Чтение 23–й страницы книги ~Никто не заплачет~

душевых рожков, торчавших из потолка, даже перегородок не было. И сортир
открытый, без кабинок. Нужду справляли при всех, не стесняясь. А здесь можно
было запереться.

Он защелкнул задвижку, напустил горячей воды в большую облупленную ванну,
нашел наколке зеленую пузатую бутылку, на которой было написано "Пена для
ванн", добавил в воду густую, пахнущую хвоей жидкость, и получилась пышная
пена. Это был кайф. Но довольно скоро в дверь постучали. Квартира все-таки
коммунальная, ванная, хоть и запирается, но тоже - одна на многих.

Потом долго не мог уснуть. Ему постелили на скрипучем диване в бабкиной
комнате. Он ворочался с боку на бок под заунывный храп старухи и тиканье
настенных ходиков. Иногда он проваливался в тревожное забытье, и ему сразу
чудилось, как он встает, подходит на цыпочках к старухиной койке, накрывает
ее лицо подушкой. А потом очень быстро сгребает в большую вышитую скатерть
красивые безделушки. Кивающего китайского болванчика он заворачивает
отдельно, аккуратно, чтобы не разбился.

Даже во сне он понимал: ничего этого не будет. Нельзя. Но само желание не
казалось ему странным. Нельзя не потому, что жалко старуху, а просто сразу
попадешься и загремишь в психушку или в колонию. Да и потом, куда идти со
скатертью, наполненной добром? Ведь кому-то надо продать, чтобы были
деньги...

Старуха застонала и тяжело заворочалась в темноте. Мальчик встал и на
цыпочках подошел к двери.

- Ты куда, деточка? - спросила старуха. Оказывается, она спала очень
чутко. Или вообще не спала, только притворялась...

- Мне по-маленькому, - обернувшись, прошептал он.

В коридоре стояла тишина. Он заметил, что сквозь щель из-под двери кухни
пробивается свет. Стало интересно. Он осторожно приоткрыл дверь. В большой
общей кухне сидел на табуретке мужик в сатиновых синих трусах и задумчиво
курил.

- Заходи, пацан, не стесняйся, - кивнул он, заметив худенькую фигурку в
двери.

Коля вошел, тихо прикрыл за собой дверь и уставился на мужика. Было на
что поглядеть. Огромное мускулистое тело покрывали красивые синие картинки
церковные купола с крестами, грудастые русалки, какие-то затейливые орлы,
черепа, ножи, перевитые змеями. На толстых волосатых пальцах были нарисованы
широкие перстни.

- Звать-то тебя как?

- Коля.

Мужик протянул ему огромную лапищу:

- Ну, будем знакомы. А я дядя Захар. - Он крепко пожал тощую детскую
кисть. - Гостишь здесь у кого?

- Я интернатский, детдомовский. Галина Георгиевна, директриса, меня взяла
на выходной. - Сквозняк не чувствовал никакого стеснения, разговаривая с
этим огромным разрисованным дядькой.

- Детдомовский, значит, - вздохнул Захар, расплющил докуренную до бумаги
"беломорину" в банке из-под кильки и тут же выбил из пачки следующую
папиросу, подул в нее, постучал, чиркнул спичкой. - А чего ж ты в интернате
для дураков?

Обидный вопрос был сдобрен широкой златозубой улыбкой и веселым
подмигиванием.

Коля в ответ молча пожал плечами.

- Не похож ты на дурачка. Я такие вещи сразу вижу. Да ты садись, не
маячь. Расскажи-ка мне, чем ты такую лафу заработал? Директриса твоя сюда
никого никогда ночевать-то не приводила раньше.

Он опять подмигнул, и от этого стало совсем легко и весело. Коля уселся
на облезлую трехногую табуретку напротив мужика.

- Дебила одного с крыши снял, - скромно сообщил он, - дебил залез на
крышу и стал вопить. А я через чердак до него добрался, поймал на лету.

- Зачем? - серьезно спросил Захар.

Он смотрел Коле в глаза чуть прищурившись, и от этого тяжелого умного
взгляда мальчику было одновременно весело и жутковато. Неужели этот дядька и
правда не понимает, зачем было спасать дебила? Другой взрослый на его месте
стал бы говорить: молодец, герой, а этот задал свой странный вопрос. С этим
не надо хитрить, как с другими. Или уж так умно хитрить, как Сквозняк пока
еще не умеет.

- Чтоб директрису не посадили, - не отводя взгляда, ответил мальчик.

- Интересно, - покачал головой Захар, - очень интересно. А это тебе
зачем, чтоб ее не посадили? Она тебе кто, мамка? Ведь злая небось, вредная?,
- Он опять весело подмигнул.

- Она у нас главная, - тихо сказал Сквозняк. И ничего больше не стал
объяснять. Если этот расписной дядька такой умный, сам поймет. А нет, так и
не надо.

- Главная, говоришь? А ты ее от тюряги спас? - Захар тихо, почти
беззвучно засмеялся. - И теперь она тебе вроде как должна. По жизни...
Интересный пацан. Лет-то сколько?

- Десять.

- Как же ты попал в дурку?

- По диагнозу, - пожал плечами Коля.

- И какой у тебя диагноз?

- Олигофрения в стадии дебильности, - спокойно объяснил мальчик.

Захар присвистнул и покачал головой:

- Что же за сука тебя так проштамповала?

- Докторша. Еще в детдоме. Мне четыре года было. Я очки у нее с морды
сбил.

- Ты это сам помнишь или рассказал кто?

- Помню.

- А мамку свою помнишь? - Огромная рука легла на худенькое Колино плечо.

- Не было ее у меня. Никогда. Я сам по себе.

- Ну, так не бывает, положим... Другое дело, что ты не помнишь. А мамка
была, обязательно была, - серьезно объяснил Захар.

- Вы это точно знаете? - тихо спросил мальчик.

Захар ничего не ответил, только ласково потрепал его по загривку.

На следующее утро Галина Георгиевна уже пожалела о своем благородном
поступке. Нет, Коля Козлов вел себя безупречно. Но его присутствие мешало ей
заниматься обычными воскресными делами. Она чувствовала себя неловко.
По-хорошему, ребенка надо сводить в кино или еще куда-нибудь, мороженое
купить. Но ужасно не хотелось тратить на это драгоценный выходной.

У нее никогда не было собственных детей, а своих интернатских питомцев
она воспринимала не как детей, а как "вверенный контингент", не умела
общаться с ними просто так, без командного тона и дисциплинарных взысканий.

Старуха рано утром ушла куда-то. Директриса занялась стиркой. Было
странно видеть ее в домашнем фланелевом халате, с ненакрашенным лицом. На
голове вместо сложной взбитой прически была какая-то старая косынка.

После завтрака Коля сидел на стуле и читал книжку. Он еще вчера вечером
приглядел на полке над директрисиным столом толстый учебник с интересным
названием "Детская психиатрия". По оглавлению он отыскал свой диагноз и
теперь пытался разобраться в сложных медицинских фразах. Он понимал текст
через слово, но спросить у директрисы боялся. Он вообще не хотел, чтобы она
заметила, какую книгу он читает. Впрочем, ей, казалось, до этого дела нет.
Она почти не заходила в комнату, была то в ванной, то в кухне.

И тут раздался стук в дверь. На пороге стоял ночной собеседник Коли, дядя
Захар. Он был в модном красивом свитере и добротных брюках.

- Собирайся, - весело сказал он, - в кино пойдем. С начальницей твоей я
договорился.

Это был первый по-настоящему счастливый день в жизни маленького
Сквозняка. Захар повел его в кинотеатр "Россия" на "Новые приключения
неуловимых". А потом они обедали в ресторане "Минск". Мальчику это вовсе не
казалось сказкой. Именно таким он видел свое будущее, именно так в его
представлении выглядели "лучшие времена", которые непременно настанут в его
жизни.

День, проведенный с дважды судимым вором в законе Захаром, Геннадием
Борисович"ем Захаровым, был первой ласточкой из будущих лучших времен.

Захар и в интернат его отвез сам, поздним вечером.

- Ну что, Коля Сквознячок, буду теперь тебя навещать. Интересный ты
пацан, такой маленький, а уже не праведно осужденный, - сказал он на
прощание и опять ласково потрепал по волосам.

В следующее воскресенье Галина Георгиевна уже не брала его домой. Он и не
ждал. Хорошенького понемножку. А вот дядя Захар навестил, как обещал.
Правда, зашел всего на часок, апельсинов принес, шоколаду, колбасы
сырокопченой.

- Отнимут, небось? - спросил он, отдавая пакет с едой.

- Пусть попробуют! - сверкнул глазами Сквозняк.

- Молодец, Сквознячок. Я тебя еще спросить хотел, ты куришь?

- Нет. Пацаны бычки собирают, а мне противно. Вот если бы свои папиросы.

- Нет, - покачал головой Захар, - курить ты не будешь. И пить не будешь.
Понял?

- Понял, - кивнул Сквозняк, - не буду.

- Ладно, беги. Зайду к тебе через недельку. - Он пожал ему руку, как
взрослому, потом присел перед ним на корточки и взял за плечи. - А мамка все
же была у тебя. Хоть часок, да любила...

Ночью Сквозняк залез потихоньку в архив и разыскал свое личное дело.
Среди медицинских справок, расходных ордеров на казенную одежду и обувь он
обнаружил пожелтевший листочек в клеточку. Четким, красивым почерком там
было написано:

"Главному врачу родильного дома ј 32 г. Москвы

Тов. Потапову К.Г.

От тов. Лукьяненко Ю.И.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Я, Лукьяненко Юлия Игоревна, 1944 пр., проживающая по адресу Москва,
Кондратьевский проезд, дом 10-а, общежитие обувной фабрики ј 4, отказываюсь