- Что с ним стряслось? - терял терпение Шабанов.
- Лично с ним - ничего!.. Впрочем, трудный вопрос, - заволновалась она. -
Если вы друг Митрича, то знаете, у него есть Катенька... Это дочка
полковника Харина.
- Знаю. - Герман уловил наконец, в чем заключается это нежное отношение к
кадету: его тут принимали как блаженного. Это было редкое, ни с чем не
сравнимое восприятие всем известного человека, уважение и любовь к которому
возникали по той причине, что он не такой как все - страстный, перед всеми
открытый, одержимый и чистый во всем, за что бы ни взялся: убирать ли
весеннюю грязь с улицы, атаковать летающую тарелку или любить.
История товарища Жукова была известна и в окружном госпитале...
- Митричу сейчас очень трудно, мы отпустили его в город, - призналась
лечащий врач. - У Катеньки погиб жених, ей нужна поддержка... О мертвых
плохо не говорят, но знаете, он был эдакий избалованный недоросль, гонял на
мотоцикле и кололся...
- И это знаю.
- Вчера ночью налетел на грузовик и разбился. Катенька в ужасном
состоянии...
- Я все понял, - Шабанов собрался уходить. - Когда вернется, пусть зайдет
ко мне.
- А вы приходите сами, - она автоматически и Шабанова воспринимала теперь
так же, как Жукова. - Скажите, к Митричу, и вас пропустят...
Назад он возвращался шальной и веселый, будто надышался воздухом
одноименного отделения. Было радостно, оттого что и в этом, привычном мире
есть зачатки, а может и атавизмы, рудименты того, утраченного, и в нем еще
можно жить. Не зря же бабка Шабаниха часто говорила:
- Спасены будут блаженные духом! Он опаздывал на ужин, но сейчас никак не
мог заставить себя снова запереться в стенах. Хотелось продлить это
ощущение, пожить еще несколько минут в состоянии, отдаленно напоминающем
то, которое он испытывал в полете с Агнессой, за которое любая медкомиссия
могла принять его за невменяемого, и о котором он не рассказал бы даже в
бреду под воздействием психотропных средств.
Вечер был теплый, солнечный, на деревьях во всю распускались листья, с
тополей сыпалась клейкая чешуя с почек, волны согретого весеннего воздуха
гуляли по госпитальному парку сами по себе, без ветра, и Шабанова
невыносимо тянуло побегать по пустынным, чисто выметенным дорожкам. Он
огляделся, подхватил костыль и побежал вприпрыжку, не чуя боли в заросшей,
но потревоженной недавно ране. Так же точно они бегали с Агнессой по берегу
родной Пожни, правда, день тогда стоял холодный, ветреный, но было
невероятно весело, так что замирал дух, и если бы в тот час кто-нибудь из
деревенских увидел их, то уж точно посчитал за сумасшедших. Хорошо, что в
черемуховые холода на берег никто не ходил и на свежей зелени паслись одни
коровы, которые тоже иногда поднимали хвосты и, взбрыкивая задними ногами,
неслись куда-то просто так.
Он промчался вдоль всего парка чуть ли не до КПП, и когда бежал назад
другой дорожкой, внезапно был остановлен высоким подполковником в
фасонистой фуражке.
- Капитан Шабанов! Вы что, с ума сошли? Перед ним оказался хирург, коего
узнать в форме, без халата было нелегко.
- Да нет, не сошел, - сказал Герман. - Тренирую ногу...
- Я еще швы не снял! У вас должен быть постельный режим!
- А совсем не болит, - он поплясал. - Нисколечко... Только зудит.
- Маресьев нашелся... Ну-ка покажи!
Шабанов поставил ногу на ручку костыля, завернул штанину - ватно-марлевый
тампон на ране был сухим и чистым.
- Добро, - поуспокоился доктор. - Но бегать еще рано. Идите в палату!
Ему же самому стало любопытно; подковырнув приклеенную марлю, Герман
отодрал край - хирург отреагировать не успел. Швы вместе с коростой
отвалились от раны и остались на тампоне. Заросший разрез чуть углубился
против прежнего пулевого входа, оформился в красноватый еще шрам и в
повязке не нуждался, потому Шабанов сорвал заклейку и бросил в траву.
- Это что? - ошалело спросил хирург. - Вы что делаете? Вы что, больной?
- Здоров, товарищ подполковник!
Тот был откровенно растерян, снял фуражку, склонился над ногой, забыв, что
нестерильные руки, ощупал рубец.
- Не может быть...
- Зажило... Со вчерашнего дня чесаться начало!
- Ладно, идите, - сказал он, чтобы скрыть смущение. - Идите! И не
разбрасывайте мусор!
Шабанов поднял скомканный тампон, однако хирург отнял его, спрятал в
карман.
- Идите!..
Подождав, когда он скроется в здании КПП, Герман развязал бинт на руке - от
царапин, оставленных этой кошкой Алиной, остались легкие, едва заметные по
цветовому тону следы. Если и всаживала она свои коготки, то эдак месяца
два-три назад...
Он кинул бинт в кусты, однако вспомнил, кто собирает подснежники, выудил
его назад и побежал трусцой. Потом осмотрелся - нет никого! - перескочил на
соседнюю аллею и помчался со всех ног, ощущая резкий приступ ничем
неукротимого аппетита, какой бывает лить в детстве. Ужин могли увезти
назад, сдать на кухню, и потом ищи его свищи! И денег ни копейки, чтоб
подхарчиться в буфете на первом этаже... Он заскочил на крыльцо, костылем
откинул дверь и чуть не столкнулся с представителем Главного Конструктора.
- Герман Петрович!.. Наконец-то! - тот воровато и даже затравленно
огляделся, сбавил тон. - Я здесь инкогнито!.. Никто не должен знать!
Идемте!
- Куда? Я есть хочу!
На голове ученого был какой-то старенький картуз, а поверх костюма -
зеленый солдатский бушлат - одежда более чем странная.
- Потом! Успеете! - он потянул Шабанова с крыльца. - Не терпит
отлагательства! Это катастрофа, Герман Петрович!
- Что такое? Что случилось-то?
- Не мог искать вас официально, - бухтел тот про свое. - Пришлось
наряжаться, что под руку подвернулось... Меня к вам не подпускают!
Запретили встречаться! За мной следят! Идемте подальше в лес!
- Чем дальше в лес, тем больше дров, - проговорил Шабанов, ощущая сосущий
голод.
Конспиратор он был аховый, в своих декоративных одеждах напоминал
американского шпиона - в их, американском представлении о русском человеке,
а вообще-то, если приплюсовать сюда его взволнованность и вороватый вид, то
обыкновенного незадачливого мошенника.
- Представился вашим родственником, - на ходу бормотал он. - Так что имейте
в виду! Если что - родственник приходил, брат жены!
- Да я же холостой!
- Тем более! - совсем уж невпопад обронил представитель и наконец
остановился за старым кирпичным сараем, где помещался морг.
- Вы мне скажите, комиссия заседала сегодня? - спросил Шабанов.