Чтение 34–й страницы книги ~Удар "молнии"~

- Что-то мы сегодня все о смерти! - бодрясь, воскликнул дед Мазай. - Давай
о жизни?

- О жизни возможен лишь один разговор. Мне очень понравилось, как сработали
сегодня твои ребята, - Кархан встал, ухватившись за трубу с наручниками,
слегка обвис - расслаблял, оживлял тело после приступа - Пожалуй, я готов
вернуться к нулевому варианту. Сейчас ты поедешь со мной, подпишешь
контракт в присутствии... официальных лиц. В их же присутствии встретишь
свою дочь и благополучно вернешься домой.

- Неплохой вариант, - одобрил генерал. - Эдакий образчик, как мы не умеем
воспользоваться плодами победы.

- Сергей Федорович, у тебя нет другого выхода.

- Выходов больше, чем тебе кажется, но мне нравится только один. Я вот тебя
послушал и с некоторыми доводами согласен. Ты - человек авторитетный, Герой
Советского Союза. Спорить трудно... Но со многими согласиться решительно не
могу, - генерал прогулялся по залу, потрогал тренажерные станки, вернулся к
Кархану. - Например, ты помнишь, куда привязывал гранату, когда уходил к
душманам? Так у меня сильнейшее желание привязать ее тебе опять к этому
месту и выдернуть чеку. Прямо вот здесь!

- Желания и возможности - увы, вещи не равнозначные, - заметил Кархан. -
Особенно в твоем положении.

- Положение у меня... терпимое. Послушай дальше. Ты, как всегда, прав:
желание есть, а возможности нет, потому что рвать тебя гранатой - вещь для
меня недостойная, прямо скажем, мерзкая: кровь, клочья мяса, кишки...
Говоришь, понравилось, как мои ребята сработали? Ты на похоронах видел,
сколько их было? Видел. Даже отснял!.. Так вот они сидят сейчас и ждут,
когда я с тобой закончу разговор и дам команду. К завтрашнему утру они
Москву на уши поставят и соберут сюда всех "горных орлов". А я лично сам,
на твоих глазах, пытать их буду, конской носоверткой, как душманы делают.
Не то что мою дочь, ты свою мне отдашь. Ты же в России родился, должен
знать, что такое русский бунт. Не знаю в отношении бессмысленности, но
беспощадный - это да. Бунт - партизанская война, а не просто дебош. Когда
бабы супостата на вилы подымают, когда сонных режут, топорами рубят, руками
давят. У меня, Кархан, в "Молнии" не бабы - мужики. И ты знаешь, чего они
стоят, потому и охоту устроил. Они умеют пользоваться плодами победы. Эти -
умеют! Они демагогией не занимаются... Ну, есть у меня возможности?

Кархан что-то взвешивал, готовился ответить, однако генерал не дал ему
сказать:

- Успокойся, я и этого делать не стану. Я не партизан - русский офицер, и
все мои предки были офицерами, в белых перчатках воевали. Мне нельзя их
позорить. Это ведь потом придется в монастырь уходить. и до конца своих
дней заниматься самобичеванием. Злодейство, оно и в Африке злодейство...
Кстати, там тоже ящериц в песках полно. Действительно, наступишь на нее -
она в песок, и хоть бы что. Но схватишь ее за хвост, она его отбрасывает. И
бегает потом бесхвостая, приметная такая. Сразу видно, в крепких руках
побывала. Так вот, боевой товарищ, я тебе хвост оторву и выпущу. Ты верно
сказал: мы у Востока чему-нибудь и когда-нибудь непроизвольно учимся.
Журналисты в самом деле демагоги и очень уж падкие на тайны спецслужб.
Завтра организую утечку информации. Допустим, в списке награжденных
орденами проскочит твоя настоящая фамилия - Муртазин, а в скобочках -
Хакимов. Разумеется, в следующем номере будет поправка с извинениями за
ошибку. Но журналисты - народ дотошный, начнут копать. А я еще одну утечку,
допустим, о сути твоих подвигов разведчика.

- Нет подвигов, - развел руками Кархан. - Были, теперь нет.

- Как же нет? - изумился дед Мазай. - А откуда я знаю о трикотажной фабрике
"Гюльчатай"? Кто мне ее личико открыл? Разве не ты? Не ты, рискуя жизнью,
снял на видеопленку все ее сокровенные прелести? Новобранцев на складе,
ящики на чердаке проходной с любопытными игрушками. Страна должна знать
своих героев. В том числе и невидимого фронта. А что делают хвостатые
ящерицы с бесхвостыми ты видел... Что же мне о тебя руки марать?

Кархан не успел оправиться после приступа буйства, давным-давно взорванная
нервная система не выдерживала нагрузок, которые прежде были привычными и
ежедневными. Он старался держаться, стискивал зубы, играл желваками, но
взгляд уже гас, глаза становились неподвижными, как у забитой, загнанной
лошади.

Кархан присел на корточки, зажал живот руками.

- Позови водителя, - бесцветно выдавил он Генерал велел Головерову привести
из сауны наркомана-телохранителя, который тем временем выпросил у Отрубина
укол баралгина и теперь спал на полке. Он ни на минуту не сомневался, что
попал в руки бандитов, только покруче, чем он сам, и теперь, как всякий
слуга, ждал, когда договорятся между собой паханы. Кархан попросил визитку,
отнятую у него при обыске, своей рукой написал с обратной стороны адрес и
подал водителю:

- Отдай им птичку из клетки.

Генерал решил ехать за Катей сам и попросил Тучкова подождать его в машине.

- Почему ты не отпустил ее сам? - спросил он, когда снова остались вдвоем.
- Неужели ты забыл Афган? Объясни, я не понимаю твоей обиды и жестокости ко
мне. Ты же знал, Катя - единственная дочь. И я тебе рассказывал о ней там,
помнишь?.. Это же подлость даже по восточным законам!

- Дай мне пистолет с одним патроном, - попросил Кархан.

- Даже пощечины не дам, - бросил генерал и, ссутулившись, пошел к двери.

Он и в самом деле, наверное, не умел пользоваться плодами победы, ибо уже в
который раз не испытывал от нее радости. Вероятно, потому, что в этой
странной войне противниками оказывались свои и победа не вызывала ничего,
кроме чувства омерзения... Будто он подержал в руках ящерицу...

Катю прятали в старом доме по улице Щукинской, возле целого ряда
иностранных посольств с пестреющими флагами на особняках. Здесь было полно
милиции, где-то тут же несла службу негласная охрана, - на первый взгляд
место неподходящее, чтобы прятать похищенных людей. Но, видимо, на это
Кархан и рассчитывал. Катя не походила ни на заложницу, ни на пленницу, тем
более ни на птичку в клетке.

- Представляю, что ты затеял! Пол-Москвы на ноги поднял! - возмущалась она
по дороге. - А делать ничего не надо было. Я бы вырвалась сама! У меня все
было готово к побегу. Два дня обрабатывала охранников, изображала слабую,
беззащитную генеральскую дочку. А охранники мои, Руслан и Саид, - очень
славные ребята, опекали меня, как принцессу. Фруктов налопалась!.. Если бы
еще на день отложила побег, то привыкла бы к ним и не смогла выстрелить.

- Из чего же ты собралась стрелять? - слушал и улыбался генерал.

- У них была "Ксюша". Я прикинулась, что никогда не держала в руках
настоящего автомата, и они втайне друг от друга учили меня, как
пользоваться. Им было забавно, что я совсем ничего не умею... Бежать хотела
сегодня ночью, когда Саид будет дежурить. Он стал проявлять интерес ко мне
и потерял бдительность. На кухне есть мусоропровод, приемный бункер легко
вытаскивается. Рассчитывала спуститься по нему в накопительный контейнер, а
там!.. Конечно, в трубе такая вонь, скользко, но через железные двери было
не уйти...

Дед Мазай вдруг пожалел, что когда-то возил ее на полигон и учил стрелять...

Все "охотничьи" дни, пока высиживали и выслеживали Кархана, Глеб Головеров,
как и остальные, жил в машине, изредка переставляя ее с места на место,
чтобы не примелькалась. Тут же отдыхал, ел, брился, переодевался и спал.
Обстановка была в общем-то привычная, можно сказать, даже комфортабельная,
поскольку в подобных операциях где только не приходилось жить. И все бы
ничего, но то ли от впечатлений этой партизанщины, то ли от постоянного
присутствия Тучкова Глебу опять снилась Марита. Он просыпался с неприятным
чувством вины и отвращения ко всему, как бывало с глубокого похмелья,
выходил из машины, гулял по ночным улицам, стараясь отвлечься и развеять
впечатления от сна, но каждый люк колодца под ногами напоминал ему Бендеры.

Зная о том, что снайперы "румын" используют для перемещения по городу и
смены позиций трассы теплосетей, казаки и ополченцы Приднестровья
заваливали люки железобетонными блоками и кирпичными глыбами из развалин.
Можно было бесконечно ползать по трубам, кое-где едва протискиваясь под
перекрытиями железобетонных лотков, передвигаться от колодца к колодцу,
кричать и даже стрелять по толстым чугунным крышкам - никто бы не обратил
внимания, ибо в разбитом городе давно привыкли к крикам и стрельбе. К тому