наизнанку вывернуло, пилотские кресла с остатками привязных ремней вместе с
приборными досками и дюралем впрессовало в общую глыбу, однако при этом
отчетливо видно, что в момент удара штурмовик оказался пустым, и сейчас в
этом пироге не было ни костей, ни остатков одежды, ни клочка от
спасательных парашютов. Только смотреть на все это следовало издалека, как
смотрят на большую картину...
И на лице Жукова тоже спрессовалось сразу несколько противоречивых чувств,
от глубокого недоумения и растерянности до крайнего возмущения и скрытой
радости. На Шабанова сразу пахнуло ностальгическим воспоминанием самого
последнего всплеска детства...
На зимние каникулы в десятом классе, под большим секретом и в обстановке
полной конспирации товарищ Жуков собрал команду из пяти человек, добился,
чтоб всем выправили проездные документы до города Томска, и повез к себе
домой. Его родители жили в пригородном закрытом поселке физиков-ядерщиков,
ученых-оборонщиков. Они тоже были учеными, имели роскошный, по тем
временам, коттедж в сосновом бору, и оказались людьми веселыми,
компанейскими и понятливыми. Чтоб не мешать молодежи, уехали куда-то на
неделю, оставив в распоряжение сына дом и автомобиль "Волгу".
Гусарить начали в первый же день вольной жизни, купили много шампанского,
привезли на машине девушек - бывших Олеговых одноклассниц, приготовили
целый таз плова, и пошел пир горой. В то время к женскому полу они
относились трепетно и даже боязливо, о грехе никто не помышлял, и в
основном хлестались перед ними своей смелостью и удалью. После танцев и
стрельбы из мелкашки на приз - поцелуй королевы бала, каковой выбрали
подружку Олега, стало скучновато, набились вдесятером в "Волгу" и поехали
кататься по поселку. Но и это скоро надоело, и тогда товарищ Жуков придумал
игру для настоящих мужчин, и под восторженный визг девчонок они помчались
за десять километров на охотничью базу ученых. Там в лесу, на отшибе,
стояла огромная клетка, где держали медведя для притравки собак. В углу ее
была устроена берлога - сруб, засыпанный соломой и землей, из отдушины
курился парок, значит, зверь спал. Простенький замок на решетчатой двери
открыли куском проволоки и бросили жребий, растащили из шапки номерки, и
первому входить в клетку выпало самому товарищу Жукову. Тогда и в мыслях не
было, что он мог каким-то образом смухлевать, подтасовать и получить
бумажку с цифрой один.
Девчонки затаили дыхание в предчувствии зрелища, и только королева бала
прошептала испуганно:
- Мальчики!.. Мальчики, может не надо, а?
Олег, словно дуэлянт перед поединком, скинул на снег шинель и шапку, снял
китель и, оставшись в одной белоснежной рубашке и перчатках, потянул на
себя дверь. Тогда Шабанов так и не смог понять, отчего этот взрывной,
импульсивный человек вдруг становится холодным и бесстрастным в решительное
мгновение - от безудержной храбрости или от тщательно скрытой, тайной
трусости, которую всякий раз приходится подавлять. Ему хотелось верить, что
это от природной храбрости, от полного отсутствия чувства страха, как у
некоторых пород благородных охотничьих собак. Шабанов в тот момент отчаянно
трусил, душа дрожала, билась у горла и хотелось закричать или убежать, хотя
очередь его была третьей. Товарищ Жуков вошел в клетку, оставляя глубокие
ямы на снегу, пробрался к устью берлоги, хотя это не требовалось по
условиям игры, спокойно развернулся спиной и неторопливо, будто смакуя
страх, прошагал назад своим шагом. Напряженные от ужаса девчонки просияли,
захлопали, но Олег показал кулак и приложил палец к губам - разбудите
медведя!
Они уже все любили его! И теперь хоть в доску расшибись, хоть в берлогу
залезь и поцелуйся со зверем, такого эффекта уже не произведешь. Будут
говорить, ты тоже - ничего, не сдрейфил, не струсил, не сачканул...
Второй по жребию тоже скинул верхнюю одежду - в детстве всегда хотелось
кому-то подражать! - довольно смело открыл дверь, втиснулся в клетку и
громко сказал:
- Мишка! Кончай ночевать! Подъем! На зарядку становись!
Все чуть нервно засмеялись, зашевелились - оценили находку.
В тот момент Шабанов и увидел багор, прислоненный к клетке. Вероятно, им
доставали опустошенные зверем тазы с пищей, чтобы не входить каждый раз. Он
взял этот шест со стальным крюком на конце, и в шинели под ремнем, чтобы не
видно было, как трясутся коленки, ступил за дверь. Снегу в клетке было
столько, что быстро не отскочить, да еще мешали длинные полы шинели, и
потому Герман двигался к берлоге, протаптывая целую дорогу.
- Мальчики! Мальчики! - громко сказала королева бала. - Может, все-таки не
надо? Ну хорошо, я вас всех поцелую! Ну, пожалуйста!
Юная, а вернее, детская еще, но благородно-королевская душа чувствовала,
чем может закончиться эта шалость, но ее никто не слушал, никто даже из
девчонок не поддержал. Шабанов пробил путь к заснеженному холму и сунул в
отдушину багор. И сейчас же сухой, чуткий шест отозвался обратным, сильным
толчком. Была мысль отступить, выскочить из клетки, но этого толчка никто
не заметил, не ощутил, и потому Герман пихнул багром еще раз.
В следующее мгновение произошел взрыв. Столб снега взметнулся фейерверком,
запорошил лицо, вырвался за клетку, а из полуразрушенного холма восстал
огромный, мохнатый зверь. Солнечный свет и сверкающий снег ослепили его,
медведь присел, держа перед собой когтистые передние лапы, с шумом потряс
головой.
- Беги! - закричала королева бала.
Шабанов хотел развернуться к зверю спиной, но не смог, не пересилил себя и
медленно попятился, выпустив багор. И перед тем, как спиной открыть клетку,
обернулся и увидел совсем рядом лицо товарища Жукова.
На нем был целый конгломерат чувств - от недоумения до возмущения, от гнева
до радости...
И сейчас, при виде явных доказательств того, что в момент катастрофы
пилотов в машине не было, на его лице отразилась та же гамма чувств. Дело в
том, что спустя полгода, когда они вместе поступили в летное, Олег
признался, что на каникулах хотел попросту разыграть пацанов, поскольку
заранее знал, что медведя в берлоге нет и быть не может. Отец ему еще
осенью написал, что старого, ленивого и давно безразличного к собакам зверя
пустили в расход и теперь не на ком притравливать молодых лаек...
А когда Шабанов вышел из клетки, на Жукова обрушились все, в том числе и
девчонки. Кричали, что он дурак, фраер и вьпендрежник, и особенно старались
те двое, которым так и не удалось войти в клетку с растревоженным, орущим
зверем и довести игру до конца. Но Олег молчал, никак не мог побороть
фонтан своих чувств.
Потом еще прибежал сторож с кнутом...
Когда спускались назад, на болотистую площадку, где должен был сесть
присланный из Киренска вертолет, шедший впереди товарищ Жуков несколько раз
останавливался, поджидал Шабанова и заводил примерно один и тот же
разговор.
- Не может быть! Фонари на месте, кресла на месте, значит они не
катапультировались! Тогда где останки? Зверям не растащить... Где? Надо
обязательно вернуться, найти "черные ящики".:. Нет, этого быть не может!
- Может, - на ходу бросал Герман. - Я же говорил тебе...
- Ну да, может, - как-то туповато соглашался кадет. - Но там, где ты был!
Нет, я верю! Сам видел! И допускаю... Только там, там! А здесь откуда? А
потом, как это возможно, технически? Взять и вынуть пилотов из летящей
машины?.. Чую, здесь какая-то авантюра, фокус! Что-то здесь не то!
Он успокоился лишь в вертолете, когда вспомнил о Катерине. Полагая, что
сейчас из Киренска их доставят домой, во время обильного, двойного ужина
товарищ Жуков вытащил из самолета свою больничную одежду и стал
переодеваться.
- Это вы напрасно, господин адвокат, - сказал ему хакер, вдруг зауважавший
кадета. - В камуфляже удобнее и не продувает. Можете вообще оставить его
себе.
- Ладно, обойдусь, - скромно и себе на уме ответил он. - А потом, у меня
этой формы уже накопилось - не знаю куда девать.
Перед заходом солнца Главный Конструктор дал команду подняться на борт,
трап подняли, запустились и начали выруливать на полосу. Шабанов после