открыл и всунул в специальный карманчик "малямбы" табакерку, чтоб посыпать
следы, если пустят собак, и, сориентировавшись по компасу, все-таки взял
направление на север - поддался решающему и простому природному факту: уже
тепло, трава пробивается, а ни одного комара не прозвенело. В Сибири в это
время дышать нечем... Жизнь не то чтобы становилась завлекательной и
интересной, просто к ней прибавился острый, неизведанный привкус, по
качествам своим не уступающий особенностям кавказской кухни. Появился некий
еще не оформившийся азарт и предощущение удовольствия, как перед взлетом.
Шабанову начинало нравиться его положение: по крайней мере, ничего
подобного не испытывал во взрослой жизни, не терялся в пространстве так,
чтобы концов не осталось. Вообще-то произошло то, чего он давно и
интуитивно хотел: пусть не надолго, но вырвался из привычного и постылого
круга жизни. Конечно, через день - два его следы обнаружат, где бы он не
упал, через неделю догонят, потому что на густо, по-китайски заселенной
земле долго не побегаешь, и вернут назад.
Он привык к скоростному перемещению над планетой, и она давно уже казалась
маленькой, куда ни глянь, особенно ночью, везде огни. Зарева от огней!
Думал, в Сибири сохранились заповедные, первозданные уголки - куда там. И
здесь светится земля, если не от человеческого жилья, то от факелов над
нефтеносными районами, где сжигают попутный газ...
Было еще темно в хвойном лесу, однако высветленное еще не восставшим
солнцем небо переливалось акварельными тонами множества красок, от синего
на западе и до алого на востоке, утих ночной ветерок, все застыло, замерло,
умолкли невидимые птицы, и от этой настороженной, тревожной тишины, полной
неподвижности и всеобщего чувства ожидания, Шабанов тоже замер и стал лишь
смотреть и слушать.
И вот пространство впереди слегка высветлилось, приоткрылось, и проступила
высокая, лесистая гора - должно быть, господствующая высота в округе - со
смутными очертаниями огромного строения на вершине, что-то вроде
Московского университета, если смотреть на него со стороны Москвы-реки, но
со срезанным вполовину шпилем.
Видение длилось несколько секунд, после чего ему почудился крик петуха и
внезапный ветер, ударивший по земле вместе с лучами солнца, натянул из
распадка белесый туман и превратил гору в усеченную пирамиду. Шабанов
разочарованно остановился: неужели так быстро все закончилось?..
Спустя минуту, ветер достал и его, опахнул туманной сыростью, принес запах
сгоревшего воска и, когда унесся ввысь, вершина горы вновь обнажилась,
сейчас более откровенно. Огромное, величественное здание стало не
призраком: скорее всего, это был старый ламаистский монастырь, ибо столько
архитектурных излишеств и такой гигантизм присущ древним, наивным и чистым
людям, напрочь лишенным суконного современного практицизма.
Значит, катапультировался все-таки в предгорьях Тибета. Но когда же
перемахнул большую Гуйсан? И почему хватило топлива?
Нет, топлива как раз и не хватило, потому и навернулся...
Мысленный разбор полетов на том и закончился, поскольку Шабанову внезапно
пришло в голову, что монастырь пуст, давно заброшен и даже с расстояния в
два километра видны обломившиеся и вовсе упавшие колонны, обрушенные
карнизы и деревья, растущие на кровле. Монастырь стоял высоко, много ближе
к небу, и рассвет достал его раньше, чем землю.
И еще одна деталь бросилась в глаза: храм есть, а дороги к нему нет. Даже
тропинки...
Забраться на высшую точку местности и осмотреться с высоты птичьего полета
- это уже кое-что. Тем более, древний монастырь должен быть на карте...
Двигаясь смелее, Шабанов погрузился во мрак распадка, перескочил бурную
речку и тут же пошел на подъем. Он был хорошим бегуном, почти
профессионалом, ибо при склонности к полноте такая разминка давала шанс не
накапливать лишнего веса, столь вредного для пилота. Чем меньше было
топлива, а значит и полетов, тем больше и больше накапливался жирок, в
прямой арифметической прогрессии. Негде было сжигать его, и потому Герман
устраивал для себя разгрузочные дни - с точки зрения медицины, издевался
над организмом, когда зимой совершал суточный забег с препятствиями. Первых
сорок верст бежал по снегу без лыж, в одной тельняшке и в солдатском
противогазе, распугивая отдыхающих в Подмосковье лыжников, потом искал
полынью на речке, купался прямо в одежде и говорил себе:.
- Ну а теперь выживай, Шабанов!
На обратном пути тельняшка и брюки успевали высохнуть. Если же этого не
случалось и вместо тепла из организма выделялся пот, забег повторял через
несколько дней. А иначе бы давно уже не влезал в кабину, и ручка бы
упиралась в живот...
То же самое устраивал в отпуске, когда гостил у родителей, и отец, глядя на
него, говорил:
- Дурак, ты б лучше женился, семью завел, чем эдак-то мучить себя. В
семейной жизни сала не нарастет, особенно, в нынешней.
- Батя, это для меня слишком сильное средство! - хохотал он. - Это уж на
самый крайний случай, когда пробежка не поможет.
У него выработалась не менее профессиональная привычка во время кросса не
смотреть вперед, а себе под ноги, дабы сосредоточиться на процессе и не
думать о расстоянии. Поэтому на высоту примерно трехсот метров Герман
поднялся ритмичным бегом и на одном дыхании. И лишь оказавшись на уступе,
заранее намеченной цели, вскинул голову вверх.
Вздымающееся солнце и ветер целиком изменили зрительную картинку, и к
своему разочарованию он увидел, что это вовсе не гора, а уходящий в
бесконечность хребет, на вершине которого стоит не древний буддистский
храм, а знаменитая китайская стена. Это величайшее крепостное сооружение
венчало хребет, в точности повторяя его контуры, и как на этикетке,
приклеенной к банке со свиной тушенкой, тянулось куда то с запада на
восток.
Монастырь Шабанову нравился больше, чем стена, хотя последняя давала
возможность географической привязки, поскольку была на карте. С предгорий
таинственного Тибета он вмиг переместился на север Китая и, кажется, все
становилось на свои места, но в душе запеклась обида, как было однажды в
детстве, когда старшая сестра сказала, что возле школы с неба упало облако,
мол, беги скорее, пока пацаны не растащили. Он помчался к школе босым по
снегу, потому как некогда было искать валенки, оббежал все вокруг и ничего
не нашел. Все облака оказались на месте, то есть в небе. Шабанов шел
обратно и ревел всю дорогу. Душа еще была новенькая, не разношенная и не
вмещала много горечи, чуть что, так и слезы уже через край...
Сестра потом прыгала от радости и дразнила:
- Обманули дурака на четыре кулака! А на пятый кулак наш Германка дурак!
И сейчас было хоть плачь! Неведомое, не обжитое пространство вернулось на
землю и оказалось самым плотным по населению на один квадратный километр.
Не долго пожил в вольном полете...
В тот момент ему не хотелось даже думать, как и почему он здесь очутился,
не хватало моральных сил доставать карту, делать привязку и разгадывать
ребус, отчего и когда сбился с курса. Начертанный ему маршрут движения
нигде и близко не проходил от Великой Китайской стены...
Кровь из уха больше не текла, похоже, запеклась внутри и от нагрузки теперь
стучала с металлическим шорохом. Он прикрыл его ладонью и прислушался одним
ухом - где-то за хребтом летел вертолет. Если его подняли в такую рань,
значит, уже начались поиски. Многочисленный братский народ, сумевший
выстроить такую стену от супостата, одного пилота с "Принцессой" как-нибудь
уж изловит. Китайцам тоже обидно, почему это северный брат продает
сверхсекретное изделие в Индию, когда им оно нужнее и они могли бы его
купить с таким же успехом. Ну, раз не продали - попробуют сами достать,
бесплатно...
То ли из-за шума в ухе, то ли из-за акустики гор, звук вертолета показался
ему странным, жужжащим, без характерных хлопков несущих лопастей. Может,
какую-нибудь авиетку подняли для разведки?..
"Табакерка" в карманчике "малямбы" давно высыпалась, да и от места
приземления он убежал на верных пятнадцать километров: в горах все кажется
близко, а пойдешь ногами мерить - конца и края нет. Вообще-то, при всем
раскладе следовало бы избежать братских объятий китайского народа. Из
принципа, из соображений самолюбия, а не по инструкции нижнего соседа