Чтение 14–й страницы книги ~Кольцо принцессы~

Заховая. В любом случае, в живом виде "Принцессу" они не получат, если
только воронку от нее найдут, и догадываясь об этом - они же древние и
мудрые! - выслеживать и хватать его грубо не станут. Наверняка попробуют
войти в мягкий, неназойливый контакт, и не собак спустят по следу - скорее
всего, приготовят ловушку, куда он сам придет.

Шабанов так и не увидел жужжащего летательного аппарата, проследил лишь за
угасающим звуком и сказал вслух:

- Вот балалайку вам!

И побежал в гору, к стене, которая тут же и скрылась из виду, как только он
одолел плечо уступа. Вторая мысль, вдруг согревшая сердце, пришла внезапно:
коль он очутился на севере Китая, то тут должны быть тигры! Конечно, не
дурно было бы долететь до Индии, и там обрадованные "Принцессой" верные
союзники не отказали бы устроить сафари на слонах где-нибудь в штате
Бенгалия. Ну, пусть не сафари, пусть подарили бы шкуру или, на худой
случай, продали по дешевле.

Впрочем особенно обольщаться не стоило бы. А то, как вьетнамские или
филиппинские братья, накормят в солдатской столовой, пожмут руку и посадят
в рейсовый самолет. Кто он для них? Просто пилот-перегонщик, наездник,
экспедитор, доставивший товар. Вот маркитантам из Росвооружения они бы не
только сафари устроили...

Так что надо самому открывать сезон охоты на тигров, пока есть возможность.
В Индию теперь вряд ли когда попадешь, после такой неудачи хоть бы на землю
не списали, как товарища Жукова. Действительно, хорошо бы добыть тигра! Ни
одна современная кавказская девушка не может постелить полосатую шкуру на
брачное ложе, а Магуль бы постелила.

И тотчас все бы в ее жизни изменилось, да и в мире тоже!

Воспоминание об этом вернуло Шабанова в Пикулино, точнее, в позавчерашний
день. Тогда он после драки в парке прибежал домой, умылся, переоделся и,
пока горело сердце, невзирая на разбитое лицо, побежал искать Заховая.
Никакой другой "начальник" не мог бы подговорить и толкнуть братьев-абхазов
на такое подлое дело. Только он, мастер тайных операций и провокаций,
способен действовать подобным гнусным образом, недостойным офицерской
чести, в каком бы состоянии армия не находилась.

В штабе его не оказалось, на КП тоже, однако дежурный выдал секрет -
особист взял машину метеоразведки и улетел на рыбалку с начальником
аэродромной службы. И указал примерное место. Шабанов не мог взять
служебного вертолета, нанял машину и помчался за сто сорок верст. На берегу
реки стояла "восьмерка", горел костер, и сама рыбалка была в разгаре. Разве
что Заховая там не оказалось, и о нем никто ничего не слышал. Шабанову
налили стакан, подставили банку со шпротами в виде закуски, но он даже не
прикоснулся, прыгнул в такси и рванул назад.

В Пикулино вернулся к вечеру, когда у двери квартиры сидел посыльной
солдат, принесший весть, что через полтора часа вылет. К тому времени
Герман уверился в мысли, что Заховай находится у себя дома и, спрятавшись,
сидит как мышь. Так оно и вышло: особист явился на аэродром, когда Шабанов
сидел в МИГаре с опущенным стеклом гермошлема, пристегнутый к креслу и
готовый закрыть фонарь. Дать ему пощечину уже было невозможно, тем более,
Заховай забрался по лестнице и, не засовываясь в кабину, прокричал:

- За "Принцессу" отвечаешь головой!

Шабанов невозмутимо достал пилотку из кармана и за неимением перчатки,
швырнул ее в рожу особиста, после чего резко отгородился фонарем от всего
мира.

Брошенный вызов стал еще одним стимулом, чтобы выпутаться из истории и
вернуться назад...

Между тем светало быстро, и на склоне уже не надо было выставлять вперед
руки, чтоб не долбануться мордой о дерево. Чем выше он поднимался, тем чаще
под ногами бренчали камни и шуршала щебенка, подернутая мхом. Лес поредел,
исчах и все-таки мешал посмотреть, что впереди. И когда наконец
расступился, Герман вскинул голову и обомлел: стены не было! Точнее, была,
но не рукотворная: высоченная скальная гряда со срезанным, столообразным
верхом тянулась по хребту и десятки мелких водопадов, срываясь с кромки,
неслись к земле и превращались в пыль.

Это третье перевоплощение, произошедшее в короткий срок, полностью меняло
географию; Шабанов еще раз улетел в неведомое. Отсюда хорошо был виден
полосатый лоскут парашюта на деревьях за распадком. Напрямую, по воздуху,
кажется всего километра два, а по земле отмахал добрых двадцать и буквально
уперся в отвесную, стометровую стену.

И не посмотреть, что там дальше, на севере, не обойти ни с запада, ни с
востока и штурмовать без снаряжения и страховки нечего было и думать.

После короткой передышки он все-таки двинул в восточную сторону - вроде бы
там просматривалась седловина и какой-то темный проруб в стене, а более
потому, что там вставало солнце и водяная пыль начинала светиться радугами.

Заманчивая игра света обернулась холодом и сыростью, однако черный провал в
стене оказался глубоким руслом речки, по ступенчатому дну которой неслась
светлейшая вода - лучше места, чтоб подняться наверх, не найти. Он не
засекал время, и солнце не доставало дна ледяного, как погреб, каньона, и
когда заканчивал восхождение, обнаружил, что оно уже на западе и вот-вот
коснется лесистых гор.

Но больше всего поразило другое: путь на север был отрезан широкой горной
рекой, белой от кипения воды на порогах. Она текла с запада на восток,
омывая по подошве скальный хребет, отвесно уходящий вниз метров на триста.
Река, словно извилистая черта, отделяла горы от всхолмленной лесистой
равнины, начинающейся сразу же от берега; здесь кончался какой-то кряж и
открывался вид на десятки километров. И хоть бы один знак, одна примета
человеческого присутствия!

Вершина хребта оказалась плоской и ровной, как стол, там, где стаял лед,
обнажилась самая обыкновенная тундра - ягель, мелкий кустарник и
угнетенные, изломанные ветрами и причудливые по форме лиственницы, среди
которых, невзирая на человека, паслись олени. Шабанов не успел толком
осмотреться, солнце за несколько минут рухнуло за гору и весь нижний мир
тотчас же погрузился во мрак.

Последнее, что бросилось в глаза и приковало воображение, отсутствие
парашюта на деревьях. Склон противоположной горы, на который он
приземлился, несколько теперь отдалился, ушел вниз и просматривался, как с
самолета.

Он точно помнил место, где завис на деревьях и несколько раз видел
полосатое полотнище, когда поднимался по каньону. Теперь оно исчезло, хотя
ветра не было даже здесь, на вершине хребта...

* * *

Шабанов ночевал на сухом, каменистом пятачке под лиственницами, без костра,
сидя на НАЗе и обняв холодный пистолет-пулемет. Спал мало, урывками, и
жалел, что бросил гермошлем, оставшись без всякого головного убора. С
сумерками на хребте стало морозно, утих, а потом и вовсе пропал шум бегущей
воды и под утро выпал иней. Это значило, что он находится в зоне с резко
континентальным климатом, которому характерны такие температурные перепады:
все-таки это или север Китая, или восток Монголии...

После недолгой дремы, он вскакивал, разминался, разогревался и снова лез
под узловатую, развесистую крону дерева, на котором уже лопались почки и
пробивалась хвоя. Под утро, когда совсем замерз, вспомнил, что в комбезе у
самого сердца лежит пакет с сопроводительными документами, который теперь
не нужен и подлежит уничтожению - то есть можно подпалить и чуть-чуть
погреться над крохотным костерком. Он достал бумаги, распушил жесткий край
и с удовольствием подпалил государственные секреты. Горели они жарко, почти
не давали дыма, однако таяли очень уж быстро, как надежды вероятного
противника, который за ними охотился. Через минуту на камне осталась щепоть
пепла и ни грамма тепла; напротив, после горячего огня стало еще холоднее и
Герман стал разогреваться сидя, как ленивый и озябший на облучке ямщик -
резкими наклонами вперед и назад, пока не потеплела спина и лицо.

Несколько раз он включал сканер и слушал эфир - ни звука! Если бы кто-то не
снял парашют с деревьев, то можно было смело сказать, что в этих местах еще
не ступала нога человека. Ни по земле, ни по воздуху. Непуганые, скорее
всего никогда не встречавшиеся с человеком олени однажды разбудили
Шабанова, столпившись вокруг. Несколько минут они смотрели, как
любопытствующие дети, на странного чужака, почему-то прыгающего на месте и
машущего руками, после чего спокойно побрели своей дорогой.