вперед.
Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на столбах
горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было довольно светло. То
там, то здесь слышались песни - и грустные тоже, но сравнение все равно
оказалось не в пользу настороженно-угрюмых вечерних улиц имперских городов, где
обязательно бы разорвали тишину то визгливый скандал пьяных ремесленников, то
сдержанно-приглушенная перебранка публики почище, то лязг мечей очередного
поединка, свистящее дыхание и проклятья сквозь зубы. "Нечего и сравнивать,-
подумала Анастасия.- Здесь гораздо покойнее себя чувствуешь".
Она искоса оглянулась через плечо - Ольга с Елизаром, приотстав, о чем-то тихо
разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в легком облачке
неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то озорное, но ладонь
Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила голову, сразу вспомнила, что
сложностей в жизни осталось немало. А главная сложность шагает рядом и держит за
руку.
Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре каменных
фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней - одна повыше остальных.
Она Изображала человека с нахмуренным лицом, выбросившего Руку в жесте отрицания
и решимости. Остальные стояли воль-чо, опустив руки, в позах спокойных и мирных,
словно бы °тдыхая от тяжких и трудных свершений,- но лица их, как Рассмотрела
Анастасия, были скорее грустны. Венки из ржавых колосьев покрывали их головы -
колосья не каменные, а живые, настоящие. И перед ними на каменной плите горел
невысокий алый огонь.
- Тот, что выше- святой Хер, - сказал Елизар. --Имя в тумане времени затерялось
и забылось, но слова и дела, заложившие основу, остались. Основа, надо сказать,
была проста- себя не потерять. Понятно, все сложнее и длиннее, после него
остались книги, но главное легко укладывается в слова - быть собой и жить
памятью. - Он помолчал.- Скорее всего, память осталась не вся, может, мы в
чем-то и напутали, но сохранившееся быть может только истиной. А это ржаные
апостолы, мученики земли и памяти. Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой
Николай. И потому молимся за их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской
руки. Супруги мы... В живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое
племя на песнетворческих пирах...
Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасия подняла на Капитана
глаза и спросила шепотом:
- А как с ними было на самом деле?
Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к алому пламени, наклонился и
положил что-то подальше от огня. Анастасия подалась вперед и рассмотрела - кусок
хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней и сказал тихо:
- При жизни бы им хлебушка...
Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, и она поежилась, зябко
подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-то трагедия - как водится,
сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных воспоминаний о ней. "Что за память
сохранится о нас, если мы вдруг неожиданно исчезнем с лица земли?" - подумала
Анастасия. И ответа не нашла.
Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Что до Анастасии, ее не
покидало ощущение, будто она приблизилась к какому-то рубежу, и предстоит
решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложное коловращение мысли,
рассуждения и метания. Какое-то время она притворялась перед собой, будто не
понимает, в чем заключается рубеж и шаг - в последний раз пыталась оттянуть
неизбежное. А потом подошла и приоткрыла дверь своей комнаты на миг раньше, чем
в нее собрались тихонько постучать.
Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к его губам.
Верстовой столб 14
Под низкою ржавой луной
...багровела луна, как смертельная рана.
Н. Гумилев
Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым спесивым петухом и
злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не вполне получалось.
Жизнь текла спокойная (ночи, правда, были сплошным нежным сумасшествием). А
наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали так неизменно, что по ним
можно было проверять время. Потом Ольга при редких встречах с Анастасией
смотрела невыносимо поглупевшими от счастья глазами, шалыми глазищами, а ученый
звездочет с таким постоянством смущался, что вскоре Анастасии стало неинтересно
его поддразнивать, и она бросила это занятие. Капитан исчезал сразу после
завтрака для бесед с учеными людьми и ездившими в дальние путешествия купцами, а
возвращаясь поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно уж серьезные
дела решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит Анастасию
во все подробности и секреты, но пока что рано. Она терпела и начинала
сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось, что она оказалась в каком-то
дурацком, смутно-подвешенном состоянии - никто вроде бы не рассматривал ее
всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На исходе третьего дня она
украдкой позлорадствовала - когда на подворье явился осанистый старик и,
стараясь избежать лишней огласки, но не избежав случайного свидетеля в лице
Анастасии (о чем оба собеседника не знали), тихонько и долго пенял молодому
звездочету за полное забвение последним своих обязанностей.
Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре поняла, что душа это
простая и бесхитростная, человек, знающий хорошо свое дело и сознававший, что на
большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он не злился на тех, кто мог
больше, умел больше, знал больше - отсюда Уважение к младшему брату. Вспомнив их
первую встречу, Анастасия однажды переоделась в прежнюю одежду и предложила
воеводе помериться на мечах. Бобрец охотно согласился. Победителя не оказалось -
это они оба признали.
После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее. Рассказал, что в
незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами.
А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки Анастасия взялась
было помогать Алене по дому, но кончилось это неимоверным конфузом. Готовить
Анастасия умела лишь на костерке, по-доходному, кое-как. Попытка приобщиться к
загадочному ремеслу шитья вскоре же завершилась исколотыми пальцами. Алена,
конечно, сохраняла полнейшее хладнокровие, но ее трехлетний сынишка по детской
непосредственности повеселился вдосыт. Чтобы не пасть в его глазах окончательно,
Анастасия показала ему свои доспехи и оружие, после чего стала в его глазах
непререкаемым авторитетом.
Увы, с Аленой обстояло гораздо сложнее. Анастасия не без оснований подозревала,
что жена воеводы относится к ней с недоумевающей жалостью - поскольку здесь
рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми, а память о поляницах была
скорее легендой. И, усугубляя все это, Анастасия сначала мельком, потом все чаще
стала задумываться о своих будущих детях- но это оказалась столь сложная и
мучительная тема, что в голове воцарился полный сумбур.
Так что Капитан появился, когда она пребывала не в самом добром расположении
духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась радостно, и радость эта была
искренней, но он все же почувствовал холодок, глянул испытующе:
- Тасенька, случилось что-нибудь?
- Не женское это дело - слезы и скандалы, а то бы я...- сказала Анастасия,
стараясь не заводиться.- Я так не могу, понимаешь? И нельзя со мной так. Если уж
я и отступила от каких-то правил и канонов, не воображай, пожалуйста, что я
стала подчиненным существом слабого пола. Никогда я им не стану. Вот так...
Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо:
- Таська, чем я тебя прогневил?
Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала:
- Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец место, где все
устроено по твоему вкусу...
- Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А ты бы на моем месте не
радовалась хоть самую чуточку? - он отстранил ее и заглянул в глаза.- На моем-то
месте? В глаза смотрите, княжна! И отвечайте честно, пока за ухо не укусили.
Говорят, это больно. Где у нас ушко?
- Еще чего! - Анастасия гибко уклонилась, упираясь ему в грудь ладонями,
вырвалась, но раздражение пропало - он умел, признаться, шутливо гасить
вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они разгорались ясным огнем.
- Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас или скажет дерзость, или
будет плакать...- сказал Капитан.- Плакать ты не собираешься, не та закваска,-
он присел на подлокотник тяжелого кресла.- Давай тогда говори дерзости. Только
по уму и спокойно.
- Пока что наша жизнь - сплошное путешествие,- сказала Анастасия, присев на
подоконник, лицом к этому странному и желанному человеку.- Но ведь когда-то
путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать, как-то определяться?
- Таська, я не сомневался, что ты умница,- сказал Капитан без улыбки.- И
частенько зришь в корень. Определяться надо. И я тебе сразу скажу, что место мое
вот здесь. Что-то меня ваша Счастливая Империя отнюдь не прельщает, и вовсе не
из-за поменявшихся местами мужчин и женщин... здесь... здесь, по крайней мере,
многое забывши, что-то важное сохранили...
- А по-моему, здесь очень скучно.
- Ну да, со шпагами по переулочкам не бегают...- Он подошел, присел рядом на
нагретый солнцем подоконник, и обнял Анастасию за плечи.- Но здесь вовсе не
скучно. Это поначалу кажется, будто все здесь недвусмысленно благости но -
пряничные терема, опрятные мужички на золотых полях с песнею хлеба сгребают, аки
кубанские казаки... Я сам сначала купился - ну, думаю, пастораль
незамутненная... Но вскоре же, Настенька, оказалось, что и здесь имеет место
свое потаенное кипение страстей.- Он вздохнул.- Ты ведь тоже поехала из своей
мушкетерской глубинки за знаниями, так что ты быстро все поймешь... Слушай
внимательно и мотай на ус, какого тебе по артикулу не полагается. Здесь
начинаются серьезные дела. Видишь ли, не может человек пятьсот лет смирнехонько
ходить по кругу, бесконечно повторять дедов-прадедов, какими бы они ни были
умными и Давними. Когда-нибудь обязательно надоест... И тогда начинаются
раздумья над собой и над миром. Даже у вас, судя По твоим рассказам,
задумавшихся над бытием и будущим
хватает. А здесь - тем более, особенно если учесть, что здесь таким не грозит
Акунин Борис
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Лукин Евгений
Круз Андрей
Шилова Юлия