глиняную кружку. Он выбрал кусок побольше, с косточкой, насадил его на конец
кочерги и сунул его в огонь. Жир на огне затрещал. Приятный, желаемый запах
слегка будоражил. Полковник вылил всю бутылку в кружку и в предвкушении стал
ждать, когда обжарится, возьмется крепкой коркой мясо. Много ли человеку
нужно? Совсем немного, чтобы почувствовать себя мужчиной. И провалитесь вы
все со своими проблемами, муками совести и комплексами! Пусть каждый
отвечает за себя и перед самим собой.
большого куска, не пьянел и не ощущал сытости. Медвежья шкура и живой огонь
создавали впечатление первозданности жизни и чувств. Не хватало лишь женщины
рядом, которая бы точно так же могла есть и пить с ним, смело глядя в глаза
и на огонь. Ему вспомнилась в тот миг та, что была в вишневом "Москвиче"-
темноволосая, с огромными глазами, смотрящими открыто и прямо. Вот кто бы
разделил с ним трапезу! И он был уверен, что ему будет безразлично, кто она,
почему она оказалась в этой странной машине. Даже бы имени не спросил, ибо
важнее всего было сейчас видеть рядом символ воплощенной женственности, а не
плотскую ее суть.
изголовье, и лег у огня. Было так хорошо, что он засмеялся и уснул. Пламя
камина просвечивало веки, и сон оттого снился в багровых тонах. Будто по
необъятной и какой-то первозданно-пустой земле бредут люди, эдакий "железный
поток" от горизонта до горизонта. Живая эта река огибает холм, движется по
долинам, поднимается на горы, и невозможно рассмотреть ни одного лица. Будто
они бегут от неведомой трагедии, случившейся где-то за горизонтом, и это
можно заметить лишь потому, что люди опалены огнем и над головами потока
реет ощущение тревоги и страха перед стихией. Полковник вдруг сообразил, что
видит великое переселение народов, что совершается оно вовсе не из-за потопа
или извержения вулкана, а по какой-то другой, неведомой причине, в основе
которой лежит ритуал, обрядовое действо, инстинкт, равный по силе инстинкту
перелетных птиц. И эта догадка всколыхнула его, возбудила в нем стремление и
страсть к движению. Но он никак не мог приблизиться к людскому потоку, хотя
бежал с горы вниз и кричал, словно домашний гусь, завидев осеннюю стаю диких
перелетных гусей.
чувством. Все было по-прежнему, только дрова догорели, рассыпались в
дотлевающий, подернутый пеплом уголь. В зале было почти темно. Кажется, в
охотничьем тереме все спали - тишина постукивала в ушах. Он пробрался в
коридор, освещенный неяркими бра из лосиных рогов, отыскал туалет и
тщательно умылся. Остатки сна и воспаленная живым огнем, иссохшая кожа на
лице - все отошло. Осталась лишь тревога, вынесенная из сновидения.
Полковник вдруг вспомнил о Нигрее, быстро пошел в конец коридора и открыл
дверь его спальни- постель даже не расстилали. Его сумка и корзина валялись
возле порога... Он шагнул к соседней двери, где должен был ночевать
Воробьев, но замер: из спальни явственно доносился скрип кровати и
"характерные возгласы", как писала наружка в донесениях...
досадить Арчеладзе, отомстить ему за то, что выставил из зала, не послушал
советов "убрать уши"... Решил, что полковник напился в одиночку и уснул у
камина. Воспользовался, стервец...
из своей спальни и притворила дверь спиной. Сиреневая хламида - то ли ночная
рубашка, то ли халат - волочилась по полу, скрывая руки и шею.
вас дурно... Я не поняла, что вы хотите... Что с вами...
высокое, с галереей, крыльцо. Ветер сотрясал фонари, в свете которых
мельтешил дождь со снегом. Кругом ни души, в домах обслуживающего персонала
света не было - третий час ночи, лишь во дворе одного в маленькой летней
кухне горели окна. Арчеладзе обошел терем. Рубашка из "мокрого" шелка
прилипла к телу. Показалось, что на берегу, у ивняка, мелькнула человеческая
фигура.
лосиную ногу с копытом...
заплаканное окно - пусто. Надо было поднимать тревогу! Этот самолюбивый
идиот может сделать что угодно! И тогда подтвердится самая страшная версия:
все люди, к которым он прикасался, немедленно умирали...
окна слепил, не позволял рассмотреть, где вход... Он приблизился к дощатому
домику и услышал пение. За отпотевшим стеклом Арчеладзе увидел две фигуры,
сидящие за маленьким столом с бутылками и стаканами. Нигрей и егерь пели,
упершись лбами, ничего не видя и не слыша, кроме себя...
углей не осталось. Он вздул легкий пепел и лишь запорошил себе лицо.
Подрагивая от озноба, он прихватил со стола непочатую бутылку, стакан и
направился в свою спальню. За дверью Воробьева стонала кровать, слышались
сдавленные вопли и страстное мычание: похоже, у него была оленица... вот
кому все нипочем! Ни боли, ни мук совести! Полковник отворил дверь к себе и
тут же услышал все эти звуки еще явственней: перегородки между спальнями
были хилые. Он сдернул с себя рубашку и бросил на пол, как мокрую половую
тряпку. Нашарил в темноте полотенце на спинке кровати и вдруг увидел на
подушках неясное очертание головы в орнаменте светлых волос.
никак не мог поймать.
Приняла наркоз и пришла... так?
пальцем.
образиной рядом с тобой... Сейчас!
Я каюсь перед вами...
решил, пришла ко мне в постель, чтобы убедиться: импотент я или нет. Вам же
интересно узнать своего начальничка! Гадаете сидите...
такой... беззащитный.
происходит! Не ожидала, что вы такой, что так можете... Способны пожалеть
человека! Способны чувствовать!
постель? Из благодарности за чувства? Или из любопытства?
закрыла ладонями глаза.
погасила свет и белым привидением поплыла к двери. Полковник сел на край
постели: будто бы утихнувшие за стеной звуки вновь набирали темп. Слушать
это уже не было сил. Он постучал кулаком в стену - там ничего не слышали...
насыщенная энергией и едва уловимым запахом цветочных духов. Он стиснул зубы
и застонал, выдавливая из себя неистовую глухую боль разочарования. Это была
пытка - слушать все "характерные" звуки! Воробьев резвился там с оленицей и
умышленно дразнил его! Все его дразнили, будоражили, как медведя в берлоге.
И Капитолина- тоже... Возможно, сговорились!..
Воробьеву эту ночь заслонила все остальное. Полковник рванул дверь и включил
свет...
боль. Щека его была перевязана полотенцем, из-под которого торчком стояла
борода.
больной зуб, занялось серенькое утро. Спать уже было некогда, хотя
полковника потряхивало и в глазах резало, словно от песка. Инструктор по
поиску грибов - немолодой, седовласый человек, больше походивший на
инструктора местного райкома, - поторапливал на завтрак и готовил снаряжение
и амуницию. Оживший, но еще с тампоном во рту, Воробьев говорил сквозь зубы
и тоже командовал. Присутствие инструктора оскорбляло его, и,
воспользовавшись моментом, Воробьев отослал "знатока" грибных мест домой.
После завтрака все обрядились в армейские брюки, куртки и сапоги, каждому
досталась плащ-накидка, корзина и палка. Свежее всех выглядел Нигрей,
поскольку успел напиться и хорошо выспаться у егеря в летней кухне,
остальные зевали, терли глаза, в том числе и сам Воробьев.
пределах видимости друг друга, если что - кричать.
проверяя ее чувства и отношение: она ничем не отпугивала, не напоминала о
вчерашнем. В лесу же Капа оказалась рядом, и они незаметно откололись от
Воробьева и Нигрея. Воробьев покрикивал, чтобы не отставали, потому что лес
очень большой и Арчеладзе бывал в этих местах всего один раз. Полковник
отмахивался и отвечал, что он приехал сюда не грибы собирать, а просто
отдохнуть на природе и что в жизни никогда не терялся в лесу, даже в
тропиках Никарагуа, где одно время исполнял должность вроде инструктора по
поиску грибов - помогал сандинистам отлавливать остатки сомосовских
Маркеев Олег
Конан-Дойль Артур
Березин Федор
Белогорский Евгений
Зыков Виталий
Херберт Фрэнк