настя умерла, - тихо сказала я, - и оставила Егору
большую сумму денег наличными. Только адреса мальчика у меня
нет, а у вас был. Может, сообщите мне координаты парня?

Иван Сергеевич продолжал хмуриться, я быстренько
выложила все, до чего удалось докопаться. Помолчав, он
переспросил:

- Значит, носила Настя фамилию Звягинцева, по первому
мужу? Я кивнула.

- Подождите, - велел хозяин и вышел, не забыв плотно
прикрыть за собой дверь.

Его не было минут пятнадцать, и я вся извелась,
разглядывая красные кружочки под чашками и пересчитывая на
них белые горошинки.

Наконец Иван Сергеевич вернулся, достал пачку "Золотой
Явы" и сказал:

- Сейчас никакого секрета в этом деле нет, журналисты
$ "-k,-давно написали о других, тоже тайных вещах. То, что
тщательно скрывалось коммунистическим правительством, ну,
хотя бы дело Бориса Бурятце, любовника Галины Брежневой, или
случай, когда стреляли в саркофаг с телом Ленина, для людей
90-х годов не является тайной. История с Платовыми не
выплыла просто потому, что ими занимался я, а Майя очень
хочет дожить оставшиеся дни в тишине и покое...

- Она жива? - ахнула я. Иван Сергеевич кивнул:

- Жива, правда не совсем здорова, впрочем, Валентин
тоже не умер.

- Что же они сделали? Родионов вздохнул:

- По мне, так жуткую глупость, они были так молоды, их
следовало просто отлупить по заднему месту да выселить из
Москвы, но прежние власти посчитали, что Платовых надо
уничтожить...

- Да в чем дело?

Иван Сергеевич вновь включил чайник и начал рассказ. В
1972 году Майе было всего двадцать лет, училась она в
институте иностранных языков, веселая, радостная девушка, не
слишком обремененная раздумьями о смысле жизни. На свою
беду, на одной из шумных студенческих вечеринок Майечка
познакомилась с Валентином Платовым, мрачным, если не
сказать угрюмым юношей. Майя влюбилась моментально.
Избранник был картинно хорош собой. Высокий, черноволосый,
черноглазый, к тому же подавал большие надежды как поэт,
учился в Литературном институте и даже ухитрился издать
сборничек стихов, что в советское время сделать тому, кто не
являлся членом Союза писателей, было крайне трудно. Да еще
вирши его переполняли мистические идеи и образы, строки о
близкой смерти и своей особенной роли на земле.

Майя моментально поняла, что их разъединяет пропасть.
Валентин с легкостью цитировал Тацита и Сократа, мог часами
декламировать Брюсова, Ахматову и Соллогуба... Майечка же
ничего, кроме литературы, рекомендованной по школьной
программе, не читала. Валентин, воспитанный одинокой
матерью, имел самооценку размером с Останкинскую телебашню;
Майечка, у которой в семье, кроме нее, имелось еще двое
детей и крепко пьющий папа, смотрела на избранника снизу
вверх, сразу делаясь ниже ростом, когда тот начинал
рассуждать об агностицизме.

Но, наверное, такая обожающая женщина и нужна
непризнанному гению. Во всяком случае, сокурсницы по
Литературному институту, томные девицы, обмотанные янтарными
бусами, не вызывали у Валентина добрых чувств. Слушать
других они не умели, норовя моментально начать читать
собственные творения. А кое-кто из девчонок оказался
образованнее Платова, и Валентин ощущал неловкость за свою