ногой его край. Тело от холода потеряло чувствительность; он не ощущал
давления струй, но зависшую над подводной бездной ногу выбрасывало вверх
вертикальным потоком, чуть не опрокидывая его вниз головой. Перед глазами
вспучивалась поверхность воды- подземная речка была здесь! Оставалось
набрать побольше воздуха и, обняв камень, нырнуть в эту пропасть, но легкие
закупорило, сдавило спазмом гортань. Он потянул носом и, потеряв равновесие,
захлебываясь, пошел вниз головой. Руки инстинктивно разжались, камень
выскользнул, и восходящий поток вытолкнул его на поверхность...
длинные белые одежды, вздуваемые ветром, делали ее призрачной и бестелесной.
Холодная смерть уже сломала волю к движению, сковала мышцы. В ледяной воде
ему стало тепло и мягко, как в пуховой постели. Разве что под животом шуршал
гравий - река выбросила его на отмель и теперь волокла, как бревно. А
умирать было легко и приятно, ибо чудилось, как, не касаясь земли, с высокой
кручи к нему медленно слетает Валькирия- вьются волосы по небу! И
очарованный этой невесомостью, он сам будто бы наливался тяжестью, каменел и
примагничивался к земле. Неожиданный приступ кашля сломал его пополам, изо
рта ударил фонтан воды. Он не удержался на ногах, упал сначала на колени,
потом на четвереньки; где-то в глубине сознания заметалась стыдливая и
беспомощная мысль, что он оказывается перед Валькирией в таком неприглядном
виде, бессильный, жалкий и раздавленный земным притяжением. Изрыгнув воду из
легких, он едва отдышался и поднял слезящиеся глаза...
воинов с поля брани, он увидел Ольгу, сбегающую вниз по берегу в
расстегнутом белом халате. Она безбоязненно пронеслась по мелководью,
схватила за руку:
губами, стала целовать его лицо.- Что ты!.. Тебе почудилось! Вставай! Иди за
мной!
Карна! Не накликай беды!
Поднимайся на ноги!
идти не смог. Тогда она запустила руку под свитер и начала растирать
солнечное сплетение. Русинов чувствовал лишь толчки ее ладони, потом
возникло тепло, в одной точке, будто искрой ожигало...
отставать!
Ольга, не давая ему перевести дух, потянула к бане. Там он повалился на
скамейку, ватный, безвольный и противный себе. Она же, наоборот, стала
веселой и дерзкой.
одежду.- Ты парился когда-нибудь с девушкой, а? Нет?.. С Валькирией? Сейчас
узнаешь, почему передо мной восстают мертвые!
воды...
липнущую к телу рубаху.- Потом ты мне все расскажешь... Боже, посмотри, на
кого похож! Кощей Бессмертный! Одни кости!..
справиться с крупной, лихорадочной дрожью. Ольга помогла ему перебраться на
полок, подложила в изголовье распаренный веник.
уснуть. Когда я разбужу тебя, ты уже будешь здоровым и сильным.
ощущать ее руки. Душа замерла, как бывает, если самолет падает в воздушную
яму, и скоро полное чувство невесомости освободило его от земной тяжести и
холода. Ему начал сниться сон, а точнее, сон-воспоминание, единственный
эпизод из младенчества, который давным-давно опустился в глубины памяти.
Однажды он выбился из пеленок и замерз - был, наверное, месяцев пяти от
роду. Зыбка висела на очепе возле материнской кровати, он чувствовал
близость матери, кричал и никак не мог докричаться; полусонная, она
протянула руку и покачивала его в надежде, что ребенок успокоится. Он уже
кричал так, словно погибал в ту минуту, и, наконец, привел ее в чувство.
Мать взяла его на руки и приложила к груди. Стремительный поток
благодатного, спасающего тепла вместе с молоком проник в рот и охватил все
его существо. Он не помнил вкус молока: в тот миг не был голоден. Эта
великая жажда, нестерпимая тоска по материнской груди, сопровождала его все
детство...
восхитительной, трепещущей энергии. И не было ни стыда, ни ощущения
неестественности происходящего; напротив, его чувство благодарения как бы
вдохновляло Деву-кормилицу, возбуждало в ней неуемную материнскую радость и
восторг.
привычной житейской логике; неверующий, он осознавал божественную суть этого
действа и желал в каком-то неведомом сладострастии единственного - чтобы не
прерывался удивительный сон...
себя.- Ты меня высосешь до дна... Смотри, уже глаза ввалились.
соска во рту и до прилива мощной, будоражащей энергии,- все было явью. Ольга
лежала подле него на боку, как мать-кормилица, и настойчивыми пальцами
обтирала грудь. А вокруг ее глаз действительно образовались бледновато-синие
круги...
младенческой безрассудностью, он потянулся к ней руками, затем отдернул их
и, смущенный, сел. Медальон качнулся и ударил в грудь, окончательно
возвращая его в чувство. Она взяла на ладонь металлическую пластину,
огладила пальцем рельефно выступающее изображение сокола с распущенными
крыльями.
Страгу?
жалость, все было бы естественно и по-женски. Однако побелевшее лицо ее
вытянулось, глаза сделались огромными, превратившимися из голубых в
темно-синие, как штормовое море, затвердели губы, а в голосе послышался
воинствующий гнев:
не крикнул Русинов, но помешали, остановили подступившие слезы.- Я люблю
тебя! Я боюсь тебя!.."
гневом.- И у меня не дрогнула рука! И нет ни сожаления, ни раскаяния.
потеплел, истаяла гневная белизна.
улыбнулась.- Теперь в тебе часть моего существа. И пока для нас светит
солнце, мы будем как два сообщающихся сосуда... Но прежде возьми гребень,-
она вынула из кармана тяжелый золотой гребень в костяной оправе с
отверстиями для четырех пальцев.- Расчеши мне волосы. Видишь, как спутались.
Только бережно, не урони ни одного волоска.
как Авега мечтал о том, чтобы Валькирия позволила расчесать ее волосы. Он
хотел этого как высшей награды! Наверное, он знал священность ритуала и мог
оценить его. Тут же, когда Ольга спустила с плеч белый медицинский халат и
склонила перед ним голову, он чуть не задохнулся от внезапного и неуместного
чувства плотской страсти. Щемяще-жгучий ком возник в солнечном сплетении, и
оттуда одновременно по всему телу брызнули его лучи, пронзая мышцы
судорожным током. Разум не слушался, парализованный, обездвиженный одним
стремлением- жаждой обладать... нет, владеть ею! Рука с гребнем зависла над
волосами, рассыпанными по обнаженным плечам; другая же, помимо воли,
коснулась ее спины, и золотистая, шелковая кожа, ощущаемая кончиками
пальцев, отдалась сладкой, ноющей болью в суставах.
чувствовала, что с ним происходит, но оставалась холодной и, даже напротив,
леденела еще больше. Его прикосновения вызывали боль, как было уже, когда
она, отдавшись солнцу, спалила себе кожу. Однако при этом она не отстранила
его руки, а лишь попросила слабым, утомленным голосом:
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Свержин Владимир
Маккарти Кормак