жить. Тебя надувают, а ты ушами хлопаешь.
такие скучные, - произнес Никита, зевнув во весь рот, - и требуют постоянной
озабоченности, суеты. Станешь суетиться, сам не заметишь, как разучишься
писать романы. Плетение словес останется, но это уже будут мертвые слова. А
они, как сказал классик, дурно пахнут. Бывает, сочинитель начинает неплохо и
от первых аплодисментов сходит с ума, ему кажется, мало и денег, и славы, он
ожесточенно торгуется с издателями, дергается от постоянного зуда, что его
недооценивают, обманывают, строят козни. Он бросается давать бесконечные
интервью, хочет себя все время видеть в телевизоре, как фрекен Бок из
"Карлсона", начинает активно действовать локтями, расталкивая других,
мускулатура у него развивается, локти становятся железными, а вот мозги
начинают потихоньку отмирать, как рудимент. Смотришь, а писать он уже не
может. Все скучно, мертво. Тот слабенький, но неплохой потенциал, который
имелся вначале, уже потерян, смят под напором животного прагматизма. Чтобы
хорошо писать, нужно быть внутренне свободным от суеты и зависти. ЯУЖНЫ
сильные ясные мозги, а вовсе не крепкие локти.
зачем?
Те же краски, та же манера, та же набившаяся, приобвыкшаяся рука,
принадлежавшая скорее грубо сделанному автомату, нежели человеку!" -
торжественно процитировала Зинуля и тут же надулась обиженно: - Дурак ты,
Ракитин. Дурак и болтун.
Его клонило ко сну. Кресло было хоть и драное, но вполне удобное. Зинуля
кинула ему ватное одеяло, он согрелся, и глаза стали слипаться.
исключительная. Я ведь русскую литературу люблю бескорыстно. Сама ни строчки
не сочинила за всю жизнь. Никогда не думала, что из тебя, Никита Ракитин,
вылупится автор криминального чтива Виктор Годунов. Лично я никакого такого
Годунова не знаю и знать не хочу.
говори.
генетически не дано. За тобой минимум пять поколений с университетским
образованием. Тебе плохо писать совесть не позволит. Но ты предатель,
перебежчик. Ты не подстраиваешься под массовый спрос, но встаешь в ряды тех,
кто уродует сознание людей, кто пичкает читателя камнями вместо хлеба.
могут быть разного качества.
занимаешься своим делом. Твое дело - литература, а вовсе не криминальное
чтиво. Я допускаю, что у тебя получается очень хорошо качественно, но все
эти братки, вся эта криминальная гадость к искусству отношения не имеет.
Представляю, что бы сказала бабушка Аня.
зевнув, возразил Никита.
этот господин безразличен. Он занят низким ремеслом. Но Никиту Ракитина я
люблю всей душой, читаю и перечитываю с большим удовольствием до сих пор,
хотя он, сукин сын, исчез на пять лет, забыл дорогую подругу детства Зинулю.
А Зинуля, между прочим, за это время дважды чуть концы не отдала и в трудные
минуты своей беспутной жизни была бы очень рада хотя бы одной родной роже
рядом. Но вы все меня забыли. Все. Ладно, поэта Никиту Ракитина я прощаю. Он
писал настоящие стихи.
глушь, и оторопь, и срам, всех глупостей моих монументальность, и жалобного
детства моментальность, и юности неряшливая спесь, и зрелости булыжные
ухмылки, гремят во мне, как пятаки в копилке, шуршат, как в бедном чучеле
опилки, хоть утопись, хоть на стену залезь...
Зинуля, у тебя нет знакомых, которые могут сдать квартиру на месяц или хотя
бы на пару недель?
за спину и насвистывая первые аккорды "Турецкого марша", потом резко
остановилась напротив Никиты и спросила: - Травки покурить не хочешь?
какой-то толченой травы и ловко, вполне профессионально, забила назад эту
смесь в бумажную трубочку. Никита почти задремал, согревшись в драном
кресле, под засаленным ватным одеялом, ему стало казаться, будто он вернулся
лет на пятнадцать назад, в тяжелом дыму Зинулиного косячка почудилось, что
напротив, на облезлой поролоновой тахтенке, сидит Ника, тоненькая, прямая,
почти прозрачная, в узком черном свитере с высоким горлом, его Ника, еще не
предательница, еще не Гришкина жена.
здесь месяц не будет.
совсем ты, брат, сбрендил.
ноги табуретку, - пока я в Питер не уеду, спать тебе в кресле придется. Уж
извини. Тахта у меня одна. И денег я у тебя, Ракитин, не возьму, даже утром,
на свежую голову. Живи сколько хочешь. Я не спрашиваю тебя ни о чем не
потому, что мне все равно. Просто я знаю, если сочтешь нужным, сам
расскажешь. А нет - так и не надо.
отпускала. Ему вдруг захотелось, чтобы она приснилась ему хотя бы разок.
затылке, с холодными, ясными светло-карими глазами. Предательница Ника.
Гришкина жена. Мать Гришкиного ребенка. Вероника Сергеевна Елагина, кандидат
медицинских наук, хирург-травматолог. Девочка Ника, первая и последняя его
любовь.
раз повторялся подробный кошмар про то, как в него стреляли на Ленинградском
проспекте. Казалось, в голове его была запрятана маленькая видеокамера,
которая зафиксировала каждую деталь того первого покушения, и теперь
какой-то злобный упрямый идиот без конца прокручивает пленку.
психиатрической больницы, белое, как эти стены, лицо мальчика Феди Егорова,
голубые, прозрачные, мучительно пустые глаза. Виделась сатанинская
пентаграмма на воспаленной коже, под острыми детскими ключицами, и звучал в
ушах монотонный осипший голосок: "Желтый Лог... город солнца..."
место, маленький пьяный поселок под названием Желтый Лог. И, что самое
удивительное, вернулся живым.
образцу московского Шереметьева-2. Конечно, международного лоска пока не
хватало. На лицах, на стеклах ларьков, на рекламных щитах был неуловимый
налет провинциальности, который особенно лез в глаза в сероватом
предрассветном свете.
золотой передний зуб. На модерновых дерматиновых диванчиках в зале ожидания
дремали, некрасиво раскинувшись и приоткрыв рты, румяные распаренные бабехи
в серых пуховых платках, опухший буфетчик раскладывал на прилавке вчерашние
пыльные бутерброды. Сверкающий черным кафелем платный сортир вонял, и вонь
достигала взлетной полосы.
садистски разукрашенных мягких обложек пару своих "покетов", отвернулся и
ускорил шаг. Книготорговцы чаще других узнавали в нем писателя Виктора
Годунова.
нему скорым деловитым шагом направились с трех сторон крепкие молодцы в
кожанках.
такой ситуации стали бы делать сообразительные герои его криминальных
романов.
смекнул бы, что убивать не будут. Убивают совсем иначе. Они попытаются его
взять, и вот тут майор легко и ловко раскидает их, нетерпеливых идиотов, по
мокрой бетонной панели.
Посняков Андрей
Панов Вадим
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Аникина Наталья
Роллинс Джеймс