Чтение 76–й страницы книги ~Секретные поручения~

копию подошью к делу. И если ее убьют, вам предъявят обвинение в халатности!

Он бросил трубку, не слушая возмущений майора. Отношения с ним безнадежно
испорчены. Причем, если верить Курбатову - из-за ничего. Ведь никаких личных
интересов Петровского Суровец не нарушал...

Успокаиваясь, Денис выкурил сигарету, потом, порывшись в телефонном
справочнике, набрал нужный номер.

- Приемная, - отозвался вежливый, но строгий женский голос.
Чувствовалось, что его обладательница привыкла отфутболивать просителей,
жалобщиков и прочую бесправную человеческую мелочь.

- Следователь Петровский из прокуратуры города, - стараясь говорить
медленно и веско, представился Денис. - Мне нужен Дмитрий Павлович.

Трубка на несколько мгновений замолчала.

- Петровский? Следователь? Сейчас я доложу...

Строгость исчезла. Теперь это был просто вежливый женский голос с
приятным тембром.

Пауза затянулась.

- Дмитрий Павлович уехал к мэру города, - наконец вновь возник знакомый
голос. С прежней строгостью. Очевидно, следователь Петровский по более
пристальному рассмотрению был все-таки отнесен к категории бесправной
мелочи. " - Вы можете связаться с ним через Владимира Ивановича Степанцова.

Денис подавил накатывающую волну гнева.

- Простите, как вас зовут?

- Меня? А при чем... Лариса Ивановна...

- Очень приятно. Лариса Ивановна, сейчас я позвоню мэру и попробую
отыскать Дмитрия Павловича. На всякий случай запишите мой телефон, если я
его не найду - пусть мне позвонит. А посредники для связи мне не нужны. Не
может же прокурор города отыскивать всех свидетелей, которые проходят по
уголовным делам! Да и закон этого не предусматривает. Надеюсь, вы точно
передадите мои слова?

Лариса Ивановна потеряла дар речи. Очевидно, никто так не уничижал ее
шефа.

Позвонив в приемную городской администрации, Денис узнал, что Байдак к
мэру не приходил и прийти не должен. Так он и думал.

Затем Денис набрал номер "Визиря", без труда соединился с демократичным
Хоем и вызвал его на допрос на завтра, на десять утра. Даже по телефону
чувствовалось, что Хой растерялся.

- Но зачем? Мы же обо всем поговорили!

- Появилось много вопросов, Юрий Петрович. Очень серьезных вопросов. До
завтра.

Денис откинулся на спинку стула. Он понимал, что разворошил муравейник и
теперь надо ждать ответной реакции. Она могла быть любой. Например,
кто-нибудь зайдет в кабинет и застрелит его из пистолета с глушителем. Или
даже без глушителя. Кого им бояться? На всю прокуратуру оружие есть только у
самого Степанцова да у Курбатова. Но вряд ли они способны вступить в
перестрелку. Тем более, защищая возмутителя спокойствия, предателя интересов
"команды"... Рассчитывать следует только на себя.

Он вставил в машинку листок и напечатал рапорт на имя Победенного: "В
связи с характером следственной работы и поступающими по телефону угрозами
прошу выдать мне табельное оружие".

Резко зазуммерил внутренний телефон.

- Зайдите ко мне, - не здороваясь, приказал Степанцов.

- Я как раз собирался, - спокойно ответил Денис. Из ящика стола он достал
маленький, со спичечную коробку, диктофон, полученный от Агеева. Специальный
прибор обеспечивал высокое качество записи и не издавал никаких щелчков.

Когда он вошел в кабинет шефа, тот настороженно уставился на зажатый в
руке листок.

- Что это? Что вы принесли? - в голосе явно чувствовалась нервозность.

Денис положил на стол рапорт.

- Прошу завизировать.

- Что это?!

Схватив документ, Степанцов бегло прочел его и перевел дух.

- Что за глупости? Зачем тебе оружие?

- Там написано зачем. Не согласны - так и напишите.

- Ты мне не указывай! - скомкав рапорт, прокурор бросил его в корзину. Он
потерял обычную невозмутимость.

- В чем дело? Почему вы беспокоите уважаемых людей? Вызываете Байдака,
звоните в приемную мэра, дергаете Хоя, хамите майору Суровцу?

На Суровца прокурору было глубоко плевать, его он приплел для компании.
Значит, чувствует, что правда не на его стороне.

Денис пожал плечами.

- Обычные вызовы на допрос. У меня есть показания на этих людей. Очень
серьезные показания. "Визирь" - это официальное прикрытие преступной
организации.

- Что?! - прокурор подскочил в кресле.

- Торговля наркотиками, убийства конкурентов... Когда Байдаку надо
отселить упрямых жильцов из дома в центре или избавиться от политического
противника, он обращается к Хою. А боевики Хоя выполняют эту грязную работу.

Степанцов посерел и потерял дар речи.

- Байдак вдобавок нарушает закон о государственной службе. Он владелец
частной фирмы "Елочка", соучредитель концерна "Застройка". А его сын
непосредственно отдает команды на убийства.

Лицо прокурора покрылось красными пятнами.

- Да как вы смеете! - фальцетом закричал он и закашлялся. - Я лично знаю
Дмитрия Павловича Байдака и его семью...

- В таком случае вы не можете осуществлять надзор по этому делу! - сказал
Денис. - Я напишу рапорт Победенному, чтобы контролировал следствие лично
он!

Прокурор закашлялся, на глазах выступили слезы, зато вернулся нормальный
голос.

- Не надо ничего писать. Давай все решать здесь и мирно. Тем более что ты
ничего не докажешь. Нас же здесь двое, и мы говорим по-человечески... Но
если ты начнешь кляузничать - я от всего откажусь.

Денис едва заметно улыбнулся, и это была ошибка - контрразведчик должен
уметь скрывать свои чувства.

- Давайте решать мирно, - согласился он. - Мне все равно, кто подпишет
санкцию на арест Байдака и Хоя - вы или прокурор области.

Степанцов уже взял себя в руки.

- Для ареста надо иметь веские и неопровержимые доказательства. Соберите
их - и я, конечно же, дам санкцию.

Губы Дениса опять дрогнули. Он уже успел понять, что неопровержимых
доказательств не бывает. Особенно когда их оценивает тот, кто заинтересован
как раз в опровержении.

Глава третья

СОВЕСТЬ УБИЙЦЫ

Из ненаписанной книги

"С. Курлов. ЗАПИСКИ СЕКСОТА"

Глава II...

ЧЕРДАК

...Пошел утром в туалет, а там дерьма на полу по самые щиколотки. Лопнул
канализационный стояк (дом, что ли, оседает?), оттуда прет, а я не могу
ничего сделать, даже сантехника вызвать. Конспирация. Каждый раз, когда
слышу, что соседи сливают воду, бегу подставлять таз. Потом отыскал банку
полузасохшего столярного клея и ацетон, раскопал среди тряпок рваные
капроновые чулки. Развел клей, замотал дыру чулками и обмазал. Ночью снова
рвануло. Снова разводил, мотал и мазал. Лег в шесть утра, убирать дерьмо уже
не стал.

...Квартира провонялась, сил нет больше торчать здесь. Не ел со
вчерашнего утра. В конце концов плюнул на все, оделся и вышел на улицу. День
холодный и ясный, листья скребут по асфальту, восточный ветер несет их в
сторону реки. Выяснил свое местонахождение. Улица Р. Люксембург, дом N 14.
Рядом стоят три корпуса "хрущевок" и желтый кирпичный дом со скульптурами
вокруг окон. Там лифт с сеткой, где двери нужно самому закрывать, -
наверное, еще в пятидесятых годах строили. Подъезд просторный, чистый, ничем
не воняет.

Поднялся на верхний этаж, вышел на чердак, огромный такой чердачище,
метров под сто - удивительно, как еще под офис не загребли. Маленькие
окошки-форточки с решеткой под потолком, ни одного стекла не осталось.
Холодно. Зато воздух свежий и чисто. Какие-то матрацы, ящики, картонные
коробки из-под телевизоров, стопки газет.

Мне здесь понравилось, я присел на матрац, перекусил прихваченными сырком
и консервой. Смотрел через зарешеченное окошко на улицу, видел окна
квартиры, где торчал последние десять дней. Обычные окна, такие же, как и
все остальные. Стол на кухне, буфет, сушилка для посуды, рядом висит на
гвоздике сковородник с яркой расписной ручкой. Через гардины можно разобрать
рисунок обоев в зале: белые нарциссы на зеленом поле. Никогда и не
подумаешь, что это "лэст стейшн" для мокрушников. Что там здорово воняет.

Уходя, столкнулся в вестибюле с красивой девчонкой. Чем-то похожа на
длинноволосых "жакетниц"; тонкая такая, глаза светло-серые, скорее даже
серебристые, огромные. Хорошие глаза. И лицо хорошее.

В этот день дошел до набережной. Обратно ехал автобусом - совсем страх
потерял. Зато почувствовал себя человеком. А ведь совсем недавно, когда
порошки закончились, на стены бросался, было очень трудно.

Дрын постепенно уплощается в памяти, становится двухмерным, картонным.
Про бритву даже вспоминать не хочется, паскудно и страшно - ведь на самом
краешке стоял.

Позвонил родителям. Матери дома не было, отец сказал: "Она теперь целые