хорошая и вообще сама во всем виновата. Господи, конечно, сама, кто же
спорит. Можно подумать, она этого не понимает. Но ведь о неприятностях
рассказывают не для того, чтобы тебе сказали "ты сам дурак", а для того,
чтобы тебе посочувствовали и помогли. Только для этого. И почему люди
таких простых вещей не понимают?
очередной раз обнаружив, что в жизни Любы произошли какие-то события, о
которых она не знала.
- Потому что ты начнешь причитать, предупреждать и читать мне мораль,
вместо того, чтобы просто принять к сведению".
подробностей, рассказала о том, как работала в четырехзвездном отеле,
продемонстрировала сделанные покупки и на этом тему Турции для своей
семьи закрыла. Все было прекрасно, просто превосходно, но теперь она
здесь, дома, и говорить больше не о чем.
ему тягостен. День, когда родители уходили на работу и она оставалась
предоставленной самой себе, и время с вечера до следующего утра, когда
мать с отцом были дома и приставали к ней с разговорами и расспросами.
От каждого сказанного ими слова ей хотелось завизжать, закрыть уши рука-
ми, кинуться опрометью в свою комнату, запереть дверь и не открывать ее.
Никогда. Заснуть, проснуться и обнаружить, что все это только сон. Пусть
кошмарный, но сон...
мом, она поддалась неуемной жажде мести. Она хотела смерти для своей
подруги. Она призывала эту смерть, она мечтала о ней, улыбаясь в темно-
те, как когда-то улыбалась, лежа в темной душной комнате и думая о
Стрельникове, о своем возвращении к нему. Люба вложила в эту мечту всю
душу, и когда оказалось, что Стрельников ее не ждет, все внутри нее го-
тово было рассыпаться на мелкие кусочки, ибо стержень, на котором крепи-
лось все остальное, рухнул. Но тут появился другой стержень - ненависть.
Ненависть к самому Стрельникову и к Миле Широковой. Рассыпавшаяся было
душа снова собралась вокруг прочного стержня. Появилась цель, появился
смысл. Теперь есть, чего ждать и к чему стремиться, есть о чем мечтать.
И вот Милы больше нет. Снова из Любиной души выдернут стержень, и все
опять рушится, расползается по швам, разлетается вдребезги. Ей казалось,
что она стоит на полу на коленях и беспомощно пытается собрать в одну
кучку эти мелкие осколки, а они ускользают, не даются в руки и от каждо-
го прикосновения только отлетают все дальше и дальше. Этот образ пресле-
довал ее днем и ночью. "Лучше бы ты осталась жива, - беззвучно шептала
Люба, - тогда я бы по крайней мере понимала, зачем живу и чего жду в
этой жизни. А теперь я ничего не понимаю и ничего не жду. И жить мне не-
зачем".
ковь, расположенную неподалеку от своего дома. После возвращения домой
прошло чуть больше недели, и за это время Люба бывала там почти ежеднев-
но. Она никогда не была набожной, но и воинствующей атеисткой тоже не
была, всегда относилась к вопросу о Боге достаточно равнодушно. Но те-
перь, поддавшись жгучей, яростной ненависти, она готова была сделать
все, чтобы отнять жизнь у Милы. У подруги. У соперницы. У воровки и шлю-
хи. Кто-то когда-то говорил, что если у тебя есть враг, нужно пойти в
три церкви и во всех трех поставить свечи за его здравие и пожелать ему
всяческих благ. Тогда то зло, которое от твоего врага исходит, тебя не
коснется. Были и другие советы, связанные с применением черной и белой
магии, заговоров, наведением порчи и прочими прелестями. Люба выполнила
все. Еще живя у Томчаков, она начала ходить к бабкам, гадалкам, знахар-
кам и магам. А вернувшись домой, стала ежедневно заглядывать в церковь.
Ставила свечки за Милу и исступленно шептала, глядя на пляшущее пламя:
тебе хотя бы на пять минут станет так же больно и страшно, как было мне.
Я не хочу, чтобы ты жила.
лась, что на нее снизойдет хотя бы подобие спокойствия. Все свершилось.
Все получилось так, как Люба хотела. Больше не нужна ярость и злоба,
можно дать душе отдохновение.
вычным месту - иконе Николая-угодника. Здесь она посылала проклятия,
здесь призывала смерть к Миле, здесь и прощения попросит у покойницы.
чего не понимала, ненависть ослепила меня. Теперь я вижу, что лучше бы
тебе было остаться в живых. Но уже поздно. Я хотела смерти для тебя, а
убила себя. Так что ты жди меня, Мила, я здесь не задержусь. Скоро уви-
димся. До встречи.
ва ненависти и проклятий, она успокаивалась и выходила из церкви почти
умиротворенной. Настолько, что даже в течение нескольких часов готова
была отказаться от мести. Ярость, бушевавшая в ней, утихала, и Люба даже
становилась немного похожей на себя прежнюю. И она очень надеялась, что
сегодняшний поход в церковь тоже принесет облегчение.
ни жалости, ни чувства вины. Осколки разлетелись так далеко, что теперь
нужен был очень мощный магнит, который смог бы их собрать и удерживать
душу в целостности. Люба Сергиенко с ужасом поняла, что таким магнитом
может стать теперь только ненависть. Милы нет больше. Но ведь есть еще
Стрельников.
информацией, в которой, однако, не было самого главного: ответа на воп-
рос, где и с кем она провела тот вечер, когда ее убили. Жена Владислава
Стасова Татьяна была непоколебима: именно Широкова сидела рядом с ней в
вагоне метро в тот день. Она села в поезд вместе с Татьяной на станции
"Китай-город", вышла на "Академической", и было это в интервале от шести
до половины седьмого вечера.
жала, по крайней мере одна не уезжала, - сказала Татьяна.
ложке, потом открыла ее на том месте, где лежала закладка - цветной кар-
тонный посадочный талон из аэропорта Барселоны.
книжку, когда выходила из вагона. Я хорошо помню, какой именно эпизод
она читала перед тем, как закрыть книгу. Сейчас закладка лежит на три
листа дальше. Вы ее перекладывали?
то место, где она была у Широковой. Ты не обратила внимания, она читала
быстро или медленно?
вот здесь, - Татьяна перелистала страницы и заложила на нужном месте
чистую библиографическую карточку, которую взяла со стола у Насти, - а
когда закрыла - вот здесь. От "Китай-города" до "Академической" сколько
минут?
двадцать секунд на страницу. Три листа - это шесть страниц, стало быть,
ей удалось еще почитать в общей сложности около восьми минут.
саживаться некуда, можно только выйти в город. Стало быть, самое большее
- это, восемь-десять минут на автобусе. За эти жалкие минуты далеко не
уедешь. А может быть, она вообще никуда не ехала, а просто сидела на ла-
вочке и ждала кого-то. Вполне естественно при этом читать книжку, осо-
бенно если до этого пришлось прерваться на интересном месте.
Через несколько секунд дверь открылась и на пороге возник идеально выб-
ритый и подстриженный Коля Селуянов. Вдобавок он был в новом костюме,
чем лишил Настю Каменскую дара речи примерно эдак секунд на пять.
лось?
так и знал, что ты обязательно опозоришь меня перед мэтром российского
детективного жанра. Вчера вечером Стасов мне сказал, что сегодня Татьяна
Григорьевна будет здесь, и я ради такого случая постарался выглядеть по-
приличнее, чтобы произвести на знаменитость хорошее впечатление, а ты,
Настасья, взяла и все испортила. Разрешите представиться, - церемонно
обратился он к Татьяне, - майор Селуянов, в быту Николай, можно просто
Коля. Горячий поклонник вашего таланта, как литературного, так и
следственного.
Селуянову руку, к которой он тут же припал губами в духе салонных манер
девятнадцатого века.
похож сам на себя, никогда в жизни он дамам ручки не целовал и не про-
чел, насколько Настя знала, ни одного детектива. Селуянов вообще читал
мало, поскольку времени у него на это удовольствие не было совсем, но
если уж читал, то исключительно фантастику про каких-нибудь инопланетян
и звездные войны. "Я читаю не для того, чтобы поумнеть, - говорил он, -
а единственно для того, чтобы отвлечься от гадостей и мерзостей окружаю-
щей меня жизни. Поэтому я читаю только то, что совершенно не похоже на
нашу жизнь". Настя могла бы поклясться, что ее коллега Николай не то что
не прочел, но даже в руках не держал ни одной книжки Татьяны Томилиной.
Корнев Павел
Шилова Юлия
Мичурин Артем
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Белоусов Валерий