труду точно порвут на части, если хоть что-то пронюхают про содержание
Серегиных сообщений. Сергей тщательно растер в пепельнице пепел и выдул
черную пыль в форточку.
книжную полку, снял один зеленый томик и, заложив в него конверт, спрятал в
ящик стола, ящик запер, ключ положил в карман и только тогда отправился
ужинать.
потом - мать, или наоборот; Сергей сам выбирал, к кому из них
присоединиться. На этот раз он ужинал один. Мать приготовила голубцы, они
успели остыть, и сметанный соус был похож на холодную потрескавшуюся лаву.
надеждой:
кого-нибудь?
него дошло: мама, наверное, думает, что он решил снова заняться
журналистикой. Смехота.
портмоне на выпускной, - сейчас работает в "Кулинарной газете". Я могла бы
поговорить с ней...
узнала, что ее сын и в самом деле задумал здоровенный очерк с продолжением,
целую хронику - только не о жизни вообще и не о рецептах греческой кухни или
способах приготовления дальневосточного лосося, а о современных сексотах,
которым ради блага страны и человечества приходится жрать наркотики и
участвовать в убийствах. О кураторах, об этих насекомых-кровопийцах,
которые, выкачав из тебя все, что можно, сдают в уголовку, словно в чулан
для старых, сломанных кукол... Да, Сергей уже почти не сомневался, что в тот
момент, когда весь компромат на "Визирь" окажется на столе у Агеева - в тот
же самый момент он из тайного агента превратится в эн-плюспервого
обвиняемого, ничем не отличающегося от Дрына, Ираклия или Вал Валыча. Скорее
всего его даже уберут, поскольку в отличие от остальных он может разболтать
государственные секреты.
"Кулинарной газеты".
купи-продай-конторы и спокойно посидела месяцдругой над статьей. А там бы
уже отдала ее хоть... в "Ньюсуик".
она называла Светку Бернадскую, Зою и всех остальных обитательниц Тиходонска
в возрасте от девятнадцати до тридцати пяти, физически здоровых, незамужних,
бездетных, с которыми, как она полагала, мог иметь дела Сережин папочка.
Сергей извинился, сказал, что у него полно работы, - и вернулся в свою
комнату. Заперся. Лег на кровать, положив под голову крупные ладони. И
тяжело задумался.
получил в лучшем случае одну-две правдивые, информативные - как он сам это
называет, - докладные. Все остальные листки были заполнены поносом, обычным
поносом из грамотно составленных, стилистически безукоризненных (даже когда
речь заходила о Гоге и кладовщице Алене Прокофьевой) фраз, которыми обычно
забивают "белые пятна" на полосах бульварных газет.
несколько раз тайком от Паши Дрына исследовал содержимое коробок и банок,
перевозимых на фургоне. И нашел то, что искал. Без особого, надо сказать,
труда. Упаковки с салями, которые предназначались для "Лабинки" и "Пальмы"
(эти две "точки" считались наиболее прибыльными в системе) частенько
оказывались нашпигованными пластиковыми шариками с героином. Каждый шарик
рассчитан на одну дозу: от половинки до двух "кубиков", в зависимости от
качества порошка. Дешевый "коричневый" героин Сергей находил также в
консервных банках. Однажды наудачу открыл банку шпрот - точно таких же,
какими его потчевал однажды Ираклий. Порошок был и там.
хлопцы из отдела по борьбе с наркоманией налетят на "Визирь", то его
расплющит между противоборствующими силами.
любой стороны - засадит пулю ему в голову, то ли его уберут как
нежелательного свидетеля, то ли как провокатора, то ли как запачкавшегося
агента... Но он обязательно окажется одним из первых пострадавших, одним из
тех, кто останется плавать в соусе из собственных мозгов, повиснет на пере
или на жгуте из тюремной простыни.
потихоньку, не привлекая пристального внимания ни тех ни других, работать
грузчиком, выжидая подходящего момента. Когда такой момент наступит,
захватить партию порошка покрупнее и сделать всем ручкой. Один не совсем
приличный жест. Адресованный как Агееву, так и Хою с Вал Валычем.
свежие, с пылу с жару диапозитивы "Хроники стукача", скандальные газеты
перегрызутся за эксклюзив, одну кассету он отошлет. Артему Боровику для
телепередачи "Совершенно секретно", а электронную версию даже в Штатах
успеют зачитать до дыр.
зарубежье. А может быть, и в дальнем. И никто ничего ему не сделает, потому
что надо будет спасать собственные задницы...
пришел на работу мрачнее тучи, ни с кем не поздоровался, забрался в кабину
"уазика" и, ударив по сигналу, раздраженно крикнул:
Гога с Пашей выкуривали по сигарете-другой, обсуждали вчерашний фильм по НТВ
или говорили о бабах. А сегодня разговаривать некогда: ровно в семь тридцать
Гоге велели подъехать в главную контору.
пощекотал. А ты бесишься, дурак.
собой.
Дрын уселись на скамейке и курили. Дрын молча затягивался, надувал щеки
дымом, полоскал внутри и выпускал дым через нос. Нос у Дрына маленький,
распяленный. Сергей смотрел на него, смотрел, а потом сказал:
когда у него конец вывалился. Возле второго общежития. Ты был тогда с
Метлой, а я - с Родиком Байдаком. Помнишь?
смотрел перед собой, на лице у него не было написано ничего, кроме: сижу
вот, курю. Такое же выражение у него было, когда он волоком тащил за собой
по асфальту Витька - сурового, грозного и непомерно толстого Витька, перед
которым трепетало все второе общежитие Тиходонского университета.
обосрался. Такие жалостные малявы из тюрьмы слал, пацаны смеялись.
мякиш, глаза сверкали. Дрын, вставая, громко поинтересовался, не лягнула ли
его Марина в одно место. Гога даже не огрызнулся, забрался в кабину, хлопнул
дверцей. Мотор взревел. Сергей и Паша быстро вскочили в фургон.
не поехал на товарную станцию, как планировалось с вечера (Сергей уже знал,
что именно там, на товарной, им чаще всего отгружают продукты с "начинкой"),
а помчался на мясокомбинат.
с тележкой. Тележка была пуста. То есть почти пуста: там стояла лишь любимая
Пашина кружка, вровень с краями наполненная "поросячьим соком", и белый
фанерный щит с намалеванными алой краской цифрами 25 в пестрой рамке.
Посняков Андрей
Доставалов Александр
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий
Махров Алексей