"А что, собственно? Воспользоваться телеграфной линией, забросать Шантарск
шифрованными депешами? Но чему тут можно помешать, если Мельников и в самом
деле... Тот же Иванихин расхохочется в лицо. Поручик местного жандармского
пункта, двое нижних чинов при нем... Стражники конной полиции, опричнички
Гнездакова... Ну, а от них-то какой толк? И чему воспрепятствовать, если
снова... Нет, - подумал он отстранение и трезво. - С Мельниковым будем
разбираться потом, а сейчас нужно проводить операцию так, словно ничего не
случилось, по задуманному".
нас помнят плохо, не то что мы их...
маячить на улице, пока не уедем отсюда. Зубной болью майся, что ли...
задумано и спланировано...
казалось столь натуральным, что он в первый момент подумал о том, чтобы
кинуть за окно чем-нибудь бесполезным в хозяйстве. Потом сообразил,
спохватился, тихонько приоткрыл заранее смазанную раму и ногами вперед
прыгнул из темной комнаты в лунную ночь, придержав на боку кобуру с
маузером, экспроприированным у Семена.
направился туда. Таня проворно втянула его за рукав в этот узкий проход, и
он тут же притаился - по залитой лунным светом улице неспешно проехали двое
верховых в форменных гимнастерках, с винтовками через плечо.
Коннополицейская стража, надо признать, добросовестно выполняла свои
обязанности.
долго не вернутся, оттуда станут возвращаться другой дорогой... Значит,
решились все-таки?
Бестужев таким же шепотом, старательно притворившись перед самим собой, что
губами ее ушка он коснулся чисто случайно, заботясь о конспирации.
домами, ни разу не оглянулась, и Бестужев быстро направился следом. Легкость
в движениях и пустота в мыслях были необычайными - словно во сне. Поселок
Шаралинский, град-столица золотого короля, безмятежно спал, не горело ни
одно окно, и не нужно было особенно напрягать фантазию, чтобы представить,
что на свете они сейчас одни, а все остальное человечество неведомо куда
провалилось.
снабженному даже перилами из плах, - и дальше начинались места совершенно
дикие, тропинка ныряла в чащобу. Тайга бесшумно и неожиданно сомкнулась
вокруг них, как вода над головой ныряльщика. Серебристый лунный свет сообщал
окружающему такую необычность и загадочность, что в сердце боролись самые
непонятные чувства, а в голову лезли всякие глупости. Отчего-то подумалось,
что происходящее - идеальная ситуация для засады. Прыгнет на спину из-за
дерева кто-то решительный - и ни одна собака не отыщет более ротмистра
Бестужева, бывшего кавалериста и нынешнего жандарма, кавалера нескольких
российских орденов и одного австрийского, уверенно делавшего карьеру в
столичной охране...
по-своему, она усмехнулась:
славное кавалерийское прошлое. Тут совсем другое, тут тайга... Шибир, как
инородцы говорят. Кажется, отсюда и само название Сибири пошло... Не
страшно?
все места, где я бывал прежде...
вздрогнул.
потому благостные, как упившийся становой пристав. Мы его все равно не
заметим - он на мягких лапах ходит тихонечко, а вот он нас заранее услышит и
уйдет с дороги.
передвинул тяжелую деревянную кобуру чуть вперед, чтобы пола тужурки не
помешала при нужде выхватить пистолет мгновенно. Близкие и далекие, тихие и
громкие ночные крики звучали часто, и он заставил себя не вздрагивать от
неожиданности, глядя, как спокойно и уверенно шагает Таня, даже грациозно,
пожалуй, насколько может быть грациозной красивая девушка в таежном мужском
наряде. Тропинка вела теперь по открытым пространствам, покрытым кое-где
кучками густых зарослей неизвестных Бестужеву кустов.
спросил:
часом, не бродит призрак очередного трагического персонажа сибирской
истории?
посреди тайги? Смотрите, накличете... Нет там никаких... этих самых,
обыкновенное охотничье зимовье, я сама там иногда ночевала. Впрочем, кто
знает... Всякое болтают...
по ее примеру, приглушая голос.
все по линеечке и ранжиру, в вашем Питере и вовсе скука смертная, камень
бессмысленный давит... Памятник Петру зеленый, как утопленник... ох, я и
сама начала поминать...
леса?
поглядывайте, тут корней много...
переплетением серебряного лунного света и темных ветвей, колыхались,
переливались, скользили, и не стоило к ним присматриваться очень уж
пристально, иначе начинала чудиться всякая глупость, живая и осмысленная, не
исключено даже, злокозненная. "Хорош, нечего сказать, господин ротмистр, -
подумал Бестужев, - потащился за взбалмошной девицей в чащобу, шаманку
смотреть, видел бы генерал Герасимов..."
что тропинка давно куда-то пропала, не видно ее, как ни вглядывайся. Таня
двинулась вперед медленно, сторожко, и он последовал за девушкой.
Остановился у нее за спиной, когда остановилась она.
колода, прикрытая сверху широкими кусками бересты, завернувшимися на концах.
Из колоды, из щели, свисал неподвижно длинный черный жгут.
Береста, которой просто-таки полагалось быть тяжелой, колыхалась, как клочок
материи на ветру, хотя ветерка не было ни малейшего.
скрипуче взлетали ночные крики. От напряжения ломило глаза, высоко над
поляной стояла луна - и все равно нельзя было отделаться от ощущения, что
береста колышется то ли от дыхания, то ли от шевеления лежащего под ней
существа.
рациональному механизму, стараясь прогнать первобытные страхи. И все равно
по спине невесомой холодной лапкой прошелся суеверный страх-сумбурчик...
шарахнулась, прижимаясь к нему всем телом. Бестужев инстинктивно обнял ее,
волосы защекотали щеку, он чувствовал холодным, отстраненным кусочком
сознания прильнувшее к нему гибкое, теплое тело, руки и грудь, но в этом не
было ничего от извечных мужских побуждений, потому что страх медленно
поднимался к сердцу, заливал...
человека осознал приближение того рубежа, за которым все захлестывает паника
и следует безумное бегство. Что есть сил удержал рванувшуюся Таню, стал
медленно-медленно отступать к краю поляны, уже прикидывая, что сейчас
наткнется спиной и затылком на жесткую россыпь сосновых игл, и в этом нет
ничего страшного, нет...
тайгу. Бестужев прошептал что-то успокоительное, непонятное ему самому,
прижимаясь щекой к ее щеке, продолжал отступать, наткнулся на иглы, как и
ожидал, - и не вздрогнул, отвернулся, побрел в глубь леса, увлекая за собой
Таню. Она подчинялась, как завороженная. А там и пришла в себя настолько,
что промолвила чуточку сварливо:
Шепотом попытался оправдаться: