или твердить: повинуюсь року!
Но пока что вокруг царила радость. Люди бросались друг к другу в объятия,
слышался смех, восклицания, проливались слезы счастья - все напоминало
перрон вокзала, как если бы переполненный прибывший поезд пришли встречать
все родные и близкие пассажиров, и в единый миг схлестнулись две волны
людей, переполненных чувствами. Кто-то узнавал Мамонта, и ему кричали:
- Здравствуй, Странник!
- Рад тебя видеть. Мамонт! Ты помнишь меня?
- Страннику - УРА!
Но все это проносилось мимо, поскольку взгляд не мог зацепиться ни за одно
лицо. Он бродил среди всеобщего ликования до тех пор, пока вокруг него не
начал образовываться хоровод, и вышло так, что он остался один в круге.
Мамонт никогда не видел сразу столько счастливых людей, и это счастье как
особый вид энергии утекало через сцепленные руки, бежало по огромному кругу
и возвращалось многократно усиленное. Казалось, действительно, включи
сейчас в эту цепочку мертвого, он мгновенно оживет, ибо не устоять смерти
против жизнетворной и мощной волны открытой, беззаботной радости. И
захлестнутый ею человек переставал ощущать себя как личность; казалось,
душа, разум, плоть и воля - все растворилось в этом хороводе, разделилось
на всех поровну и сотни "я" стали неким единым и огромным "Я", таким
огромным, что приблизилось небо и синий космос можно стало достать рукой.
И было все равно, куда, зачем и по какому таинственному пути бежит этот
хоровод, разомкнувшись и вытянувшись в цепочку, ведомую мальчиком -
Водящим. Каждый ощущал единственное желание: чтобы это движение не
прекращалось, чтобы не разжимались руки. В какой-то момент они утратил
чувство земли под собой, и казалось, ноги просто двигаются по воздуху, едва
касаясь травы или воды, если внизу оказывалась река, и было одинаково легко
бежать в гору или с горы.
Когда хоровод, словно птичий косяк, потянул в глубь Манораи, Мамонт
поднялся на курган и сел на камень под старыми соснами.
- Такова участь всех Вещих Гоев, - услышал он. - Соль Знаний слишком
горька, чтоб ощущать земные радости.
Перед ним стояла обнаженная до пояса молодая женщина с летящими волосами,
словно только что отделившаяся от праздничного хоровода. Отличие от
радеющей было лишь в том, что на груди ее висел нож в чехле, осыпанном
сверкающими камнями: являться на праздник с оружием запрещалось...
Это была ведунья, хранительница огня - Очага Святогора, Вечная Дева.
Когда-то их называли Рожаницами...
Он потянулся взглядом туда, где еще мелькали счастливые лица людей,
улетающих, будто осенние журавли.
- Я искал Валькирию...
- Она придет, - заверила Дева. - И у тебя еще будет праздник. А на этом
пусть радеют гои. Пусть испытают Радость Мира. Вещему Гою не пристало
ликовать во время фазы Паришу. Вернись на землю, Варга. Ты еще не исполнил
своего урока.
- Да, помню! - он встал и будто в самом деле только что вернулся на землю,
ощутив ее твердь. - Передай Атенону, я исполню урок. Но путь Варги - не мой
путь.
- Скажи ему сам. Я всего лишь поддерживаю огонь в его Очаге.
- Проведи меня к Святогору!
- Придет час, и Валькирия сама введет в Чертоги. А сейчас ступай, тебя ищет
Дара...
Мамонт взглянул туда, где скрылся хоровод, и побрел по его следу.
Дара встретила его на альпийском лугу недалеко от маскировочных сетей.
- Сейчас на буровой никого нет, - сообщила она. - Все встали в хоровод, в
том числе и охрана. Остался один самый стойкий, но с ним-то я справлюсь...
Пора! Другого случая не будет!
Она всегда умела приводить его в чувство...
Мамонт не удивлялся тому, что секретный объект был брошен, как корабль в
Бермудском треугольнике: людей смыло незримой волной и все осталось
открытым, вплоть до сейфа, на земле валялось оружие, солдатское
обмундирование, а на кухне доваривались щи в котле и прела каша.
Начальник партии остался на участке лишь потому, что сам себя приковал
наручниками к железному колесу вагона, и теперь рвался, как подранок за
улетевшим птичьим клином...
9
Пользуясь своей прежней популярностью, Сергей Опарин довольно быстро и без
особых хлопот учредил благотворительный фонд "Беловодье" и на первые
пожертвования, сделанные опять же по старой памяти "Мемориалом" и фондом
помощи бывшим политзаключенным, арендовал помещение и набрал небольшой
штат. Подобные организации росли как грибы, и на опаринскую вначале никто
не обратил внимания, посчитав, что отлученный от газет и телевидения
журналист пытается создать свое дело и отыскал для этого подходящую нишу -
облагодетельствовать всех несчастных. А поскольку эта категория населения
была самой огромной, то помочь ей обрести счастье было невозможно в
принципе. Однако же отмывать грязные деньги - лучше формы не придумать
(чем, собственно, и занимались многочисленные фонды), и Сергея некоторое
время никто не трогал. К тому же он с самого начала создал некий закрытый
отдел фонда, который бы занимался исследованиями самого Беловодья и
возможностями переселения туда в первую очередь своих любимых несчастных
фронтовиков и тружеников тыла. Об истинных замыслах какое-то время знали
только работники фонда, а официальная версия была более чем благородна -
создание домов престарелых по принципу, заимствованному у канадских
духоборов: они собирали своих стариков в одно место, обеспечивали их быт и
развлечения, таким образом избавляя от тоски и одиночества. Затея эта
многим нравилась, особенно быстро разбогатевшим людям, которые круглыми
сутками занимались делом, бросая своих родителей на произвол судьбы, а
потом выслушивая их ворчание. Своим проектом ему удалось заинтересовать
Госдуму, некоторых клерков из Министерства социального обеспечения и
банкиров, на счет потекли хоть и маленькие, но деньги, машина закрутилась и
появилось время заняться конкретно Беловодьем.
И в самый неподходящий момент его неожиданно пригласили в отдел по розыску
иностранцев, где он бывал не раз, узнавая о судьбе пропавшего Адольфа фон
Шнакенбурга.
- Кажется, мы нашли вашего штандартенфюрера, - сообщили там. - Вы сможете
его опознать?
Сергей решил, что немец мертв и сейчас повезут в какой-нибудь столичный
морг, однако привезли его в спецприемник для лиц, не имеющих документов.
Сначала фон Шнакенбурга показали в камере, сквозь волчок, затем провели
официальное опознание в кабинете. Бывший эсэсовец, казалось, выглядел
несколько моложе, чем четыре года назад, намного бодрее, энергичней, а
самое главное - источал полнейшее счастье. Он уже отлично говорил
по-русски, что и смущало милицию (не хотели признавать за иностранца),
разговаривал весело и радовался всякому пустяку. Опарина он узнал сразу же,
и восторгу его не было предела.
- Сергей! Сережа, как я счастлив! - бросился обнимать, но был оттащен
милиционерами. - Спасибо тебе, дорогой! Ты открыл мне новый мир! Только
сейчас, через пятьдесят лет, я понял, какую непоправимую ошибку мы
совершили! И я еду теперь в Германию, чтобы найти виновных! Кто нас стравил
и столкнул лбами! И найду их, будь уверен! Это говорю я, помощник Рудольфа
Гесса, штандартенфюрер СС!
На все замечания и просьбы замолчать он как-то непринужденно и беззлобно
матерился и продолжал свое.
После опознания Опарин попросил разрешения поговорить с немцем, и
оперативник, сопровождавший его, разрешил на радостях (отыскали фашиста!),
однако предупредил:
- Экспертиза признала его невменяемым. Свихнулся эсэсовец, сдвинулся на
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Самойлова Елена
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия