Чтение 6–й страницы книги ~Непристойный танец~

невелики, а?

- Да пожалуй, - кивнул Сабинин. - Не наполнить ли сосуды? Без тостов и
заздравных пожеланий... Ух! Да, это не Яшкин финьшампань, "Смирновская"
хороша... Ну и вот, теперь я сижу перед вами - человек двадцати семи лет от
роду, один как перст, ничего на этом свете не умеющий, кроме как воевать..,
и все на этом свете потерявший...

- Кроме свободы.

- Вот только к чему мне эту свободу применить? Особенно в нынешнем моем
состоянии? Знаете, я добросовестно прочитал те брошюрки, коими ваши товарищи
пытались меня просвещать. И ничего не понял, буду откровенен. Классовая
борьба, эксплуататоры и эксплуатируемые... В одном я с авторами брошюрок
согласен - нет у российской монархии ни будущего, ни перспектив. Ну и леший
с ней! Сохранение существующего строя меня не волнует. Даже наоборот. Пока
сохраняется нынешний порядок вещей, так и оставаться мне изгоем, беглецом с
намыленной петлею в перспективе....

- Ну что же, - сказал Кудеяр. - То, что вы это понимаете, уже кое о чем
говорит... Коли вас ничто не связывает с нынешним строем, не попробовать ли
вам счастья, Артемий Петрович, на другой стороне?

- У вас, я так понимаю? В ваших рядах?

- Разумеется.

- Я согласен, - сказал Сабинин. - Не раздумывая. Не считайте это пьяной
бравадой - право же, было время многое обдумать. Во всем этом нет ни капли
идейности, как я уже неоднократно подчеркивал - один лишь практический
цинизм. Цинизм, великодушно простите. Ход моих рассуждений прост. Я до сих
пор смутно представляю, что за порядок вы пытаетесь создать, какие цели
преследует ваша грядущая революция. Но вот одно я знаю совершенно точно:
если вы окажетесь не прожектерами, а людьми дела и своей цели все же
достигнете, на месте существующего строя воздвигнете нечто новое, иное, -
при этом раскладе все мои прошлые прегрешения будут забыты и стерты из книги
жизни. Быть может, станут и не прегрешениями вовсе, а заслугами. Случались
прецеденты, взять хотя бы французишек или Кромвеля с его сообщниками. Даже
если порядок вещей и поменяется не столь уж кардинально, некая грандиозная
амнистия всегда воспоследует... Я прав?

- Безусловно. Во многом.

- Приятно слышать, - поклонился Сабинин. - Есть, правда, одна
загвоздочка... А окажусь ли я вам нужен со своими столь нехитрыми
побуждениями? Я же не идейный, интересы мои, пардон, насквозь даже
шкурные... Ну что, подхожу?

- Подходите, - серьезно сказал Кудеяр. - По секрету вам скажу, Артемий
Петрович, бывают ситуации, когда чрезмерная идейность и противопоказана, и
прямо вредит делу. Хотите, я тоже буду несколько циничен? Революция - столь
грандиозное и сложное предприятие, что оно вбирает в себя разнообразнейшие
человеческие типажи, вовсе не обязательно идейные, превзошедшие марксизм до
тонкостей. Взять хотя бы анархиста Яшу, взять тех господ контрабандистов,
чьими услугами мы давненько пользуемся - за плату в виде презренного
металла. Мы тоже вынуждены сплошь и рядом допускать в свою практику элементы
цинизма... Так вот, в вашу пользу говорят два весомейших обстоятельства.
Во-первых, вы - кадровый офицер, обстрелянный, боевой. Таких у нас мало. А
девятьсот пятый год показал, что опыт вооруженной борьбы порой
предпочтительнее любой идейности и подкованности в марксизме. Во-вторых... У
вас нет обратной дороги, вы прозрачны, как стекло. Не тот случай, чтобы
каяться. Вашего покаяния попросту не примут, поскольку на вашем счету и тот
злополучный интендант, и, что весомее, жандармерии подполковник Армфельд,
коего начальство ценило довольно высоко и убийством его было разъярено не на
шутку... Все ваши надежды отныне связаны исключительно с нами. Давайте
обозначим это явственно, чтобы не осталось никаких недоговоренностей... Ну,
как вам мои циничные построения?

- Честно? У меня камень с сердца упал. По-моему, мы друг друга стоим. И
вы мне нравитесь, товарищ Кудеяр. До сих пор мне из ваших попадались то
недалекие фанатики вроде Прокопия, то витийствующие либералы в пенсне...

- А Бикашов?

- О, с ним совсем другое... - сказал Сабинин. - Он честолюбив. И слишком
хорошо помнит биографию Бонапарта. Но ведь и это не так уж плохо в рамках
вашей философской системы?

- Разумеется... - Кудеяр улыбнулся, но глаза оставались холодными. -
Итак, мы поняли друг друга, Артемий Петрович. И мы друг другу подходим. В
ближайшие же дни я вас переброшу за кордон, где вы научитесь многим полезным
вещам. Я не буду брать с вас страшных клятв в духе карбонариев и масонов,
это нелепо и несерьезно. Вы взрослый человек, понимаете все. Главное не
забудьте. Кара за предательство у нас одна - смерть.

- Да ну? Вот неожиданность! - хмыкнул Сабинин, осклабясь.

Глава 2

Приют странников

Сабинин давно уже не пытался определить, шагает его проводник прямиком к
неизвестной цели или предосторожности ради кружит по лесу, запутывая
случайного клиента. Могло оказаться, что справедливо как раз второе
суждение, - читывали в романах, как же, да и слышать кое-что доводилось...

Он покосился на спутника - невысокого, очень кряжистого мужчину средних
лет, несмотря на теплую погоду щеголявшего в кожушке.

По виду, по поведению, по речи - мужик мужиком, как тысячи ему подобных.

Никакой романтики, господа... Даже обидно чуточку. Сабинин, разумеется,
понимал, что реальные контрабандисты должны как-то отличаться от тех, что
мелькают в романах и на оперной сцене: никаких черных плащей, в кои они
живописно драпируются, никаких широкополых шляп, низко надвинутых на глаза,
а также навах за поясом и тореадорских рубах. Жизнь всегда прозаичнее. И все
же кто бы мог подумать, что задержавшийся однажды в Тамани господин поручик
Тенгинского полка оказался настолько прав... Точнее, настолько будничен в
описаниях.

- Ремесло-то выгодное, Грицько? - спросил он, чтобы только нарушить
долгое, ставшее неловким молчание.

Грицько мельком бросил на него равнодушный взгляд, ухмыльнулся - из-под
усов показались крепкие желтые зубы:

- Эге ж. Не голодуемо. Смотря по удаче все...

- Слушай-ка... А этот твой дружок Яша за нами жандармов не пошлет?
Чересчур уж легкомысленный субъект...

Грицько засмеялся:

- Не волнуйтесь, пане. Воны, те а-нар-хыс-ты, - в его голосе
проскользнуло явственное презрение, - нас дуже боятся. Знают, бисовы души:
чуть шо, мы им косточки переломаемо. Пан как в воду смотрел: легкий мыслью
народец. Ой, легкий... Кричат, шумят, книжки мусолят, анархыю ту клятую
придумалы. Через кордон опять же повадились шмузгать. А яка ж, прошу пана,
анархыя, тэорыя эта ихняя, в нашем деле потребна? И деды наши, и отцы
ремесло правили без этих самых тэорый... И жили справно. Нет, им непременно
подавай тэорыю с анархыей... Одно слово - баре, прости господи... Щоб воны
на дым изошлы... Щоб им ни дна, ни покрышки...

- И мне, выходит, тоже? Я ведь тоже, строго говоря, барин...

- Що вы таке говорите, пан? - серьезно сказал Грицько. - Баре - это те,
кто с жиру бесится, а вы - чоловик серьезный. Официэр, сразу видно. Я ж
служил в войске, понимаю такие дела, пана официэра узнаю вмиг. Ой, добже пан
Яшу тогда напужал! А как же ж, ведаем, Яша сам по легкости мысли
проболтался. Как ему пан без всяких тралимондий пистоль в лоб упер... Щоб не
баловал...

Пожалуй, он относился к Сабинину с некоторым уважением, что странным
образом было приятно, хотя, казалось бы, что ему в мнении простого
кордонного мужика?

- Знаешь, мне отчего-то казалось раньше, что через границу ходят
непременно ночью, - сказал Сабинин чистую правду. - А мы белым днем
отправились.

- Так это ж когда как, - рассудительно ответил Грицько. - Смотря по
месту, смотря по раскладу дела. Иногда ночью добжее, иногда и белым днем...
Не сомневайтесь, пане. Ремесло знаемо.

Не было в этом мужике ни капли романтики, окончательно уверился Сабинин.
Контрабандные путешествия в Австро-Венгрию и обратно были для него столь же
привычной и знакомой работой, как если бы боронил или сеял. Еще одно
крестьянское ремесло, одно из многих. Пожалуй, поведись ему Сабинина
зарезать, он исполнил бы это душегубство без малейшей злобы, вообще без
всяких оттенков чувств. Просто выполнил бы еще одну мужицкую обязанность.
Когда подступают холода, а свинья отъелась, ее полагается резать, вот и вся
нехитрая философия...

- Долго еще? - спросил он.

Они шагали по лесу уже больше часа, не встретив за это время ни единой
живой души, - и до сих пор не показалось ничего, хотя бы отдаленно
напоминавшего границу меж двумя империями.

- Почекайте, пане, - спокойно ответил Грицько. - Скоро и дойдем. Сначала
будет сторожка, охотники там порою ночуют, а уж потом, еще через полверсты,
и просека, кордон то есть. А за просекой уж и австрияки... Пан пистоль с
собою мае?

- А как же.

- Воно и не к чему, - поморщился Грицько. - Ну какой толк, ежели что, от
стрелянины? Никакого и толку. Вы уж, пане, душевно вас прошу, за пистоль
зазря не хватайтесь, чтобы худа не вышло... А в о гуле ,
совсем добже было б, отдай пан мне пистоль...

- Да нет, я уж его лучше при себе придержу, - сказал Сабинин непреклонно.
- Нельзя мне попадаться, я, знаешь ли, под виселицей хожу...

Грицько, что Сабинина чуточку обидело, не выразил ровным счетом никаких
эмоциональных чувств. Помолчав, рассудительно сказал:

- А чего ж. Не пан первый, не пан последний такой в этих местах. На то и